Святой Антоний Падуанский - Страница 9

– Друг мой, – сказал Франциск, обращаясь к португальцу. – Не печалься, что Бог не дал тебе стать мучеником. И мне Он не позволил удостоиться этой чести.

Узнав, что Антоний раньше был в монастыре в Коимбре и что он был знаком с пятерыми славными мучениками, Франциск воскликнул, сияя от радости:

– О святая обитель, из которой вышли мученики! О благословенный монастырь! Ты взрастил и пожертвовал Владыке Небес пять прекрасных пурпурных цветов, источавших столь сладостный аромат. Отныне лишь святые могут обитать в твоих стенах.

Потом он возложил руку на голову Антония и отпустил его с отеческим благословением.

Недалеко от города Форли, среди горных ущелий Монте-Паоло, был расположен маленький монастырь, который и должен был стать обителью Антония.

Настоятель был человеком исключительной доброты и при этом по-детски наивным. Он и не желал для своего прихода никого лучше, чем этот португалец, который хотя и плоховато говорил по-итальянски, зато был для всех примером истинного благочестия.

– Правда, он не слишком умён, – доверительно говаривал он кому-нибудь из братьев, – но сердце его исполнено благочестия и любви к Богу. Я очень доволен им.

Тишина этого уединённого места благотворно повлияла на Антония. Он обрёл здесь безмолвие и покой, столь необходимые его измученной душе. Лишь иногда, когда он видел братьев, занятых тяжёлой работой, ему казалось, что он лишний в этой обители и не заслуживает той пищи, которую ежедневно получал.

Настоятель, которому он поверил свои сомнения, посмотрел на его хрупкую фигуру и озабоченно покачал головой:

– Но что же ты можешь делать, брат? Может быть, ты знаешь какое-нибудь ремесло?

– Нет, ни одного.

– А мог бы ты пахать землю или выращивать скот?

– Увы! Кажется, нет, – со стыдом признался Антоний. – Но я мог бы мыть посуду на кухне, подметать двор, убирать кельи или, например, чистить хлев.

– Ну, хорошо. Пусть будет так! Я поговорю с братом-поваром.

С тех пор ежедневно Антоний повязывал фартук поверх рясы и старался помогать брату-повару. Но он был настолько неловок, что брат-повар не мог удержаться от упрёков.

– С тех пор как я приставлен к этим горшкам, впервые мне приходится встречать такого недотёпу.

Но когда Антоний смиренно просил прощения, брат-повар сразу же успокаивался и старался ободрить своего помощника.

– Ну, ну! Не беспокойся, брат-увалень. Ты вовсе не виноват в том, что Господь сотворил тебя таким. Сходи-ка к колодцу. Принеси два ведра воды.

Не больше везло Антонию и при выполнении других обязанностей, и не раз братья смеялись до упаду при виде того, как свиной навоз валился у него с вил.

Антоний не обижался, он первым начинал смеяться и просил братьев быть снисходительными.

В свободные минуты брат-увалень скрывался от людских глаз в одном из гротов, расположенных недалеко от монастыря, чтобы быть там наедине с Богом, погружаясь сердцем в Его Вечную любовь. В своем одиночестве он предавался также столь суровой аскезе, что в конце концов один его вид стал возбуждать жалость. Настоятель, заметив, что происходит, запретил ему это.

Однако иногда в этом уединённом гроте к нему приходили печальные мысли. Куда подевались благородные мечтания его юности? Сначала любовь к приключениям толкала его в дальние странствия; потом он хотел совершать великие подвиги во имя Царства Божьего на земле, искал венца мученика. И что же осталось от всего этого? Вот сидит он сейчас в этом глухом месте, неспособный к исполнению простейших обязанностей. Любой из братьев приносит в тысячу раз больше пользы, чем он.

Но Бог уже протянул руку, чтобы зажечь в этом светильнике огонь, который долгое время был глубоко сокрыт.

В кафедральном соборе Форли епископ рукоположил в священный сан нескольких монахов[33].

Чтобы достойно отметить это торжественное событие, доминиканцы и францисканцы собрались на общую трапезу в монастыре братьев-францисканцев.

