Святыня - Страница 14

– Да, мистер Кензи? – Ларжант, казалось, смутился.

– Я подумал, не пройтись ли с вами – посмотреть, не работает ли там кто-нибудь из моих старых дружков. – Я указал подбородком на угол Арлингтон-стрит.

– А как же ваш приятель, мистер Кензи?

Я оглянулся на Мэнни и Джона. Те даже голову к плечу наклонили в ожидании моего ответа.

– Мэнни, – сказал я, – ты ведь не передумал отвезти его в больницу?

– Я… – начал было Мэнни.

– Полагаю, ты прав, на машине это будет куда быстрее, чем пешком.

– О! – воскликнул Ларжант. – Так у него машина!

– И к тому же превосходная, – сказал я. – Правда, Мэнни?

– Да, в отличном состоянии, – с кривой ухмылкой проговорил Мэнни.

– Что ж… – сказал Ларжант.

– Что ж… – повторил я. – Тебе, Мэнни, лучше поторопиться. Счастливо, Джон! – Я помахал ему.

– Знаете, мистер Кензи, я хотел бы порасспросить вас о Джерри Глинне. Как вы…

Из-за наших спин к нам мягко подъехала «краун Виктория».

– О, меня подвезут! – воскликнул я.

Ларжант, оглянувшись, разглядывал машину.

– Послушайте, офицер Ларжант, – сказал я, – позвоните мне как-нибудь, ладно? Буду рад. Ну, бывайте! Всего наилучшего! – Я распахнул переднюю дверцу рядом с шофером. – Удачи в делах, старайтесь! Надеюсь, все у вас получится. Пока!

И, скользнув внутрь, я захлопнул дверцу.

– Гони, – сказал я.

– Нахал! – огрызнулась Энджи.

Рванув от Ларжанта, Мэнни, Джона и Горошин из того же стручка, мы свернули влево на Арлингтон, промчались мимо трех патрульных машин, припаркованных возле фасада административного корпуса «Утешения», их зажженные фары льдисто поблескивали, отражаясь в оконных стеклах. Отъехав на порядочное расстояние и убедившись, что за нами никто не гонится, Энджи завернула за бар в Сауси.

– Итак, милый мой, – сказала она, поворачиваясь ко мне, – как прошел день?

– Ну…

– Спроси и меня, как прошел день, – сказала она. – Ну же! Спроси!

– Ладно, – покорился я. – А у тебя как прошел день, лапочка?

– Знаешь, милый, они примчались буквально через пять минут.

– Кто примчался? Полиция?

– «Полиция»! – фыркнула она. – Нет. Вся эта гнусь. Те, что окружали тебя и копа и того парня с разбитым лицом.

– А-а… – протянул я. – Эти…

– Ей-богу, Патрик, я здорово струхнула. Только я успела ухватить пару-другую компьютерных дискет, как вдруг – бах-та-ра-рах! – распахиваются все двери, кто-то кидается ко мне… словом, коллега, приятного мало было, смею тебя уверить!

– Компьютерные дискеты? – переспросил я.

Энджи помахала в воздухе стопочкой, перетянутой красной резинкой.

– А ты, – сказала она, – кроме как разбить лицо тому парню и самому чуть не попасть под арест, что сумел сделать?

В компьютерную Энджи проникла как раз перед тем, как Мэнни повел меня в Терапевтический центр. Она выждала, пока Джинни погасила свет, отключила кофеварку, аккуратно придвинула стулья к столам, и все это делала, без устали распевая «Хитрушку».

– Это Гендрикса, что ли? – спросил я.

– Во все горло, – отвечала Энджи, – да еще изображая акустическую гитару.

Я содрогнулся, живо представив себе эти звуки.

– Тебе полагаются боевые.

– Поучи меня еще.

После ухода Джинни Энджи потихоньку вышла из компьютерной и увидела, что офис прорезают тонкие лучи света. Выходя из разных точек стены, они пересекались подобно проводам – где-то дюймах в шести от пола, где-то повыше – футах в семи.

– Сигнализация что надо, – заметил я.

– По последнему слову техники. Вот я и осталась в компьютерной.

Для начала она занялась замками на картотеках, но там главным образом оказались бланки – истории болезни, карточки анкет сотрудников, бланки налоговых деклараций. Она попробовала влезть в стоявший компьютер, но не знала пароля. Роясь в ящиках стола, она услышала какой-то шум возле входной двери. Почувствовав, что дело близится к финалу, она воспользовалась ломиком, с помощью которого влезла в окно, – сбила им замок с ящика, встроенного в нижний правый отсек стола. Проделав щель в дереве, она сняла ящик с шарниров и вытащила его из стола, чтобы обнаружить там дискеты, которые словно ждали ее там.

