Святой из преисподней - Страница 3
– Луковка, ты забыла обо мне! – напомнил я.
– Разве я могу отказаться от твоей помощи, Сережа, – коротко вздохнула она, – но тебя может постигнуть участь моего отца! А я всего лишь маленькая девочка, и святой не посмеет отнестись ко мне плохо. Если ты хочешь помочь мне, не показывайся им на глаза! Я прошу тебя! Иначе мы погибнем оба!
– Я постараюсь быть невидимкой в мире людей-собак, – кивнул я, – но для этого ты должна научить меня левитации, то есть входить в состояние, когда вес собственного тела становится легче воздуха. Научи меня этому! А еще симбуляции, то есть умению проходить сквозь стены!
Луша задумалась.
– Все равно Пашка поднял на ноги всю деревню, – наконец сказала она, – а Силантий обнаружил, что я исчезла из охраняемой комнаты, и доложил о происшествии святому. У нас с тобой в запасе целый день, чтобы научиться премудростям, о которых ты просишь. Ночью я незаметно вернусь в свою тюрьму, дом Силантия.
– А следующая ночь в деревне будет моей! – решительно заявил я.
Луша рассеянно кивнула и раскрыла медальон, висевший у нее на груди. Из медальона она извлекла желтый кристаллик, похожий на звездочку, и положила его мне на ладонь. Он тотчас истаял, растворился, исчез, не оставив на ладони и следа.
– А теперь будем учиться! – тоном строгой учительницы сказала Луша.
– Луковка, что это значит?
– С этой минуты у тебя появились способности к левитации и симбуляции, но, как известно, способности сами по себе ничего не значат, если их не развивать. Потому я и сказала, что будем учиться!
Симбуляцию я освоил достаточно быстро, но левитация долго не давалась мне. И только к концу третьего часа бесконечных тренировок я вдруг почувствовал, что могу входить в состояние, когда ощущение тяжести исчезает и я могу, поймав гибкую струю ветра, оседлав ее, подниматься над крышей, над деревьями в бесконечный простор неба. Еще час понадобился мне на то, чтобы освоиться с этим новым, непривычным для меня состоянием. Сложнейшие перевороты в воздухе, «бочки» и «петли» я отрабатывал до седьмого пота. И вот пришел момент, когда мы с Лушей, взявшись за руки, поднялись так высоко, что стало трудно дышать. Неожиданно Лушу стремительно потянуло в какую-то прореху в иссиня-темном облаке. Раздался треск электрических разрядов. Она сделала невероятный кульбит в воздухе, что помогло ей вырваться, буквально вывалиться из этой странной прорехи. Испугавшись за нее, я на какое-то мгновение потерял ощущение легкости, сорвался и камнем повалился вниз. Падая на летящую мне в лицо землю, я вдруг вспомнил, увидел перед собой изумительный свет Лушиных глаз. И это воспоминание сработало как парашют. Именно оно сумело замедлить смертельное падение мое. Я поймал встречную струю ветра и благополучно стал набирать высоту. А мне навстречу на огромной скорости падала Луша. Она что-то кричала.
– Сере-е-жа-а-а! – услышал я в последний момент, и Луша схватила меня за руку.
Как только мы вернулись домой, солнце медленно, словно театральная декорация, скрылось за горизонтом. Пришло время расставания. Я поклялся, что следующей ночью обязательно приду в деревню людей-собак и мы вместе придумаем, как спасти отца. Она слушала меня невнимательно, о чем-то неотступно думая. Вскоре милый абрис ее фигурки с характерным хлопком растаял на фоне темной бревенчатой стены. Стукнул во дворе камешек, сбитый неосторожным каблучком, и все стихло.
Спал я неспокойно. Все утро и весь день проболтался как неприкаянный. В полночь вышел во двор. С озера дул холодный, пронизывающий ветер. Я подошел к ивовому кустику и шагнул в неизвестность. Меня обожгло, как крапивой, посыпались разноцветные искры. По инерции я сделал еще шаг. Разумом я понимал, что нахожусь совершенно в другом мире, хотя передо мной стоял точно такой же дом с широкой крышей. Лишь окна дальних комнат светились. Слышались женский смех и плач ребенка. За домом я увидел такое же озеро, заросшее высокими камышами. Слева мигала редкими огнями деревня.
– Пашка! Куда это ты на ночь глядя? – окликнул меня грубый мужской голос.
– Счас вернусь! – так же грубо и хрипло, скорее от того, что сразу пересохло в горле, ответил я.