– Друзья мои! – обратился к братьям отец Грациан, провинциал Романьи, после окончания обеда. – Давайте скрестим мечи красноречия в мирном поединке. Для сыновей Ордена проповедников это не составит особого труда, а мы укрепим сердца свои в смирении, когда будем вынуждены признать, насколько они превосходят нас в живости ума и красноречии. Выберем тему, близкую для нас в эту минуту: величие священства.

– Хорошо! Мы согласны, – сказал настоятель доминиканцев. – Но, поскольку предложение исходит от вас, вы имеете право первыми начать поединок.

Доминиканцы многозначительно переглянулись. Результат этого состязания нетрудно было предугадать – среди них были выдающиеся проповедники.

Провинциал францисканцев обратил взор к группе своих монахов, каждый из которых старался не встретиться с ним глазами. Лишь Антоний, уверенный в том, что на него не падёт выбор, спокойно и невозмутимо встретил взгляд провинциала.

– Брат Антоний из монастыря Монте-Паоло постарается защитить честь нашего ордена, – сказал отец Грациан после минутного размышления.

– Брат Антоний? – ропот разочарования пробежал по рядам францисканцев.

Кто когда-нибудь слышал хоть что-нибудь лестное в адрес этого португальца? Где он проповедовал Слово Божие? Разве что простолюдинам в своём монастыре. Это, наверное, шутка!

Скорее всего, провинциал Романьи хочет подвергнуть серьёзному испытанию смирение своих сыновей, доверяя столь ответственное задание наименее способному из них?

Монахи из Монте-Паоло тоже поглядывали друг на друга в замешательстве. Настоятель обеспокоенно вздохнул:

– Ох! Это слишком трудная задача для нашего брата-увальня.

Антоний и сам решил, что он ослышался. Очевидно, провинциал пошутил. Ведь этого не может быть.

– Отче! Я слишком плохо говорю по-итальянски, – сказал он тихо.

– Ну, тогда говори на латыни, – ответил отец Грациан. – Это язык святой нашей матери Церкви.

– На латыни?! Но это немыслимо! – раздался шум в рядах францисканцев.

– Надо у него спросить, понимает ли он хотя бы «Gloria Patri»[34], – усмехнулся один из монахов-францисканцев.

– Отче! Я не справлюсь, – отказывался Антоний.

– Я приказываю тебе во имя святого послушания, – неумолимо ответил провинциал.

Во имя святого послушания! Дольше отпираться невозможно. Даже если бы провинциал приказал ему отправиться на поиски философского камня, он без промедления тронулся бы в путь.

Антоний, явно очень взволнованный, приблизился к амвону и начал говорить, но так неуверенно и с такими паузами, с усилием подыскивая нужные слова, что некоторые францисканцы смотрели на него с жалостью, а иные – с неприязнью. Настоятель Монте-Паоло тяжело вздыхал. Доминиканцы торжествовали. Нетрудно будет затмить такое красноречие.

Но постепенно голос Антония приобретал уверенность, речь потекла свободнее. Мысль о величии священства волновала его всё сильнее и сильнее. Он забыл о том, где находится, и весь отдался во власть охвативших его чувств, выразившихся в пламенном красноречии, блиставшем богатством образов и сравнений. Голос стал звонким и мелодичным.

Огонь Святого Духа зажигал сердца потрясённых слушателей, которые были не в состоянии противостоять очарованию этого удивительного ораторского мастерства. Казалось, могучий вихрь исходил от этой озарённой высшим светом души и увлекал за собой всех собравшихся.

Как будто пробуждаясь от сна, сошёл Антоний с кафедры и возвратился на своё место. В зале воцарилась тишина.

– Теперь ваша очередь, – обратился отец Грациан к доминиканцам.

– У нас нет никого, кто мог бы сравниться с вашим проповедником.

– Здесь что-то не так, – перешёптывались некоторые из доминиканцев. – Это выступление, очевидно, было подготовлено заранее.

– Уверяю вас, этого не было, – ответил с улыбкой провинциал Братьев Меньших[35]. – Тема проповеди пришла мне в голову в последнюю минуту, а брат Антоний наверняка не ожидал, что это задание будет поручено именно ему.