– Ловкость рук в полном смысле этого слова, – сказал я.

– Ну! – радостно подтвердила она. – А в дверь уже эти хлынули лавиной. Ой, беда, да и только! Я сгребла, что сумела сгрести, и сиганула в окошко.

Внизу ее уже караулил один, но она пару раз треснула его по башке ломиком, после чего он предпочел прилечь в кустах. Выйдя на Бикон-стрит через палисадник возле неприметного особняка, она влилась в поток студентов Эмерсон-колледжа, направлявшихся на вечерние занятия. С ними вместе она добралась до Беркли-стрит, после чего забрала наш служебный автомобиль, припаркованный в неположенном месте на Мальборо-стрит.

– Ах да, – сказала она мне, – с нас возьмут штраф.

– Конечно, возьмут, – с воодушевлением подхватил я. – Конечно, конечно!

Ричи Колган был так рад нашему приходу, что чуть не сломал мне ногу, пытаясь закрыть дверь перед моим носом.

– Пошел вон, – прошипел он.

– Миленький халатик, – сказал я. – Можно нам войти?

– Нет.

– Что? – переспросила Энджи.

За его спиной в гостиной стояли зажженные свечи и в высоком бокале искрилось недопитое шампанское.

– Это Барри Уайта ты врубил, да? – спросил я.

– Патрик… – сквозь зубы прорычал он.

– Да, точно, – сказал я. – Это «Мне мало всей твоей любви» у тебя из динамиков рвется, Рич.

– Отойди от двери, слышишь? – приказал Ричи.

– Не пересласти, Рич, – отозвалась Энджи, – если хочешь, чтобы мы еще когда-нибудь зашли.

– Открой дверь, Ричард, – сказала Шерилинн, жена Рича.

– Привет, Шерри! – Энджи помахала ей в дверную щель.

– Ричард, – проговорил я.

– Разрази меня гром!

– Не думаю, что это уместно, Рич.

Бросив взгляд вниз, он понял, что халат его распахнут. Он запахнул халат и ткнул меня в бок по почкам, когда я проходил в дверь.

– Сволочь, – шепнул я, поморщившись.

Энджи и Шерилинн обнимались возле кухонной плиты.

– Прости, – сказала Энджи.

– Да ладно уж, – махнула рукой Шерилинн. – Привет, Патрик! Как дела?

– Не любезничай с ним, Шерри, – сказал Ричард.

– Дела отлично… Ты прекрасно выглядишь.

Одетая в красное кимоно, она сделала мне неловкий реверанс, и, как всегда, я почувствовал себя немного ошарашенным и смутился, покраснев, как школьник. Претендующий на звание лучшего газетного журналиста в городе, Ричи Колган был коренаст, с лицом, словно омраченным вечной вечерней тенью, угольно-черная кожа его носила следы слишком многих бессонных ночей, неумеренного потребления кофе и пребывания в кондиционированном помещении. Но Шерилинн – с ее смуглой кожей, светло-серыми глазами, точеными стройными, изящно вылепленными руками и ногами, с ее речью нараспев, навевающей воспоминания о золотистых ямайских закатах, которыми она любовалась каждый день в течение первых десяти лет своей жизни, – была одной из красивейших женщин, виденных мною в жизни.

Она поцеловала меня в щеку, и я ощутил благоухание сирени, шедшее от ее кожи.

– Только, – сказала она, – давай побыстрее.

– Вот те на! – воскликнул я. – А я как раз голоден. У вас найдется что-нибудь в холодильнике, а, ребята?

Когда я потянулся к холодильнику, Ричи обрушился на меня, как снегоочиститель, и, схватив в охапку, понес в столовую.

– Ну что? – спросил я.

– Только посмей сказать, что это важное дело. – Его рука зависла в дюйме от моего лица. – Только посмей, Патрик!

– Ну…

Я рассказал ему о последнем вечере, об «Утешении в скорби», о Мэнни и парнях из одного с ним стручка, о встрече с офицером Ларжантом и набеге на офис «Утешения», который предприняла Энджи.

– И, говоришь, видел там «вестников»? – спросил Рич.

– Ага. Человек шесть по меньшей мере.