– Я что тебе сказал, мать твою! – вновь загремел тот же голос. – Бегаешь туда-сюда! Делать, что ль, нечего?
– Пошел ты! – огрызнулся я и услышал быстрые настигающие шаги.
Слевитировав, я почти мгновенно набрал скорость и полетел прочь, почти касаясь животом поверхности земли. Обогнув угол какого-то дома, шмыгнул за высокую поленницу. Высокая темная фигура торопливо прошагала мимо. Потом остановилась. Человек внимательно оглядывался, прислушиваясь. Он явно что-то почувствовал. Постояв немного, вернулся, покрутился по двору и вдруг шагнул к поленнице. Я замер. Человек явно принюхивался. Ноздри его раздувались, он крутил носом, стараясь поймать ветер. Но ветер дул с озера такой же холодный и пронизывающий, как и там, за невидимой перегородкой, отделяющей один мир от другого. Человек скрылся за углом и вновь вернулся. Что-то неуловимое не давало ему покоя. Он вновь подошел к поленнице и принялся тщательно обнюхивать поленья. Несмотря на плотные сумерки, я разглядел его. Это был Пашка, тот самый парень, напавший на меня у озера. Только лицо его показалось мне старым и дряблым. Наконец Пашка отошел от поленницы, постоял, раздумывая, повернулся и вялой походкой побитой собаки пошел к своему дому. Вскоре в одном из окон затеплился слабый огонек то ли свечи, то ли лучины. Только после того как погас последний огонек в доме, где жил Пашка, я с большими предосторожностями выбрался из поленницы и, слевитировав, медленно полетел между домами. Где искать Лушу, я не знал. В ночной темноте, слегка подсвеченной тусклой луной, все дома казались одинаковыми. Отчаяние овладело мною. Вдруг дверь в доме, возле которого я остановился, распахнулась и игривый женский голосок окликнул меня:
– Паше-е-ечка-а-а! Душенькамо-о-о-о-я-я-я!
– Я! Я! – дурашливо откликнулся я, понимая, что меня явно принимают за известного мне Пашку. В данной ситуации мне оставалось одно – играть в обманку. Миловидная бабенка с лицом кудрявой болонки, раздувая ноздри, обнюхала меня с ног до головы.
– Фи-и-и! – поморщилась она. – Что это с тобой, дружочек? С какой дрянью ты общался сегодня? У тебя точно такой же запах, как и у этой вонючей Лушки! А ты часом не спал с ней?
– Ты что, баба, белены объелась? – возмутился я, и получилось это у меня почти естественно.
– У-у-у! Гадина! – бабенка погрозила пухлым кулачком в сторону довольно солидного дома с высоким крыльцом.
Сердце мое замерло. Забывшись, я сделал шаг в сторону, туда, где, возможно, ждала меня Луковка.
– Куда это ты, мой миленький? И не надейся, дорогой! Никуда я тебя не отпущу, мой сладенький!
Она чуть отстранилась и сделала приглашающий жест. Пришлось войти. Я понимал, что стоит мне сделать один неверный шаг, и начнется великий шум, а потом и великое преследование. Если уже не началось. Пашка просто так поленницу обнюхивать не будет! Возможно, он уже идет по моему следу. Но как отвязаться от любвеобильной бабы?
Она провела меня в уютную спаленку с широкой кроватью. Сбросила халатик и повалилась на постель, широко раскинув пухленькие ножки. Не сказав ни слова, я пулей вылетел на улицу. Метнулся к дому Силантия, но остановился. Вовремя пришла мысль запутать следы. Слевитировав, низко, почти у самой земли, облетел несколько домов и оказался метрах в двадцати пяти от дома старосты и метрах в пяти-шести от дома, где жила любвеобильная бабенка. Если преследователи и были, то я, как говорят охотники, увел запах. В этом я убедился, когда неслышной иноходью с горящими глазами из-за угла выскочил Пашка и завертелся на месте, путаясь в следах. На спине его болтался старинный боевой лук. Колчан со стрелами бил по ногам. Со свистом втягивая воздух, Пашка бросился на крыльцо. Что и говорить, наследил я там предостаточно. В тот момент, когда Пашка, повизгивая, обнюхивал ступеньки, дверь распахнулась. Спустя секунду боевой лук со стрелами уже летели куда-то в темноту. В следующее мгновение голая женщина сладкой пиявкой впилась Пашке в губы, обхватив шею руками. Он так и вошел с ней в темные сени, и дверь за ними захлопнулась.