Святослав, князь-ратоборец - Страница 7

Это был страшный день для Игоря, его воевод и всех тех, кто стоял под княжеским стягом на берегу моря. Тяжёлая конница Империи лавиной накатывалась на боевые порядки русов, с разгону вламывалась в их ряды, ломая стену из щитов, стремясь развалить и прорвать монолитный строй. Закованные в железо по самую макушку, клибанарии гвоздили налево и направо тяжёлыми палицами и боевыми топорами, раскалывали щиты, разбивали на куски шлемы, дробили доспехи, ломали кости. Их громадные кони, также закованные в доспехи, ударами копыт сбивали дружинников с ног, втаптывали упавших в залитый кровью песок, врезаясь в ряды, рушили боевой порядок. Катафракты длинными пиками пронзали сразу по нескольку человек, а многие, изломав в рукопашной длинные копья, потянули из ножен мечи и, разогнав коней, буквально влетали в передние ряды, поражая врагов. «Стена щитов» гнулась и трещала под этим страшным натиском. Тут и там возникали в ней прорехи, куда устремлялись вражеские наездники, но воеводы бросались в эти опасные места, восстанавливали порядок, и снова строй русов стоял несокрушимо. Отступая, русы приблизились к самому берегу, где стояли ладьи, и град стрел с них сразу же накрыл византийцев – наступление вновь захлебнулось.

Критический момент наступил, когда Панфир послал в бой отдохнувшую пехоту, а Варда Фока лично возглавил атаку кавалерии – русы дрогнули и стали пятиться к берегу, из последних сил держа строй, понимая, что если он рухнет, то всё будет кончено и все они так и останутся лежать на этом залитом кровью берегу. Понял это и Игорь, а потому спрыгнул с коня, взял у оруженосца двуручный боевой топор и пошёл в первую шеренгу бойцов, в самую гущу боя. В этот решающий миг князь бросил на чашу весов последнее, что только мог, – личное мужество, поскольку никаких свежих войск под рукой у него не оставалось. Стоя в первой шеренге, Игорь тяжёлым топором крушил ромеев, страшными ударами рассекал панцири клибанариев, вышибал из сёдел катафрактов, которые с грохотом валились на землю, беспомощно барахтаясь в песке, поскольку не имели силы подняться самостоятельно. На победу Игорь уже не надеялся, единственной надеждой оставалось продержаться до темноты, а там погрузиться на суда и уйти на Русь, но для этого надо было выстоять до ночи под непрекращающимся потоком вражеских атак. И это ему удалось – варяги и гридни воспрянули духом, увидев в первом ряду своего князя, вновь сомкнули ряды и отбросили греков.

Яростные бои продолжались до вечера, стратеги вновь и вновь кидали в атаки панцирную конницу, пытаясь сбросить русов в море, но уже становилось ясно, что северяне устояли, невзирая на страшные потери. Желая прекратить ставшее бессмысленным кровопролитие, а также сберечь свои отборные войска для завтрашнего боя, Панфир велел трубить отступление. Тяжёлая византийская конница, выходя из боя, еле-еле передвигала ноги – доспехи катафрактов и клибанариев были иссечены мечами и топорами, а сами всадники болтались в сёдлах как безвольные куклы. Их боевые кони, измотанные беспрерывными атаками под палящими лучами солнца, с трудом тащили закованных в доспехи хозяев, которые жарились в своих панцирях, словно в печках. Армия ромеев, подобно гигантской змее, уползала в свой лагерь, не имея больше сил продолжать сражение. Русы ушли к ладьям, и битва стихла, багровое солнце стремительно катилось за линию горизонта, и вскоре наступившая ночь накрыла заваленное тысячами изрубленных и растоптанных тел побережье.

Сразу после боя Игорь собрал военный совет – несмотря на то, что русам в этот день удалось устоять, князь не обольщался и прекрасно понимал, что второй такой битвы его рать просто не выдержит. Потери были страшные, ещё больше было раненых, и все осознавали, что выход только один – грузиться на ладьи и уходить на Русь. Времени было в обрез, надо было не только подготовиться к отплытию, но и проводить в последний путь павших воинов, чьи тела уже сносили на берег – благо после такой сечи многие ладьи стояли пустые, и по приказу князя туда складывали погибших. Из византийского лагеря было видно, как чёрное ночное небо озаряет пламя погребальных костров, на которых русы жгли тела своих товарищей, и многим ромеям становилось не по себе, когда они начинали думать о завтрашнем дне.

