S.W.A.L.K.E.R. Байки из бункера (сборник) - Страница 14

Замир побледнел:

– Неужели меня опять будет тошнить?..

В мечеть заглянул толстый араб.

– Ананас, ты тут, дорогой? У меня для тебя маленький дело есть, да…

Группа уставилась на командира. Тот сделал приглашающий жест, и первый заказчик вошел в их новую базу. Оглядев мечеть и фургон, он поинтересовался:

– Где ваш хозяин, зомби? Эффенди где?

– У нас нет хозяина, мы сами по себе, – отозвался Кэп. – Мы спецгруппа, которая решает проблемы. Зомби по вызову.

– Не слышал, нет, – араб полюбовался на молнии и тут заметил корчившегося на полу Ананаса. Он поцокал языком. – Ах вот как? Зомби по вызову, говоришь? Мне нравится ваш стиль. Думаю, мы сойдемся в цене.

Ананас ворочался на полу, исходя слюной и жижей из глазницы.

– Вы зомби… поганые зомби! – плевался он. – Я вас достану!

– Добейте его, – поморщился Кэп.

Лека занес ногу и вдавил голову Эффенди в мозаичный пол. Заказчик покивал:

– Да-да, у вас определенно есть стиль. Зомби, знаете, тоже люди. А задание такое, слышишь, да? Мустафа Карабин украл у меня гарем, представляешь? Три жены и восемнадцать наложниц! Зомби унесли всех, и собаки не почуяли, веришь, нет? Теперь слушай сюда подробности…

Над мечетью вставал полный месяц, и белый свет его пролился сквозь пролом в крыше, знаменуя начало новой жизни. Этой жизни, той жизни… да не важно. Всякой жизни.

На излучине светлой речушки стоял городок в полусотню домов, не больше. Четыре улицы складывались крестом в площадь Советскую, на которой хмурился любовно посеребренный гипсовый Ленин. Серый асфальт от основания памятника змеился трещинами к пыльно-стекольному «Детскому миру», зданию райисполкома, утопающему в вишневых садах частному сектору и магазину «Культтовары». За спиной памятника, на бывшем кладбище, в железобетонной розетке колыхался язык пламени, и в канун дня Победы маялись двое пионеров в белых рубашках. Левее, за сверкающими свежей листвой липами, высилась крашенная суриком церквушка, на дверях которой висел тяжелый замок. От церквушки к вечному огню тянулся ряд постаментов с похожими друг на друга бюстами героев, чьи имена были высечены тут же. За кладбищем шумела на площадке ясельная детвора, за нею громыхала станками укрывшаяся за наглядной агитацией фабрика. С десяток дородных ткачих скоблили граблями скользкий от недавнего дождя жидкий весенний газон.

По переулку между яслями и фабрикой, сбивая пыль и прошлогоднюю листву в ручей черной грязи, ползла поливальная машина. Усатый горожанин в газетной пилотке, комбинезоне и клетчатой рубашке макал валик в ведро с бирюзовой краской и красил дощатый забор. Толстая торговка в киоске «Союзпечати» распаковывала пергаментные пакеты с газетами. У входа в дежурную часть милиции зевала пожилая немецкая овчарка на брезентовом поводке. Тут же стояла с метлами пара доходяг и, ловя плечами утреннюю свежесть, имитировала подметание тротуара под присмотром одутловатого сержанта. На расчерченной мелом дорожке прыгала и двигала носком баночку из-под ваксы конопатая девчонка с ободранными коленками.

Возле автобусной остановки матюкающийся водитель менял спущенное колесо ПАЗика. Трое унылых горожан тоскливо изучали расписание автобусов. Разбитый пятьдесят первый тянул к площади квасную бочку. У магазина «Бакалея» стояла очередь старушек. На ступенях домишки под вывеской «Дрюон. ППС – 20 кг» дремал очкарик с мешком макулатуры. У ворот ЦРБ селянки продавали редиску и укроп. В палисаднике за аптекой спал на грядке анютиных глазок синюшный алкоголик. «Скорая помощь» стояла у вросшего в землю нищего дома за «Культтоварами». На облагороженных кусками черного шифера балконах пятиэтажек колыхалось сырое белье. На рогах коллективных антенн сидели группками по три черные, похожие на механических игрушек галки. Из репродуктора, закрепленного на здании горисполкома, бодрый голос пел веселую песню про городские цветы, которые тут же старательно тыкали в коричневую от перегноя клумбу работницы коммунального хозяйства. По потрескавшемуся асфальту в скрывающуюся во дворах «хрущевок» школу шла стайка школьниц в коричневых платьях и белых фартуках. Старик в драповом пальто старательно отводил в сторону руку, чтобы батон хлеба и треугольный пакет молока в сетке-авоське не били его по колену. За стариком тянулась полоска белых капель. Над головой раскинулось неестественно голубое, без облачка небо, солнце в котором поражало нескрываемо злобным сиянием. И всюду были видны огромные желтые автобусы с черными стеклами.

Они прибывали с северной окраины города каждое утро и бесшумно, не исторгая ни копоти, ни дыма, не урча, не шурша шинами, расползались по его улицам и переулкам. Подолгу стояли у ограды яслей, на площади, у школы, у магазинов, у пляжа на берегу светлой речушки, у дискотеки в городском парке. Когда же над городом опускалась ночь, они вновь уползали на его северную окраину. Оттуда, по все такой же потрескавшейся от времени асфальтовой полосе, автобусы катили дальше к северу, пока не останавливались у мутной пелены, через которую проезжали с трудом, словно продирались через вставший дыбом пласт серого киселя. За киселем гудела и мигала огнями производящая его огромная машина. В ночи, под странно чистым и странно звездным небом, она и сама сияла огнями и казалась упавшим на землю куском Млечного пути. Она же сотворяла светлую речку, прокачивая и очищая в своих потрохах ползущую по изгаженной канаве смертельную жижу. Но автобусы не останавливались у машины и по проложенной среди пепла и угля, мертвых остовов зданий и покрытых ржавчиной пепелищ пластиковой полосе устремлялись еще дальше к северу. Так они оказывались на огромной, покрытой шестиугольными стеклянными плитами площади, заполненной еще более странными механизмами, чем звездная машина. Похожие на чайники, тарелки, кубы и шары, усеянные удивительными выпуклостями и вогнутостями, удивительные аппараты ждали автобусов, словно неведомые ульи. Когда те подъезжали к ним, аппараты выдвигали прозрачные рукава и хоботы, присасывались к дверям автобусов и начинали откачивать из них что-то неясное, наполненное извивающимися отростками. Словно автобусы везли медуз, что однажды выбрались на берег и попытались хоть в чем-то походить на людей. После откачки хоботы втягивались внутрь, аппараты начинали пыхтеть огнями и один за другим поднимались в странно звездное небо, а автобусы выстраивались на краю площади в ожидании следующих ульев.

В это же самое время жители городка, что стоял на излучине светлой речушки, разбредались по квартирам и гостиничным номерам, где, задернув шторы и заперев двери, принимались утомленно махать руками, взбрыкивать ногами и трясти головами, пока надетая на них плоть не сползала на пол в виде глицериновой чешуи. После этого они укладывали свои змеящиеся бледные тела в наполненные соляным раствором чаны, где предавались сладким размышлениям о скором окончании вахты и количестве рибоидных бонусов, копящихся в их васкарных уцесах.

Тот из них, кто стряхивал с себя собачью шкуру, радовался больше других. Вахта у него была короче, а уцес – больше.

Спрыгнул с брони, упал, ногу подвернул – ругается, плачет, стонет. Сфера в пыли, АКСУ там же. Ужас! Кошмар!

А я в прицел окружающей обстановкой любуюсь. И, поверьте, разглядывать граждан в семикратную оптику – это страшно, о-очень страшно. Мирное население – это же зверье редкостное. Я знаю, что говорю, это моя третья война. И я вспотел, дрожу и тоже вот-вот сковырнусь с башни. И угораздило же меня в это вляпаться! За что опять, Господи?!

Взвод наш занял высоту без существенных потерь. Разве только Васька Дракон поцарапал коленку и сустав вывихнул. Да Тимурчик, снайпер-санитар, как увидел кровь (чужую, заметьте!), так сразу без сознания и грохнулся. Реальную СВДшку под череп вместо подушки определил, руки на аптечке скрестил – прям отпевай, не отходя от кассы: не боец, а мертвец. В крайнем случае, зомби-диверсант на полставки.