Похороны знатного руса. Худ. Г. Семирадский.

А Игорь торопился – пока догорали погребальные костры, его воины спешно грузились на ладьи, соблюдая строжайшую тишину, чтобы в лагере ромеев не возникло и тени подозрения на то, что русы хотят отплыть. Того флота, который его караулил в море, киевский князь не боялся, думая просто пройти мимо него и даже мысли не допуская, что византийцы атакуют русов. Отплывали ночью, пока не наступил рассвет, но командующий флотом Империи патрикий Феофан службу поставил хорошо, а потому и узнал вовремя, что вражеские ладьи отошли от берега. Он решил не дожидаться противника, а атаковать сам, используя момент неожиданности, поскольку русы этого нападения явно не ожидали. Византийские хеландии смело пошли на сближение, и Игорь распорядился их захватить – явное свидетельство того, что он не считал моряков Феофана серьёзными противниками. Об этом же говорит и обращение князя к воинам, когда он предлагал не убивать ромеев, а брать их в плен. Но Игорь жестоко ошибся.

Едва корабли враждебных флотов сблизились, как с палуб ромейских судов стали извергаться потоки «греческого огня». Погода стояла идеальная, поверхность моря была ровной и спокойной, а потому успех сопутствовал кораблям базилевса. Яркими кострами занялись в темноте ладьи русов, и эта ночь стала самой кошмарной в жизни князя Игоря. Он видел, как его гридни и варяги бросались с охваченных пламенем судов в море и тут же шли на дно под тяжестью доспехов, а те, кто всё же выплыл, продолжали гореть в воде, по которой растекался огонь. Как кормчие правили прямо на ромейские корабли, надеясь захватить их с бою, но византийцы не давали им даже приблизиться – медные трубы извергали всё новые и новые струи огня, а ладьи одна за другой исчезали в пламени. Ночь превратилась в день, само море вокруг горело, и суеверный страх стал охватывать русов и варягов, которые в жизни не видели чего-либо подобного. Вскоре паника охватила всех – от князя до простого ратника, каждый думал теперь только о себе, о том, как бы скорее выбраться из этого огненного ада. Но спасения не было никому. Хеландия патрикия Феофана врезалась в самую гущу вражеского флота, поливая с кормы и носа огнём вражеские ладьи, которые пытались её окружить. На палубе флагмана воины и моряки Империи действовали быстро и слаженно, выше всяких похвал, успевая обслуживать свои смертоносные машины и укрываться от стрел, смертельным дождём летевших с ладей. Следом за своим храбрым командующим и остальные ромейские корабли уверенно пошли вперёд, извергая огонь, а флот русов распался – одни начали править на мелководье, куда из-за тяжёлой осадки не могли подплыть хеландии, другие же бросились уходить в открытое море, надеясь потеряться в темноте. Вместе с ними уходил и князь, оставляя за собой пылающее море, где гибли его корабли и в огне сгорали верные дружинники. Не имея возможности ничем им помочь, Игорь надеялся, что если судьба будет к нему благосклонна и он вернётся домой живым, то его месть ромеям ждать себя не заставит.

Действие «греческого огня» при осаждении Константинополя Игорем. Худ. Ф. Бруни.

Что же касается тех русов, которые отступили на мелководье, то их судьба сложилась трагически: когда взошло солнце, они увидели, что со стороны моря их поджидает огненосный флот, а на суше – армия базилевса. Большая часть их погибла в схватках с византийцами, остальные же попали в плен, и их казнили в Константинополе вместе с теми из русов, которые были захвачены во время ночного боя на море. Эту казнь и наблюдал отчим Лиутпранда Кремонского, «человек, преисполненный достоинства и мудрости», который в это время находился в столице Империи в качестве посла итальянского короля Гуго.