Святая Русь - Сын Александра Невского (СИ) - Страница 13

Ныне, слава Богу, Ростово-Суздальская Русь угомонилась. Один молодой переяславский князек Дмитрий тормошится. Чу, опять на Ливонский орден надумал замахнуться. Ну и дурак! Куды уж ему с малой ратью на такую силищу? Кобыла с волком тягалась: один хвост да грива осталась. Не по зубам орешки. Чай, найдутся умные люди, кои юноту образумят…

Мелентий возвращался с покосов в Переяславль с десятком оружных послужильцев (с исстари у каждого боярина своя дружина).

По Никольской слободе встречу шла молодая девушка. Шла от журавля³² с коромыслом на правом плече, - милолицая, гибкая, с пышной светло-русой косой, перевитой бирюзовой лентой; одета просто: холщовый сарафан, на ногах - поношенные чеботы³³ из грубой, необделанной телячьей кожи.

- Нет, ты глянь, братцы. Ступает, как лебедушка, даже вода в бадейках не колышется. Лепая жевка! - воскликнул один из послужильцев.

Мелентий (большой охотник женщин) вперил в девушку похотливый взгляд, вопросил:

- Чьих будешь?

Марийка остановилась), боярин!), подняла на Ковригу лучистые, сиреневые глаза.

- А ничьих, добрый господин.

- Как это ничьих? - недоуменно хмыкнул Мелентий. - Такого не бывает.

- Сирота она, боярин, - признал девушку статный, крутоплечий послужилец с черной, окладистой бородой.

- А ты откуда ведаешь, Шибан?

- Да уж ведаю, - плутовато крякнул в увесистый кулак послужилец и пояснил. - Дочка Палашки Гулены. Преставилась недавно. А мужа у Палашки никогда не было.

- Никак и ты с Палашкой баловался? - хихикнул Коврига.

- Грешен, боярин. Но то давненько было.

Мелентий еще раз внимательно оглядел Марийку и загадочно молвил:

- Авось, и помогу сиротинушке. А пока ступай.

Г л а в а 10

МАРИЙКА И БОЯРИН

С новыми постояльцами жизнь Марийки пошла повеселей. Гришка Малыга хоть частенько и пропадал в питейной избе, но когда был трезвым с какой-то неуемной жадностью хватался за хозяйственные дела. У него поистине были золотые руки: первостатейный плотник, умелый кузнец, искусный печник, великолепный сапожник… Всё ладилось и спорилось у Гришки.

Марийка диву дивилась:

- Ну, просто клад твой супруг, тетя Авдотья.

- Если бы не винцо, цены бы такому мужику не было, - поддакнула Авдотья и тяжело вздохнула. - Но винцо его погубит. Он ведь, бывает, по целой неделе из запоя не выходит, как будто черт его к зелью толкает. Беда!

- Добро еще не буянит. Другие-то мужики, чуть хмель ударит, готовы всю избу разнести, да еще дерутся. Видела таких.

- Моего непутевого Бог миловал. Знай, песни горланит, да так, что вся слобода слышит. Во хмелю, он мухи не обидит. Проспится - и опять к бражникам.

- Да где он денег берет, тетя Авдотья?

- Сама дивлюсь. У него друзей полгорода. Кому он токмо не помогал. За вино на любую работу горазд. Беда!

- А заговор от винного запоя не пробовала? Сказывают, есть такие знахарки.

- Пробовала, доченька. Приводила одну ведунью. Мой-то мертвецки пьяным спал, а бабка над ним заговор шептала. В конце заверила: «Теперь питейную избу за версту будет обходить». А Гришка мой оклемался, шапку в охапку - и опять к бражникам ударился.

- Выходит, не каждая знахарка запой снимает.

- А я так мекаю: никакая. Кто с младых лет к винцу пристрастился, того, как горбатого, могила исправит.

И всё же Авдотья шибко не бранилась: супруг между запоями и двор подновил, и огород привел в порядок, и сена для коровы раздобыл.

И Гришка и Авдотья с первых же дней называли хозяйку дочкой. По нраву им пришлась Марийка. И на огороде старается, и к прялке быстро приноровилась, и корову доить наловчилась. (Не каждому чужому человеку буренка вымя даст).

Авдотья удовлетворенно высказывала:

- Не чаяла, что у Палагеи такая дочка работящая. Ты уж не серчай, но мать твоя никогда доброй хозяйкой не была. Прости ее, грешную, Господи. А ты с лица хоть и в Палагею, но честь свою блюдешь и на всякий труд спорая. Да хранит тебя Бог.

- Хранит, тетя Авдотья. Никто меня не обижает.

- Всегда бы так, да токмо будь усторожлива. Нельзя тебе одной по городу ходить. Мало ли худых людей.

- Ты это к чему, тетя Авдотья?

- А к тому, доченька. Красным девицам не принято без пригляду гулять. Другие-то и шагу ступить без отца или матери не могут. А ты, почитай, с малых лет одна одинешенька по улицам бегаешь. Опасись!

* * *

Ковриге на Покров шестьдесят стукнет, но на здоровье не жалуется. Крепок Мелентий! Некоторые в эти лета от разных недугов валятся, а Коврига - хоть куда с добром.

- Кому жить, а кому гнить. Бог меня не забывает, - довольно говаривал Мелентий.

А вот супруга его была квелой, и за последние годы превратилась в немощную старуху. Но Коврига шибко не горевал: свою постель он нередко делил с сенными девками. Правда, они уже далеко не первой свежести, но разве можно их сравнивать со своей Матреной Савельевной, коя одной ногой в могиле стоит. Никак нельзя! Девки - что сотовый медок. Когда молодая голубит, будто в раю находишься.

Перед глазами Мелентия вдруг всплыла «сиротинушка». Смачная девка, вот бы такую обабить. А что? Проще пареной репы. За девку заступиться некому, ни отца, ни матери, ни брата. Надо одну сенную девку - перестарку за холопа замуж выдать, а на ее место взять юную сиротку. Рада будет. Какой босячке не захочется в богатых хоромах пожить? Да токмо пальцем помани.

На другой день к Марийкиной избе подъехал на пегом коне боярский дружинник, Сергуня Шибан и, к своему удивлению, увидел на крыльце известного всему городу Гришку Малыгу, кой совсем недавно у боярина Ковриги новую изразцовую печь выкладывал.

- А ты чего здесь делаешь?

- Аль не видишь? Мережу плету.

В последние дни Гришка был трезв.

- Не слепой. Чего, сказываю, тебя сюда занесло?

- Судьба, Шибан. От нее, как от мухи, не отмахнешься. Кому что Бог даст. Сгорела моя изба, а Марийка приютила. Глядишь, под крышей, но печаль гложет.

- И печалится неча, коль дармовую избу обрел.

- Да разве то изба? Ты б мою посмотрел. Всему городу на загляденье. Терем! Вот и выходит: чужую печаль и с хлебом съешь, а своя и с калачом в горло нейдет. Я в свою избу всю душу вложил, дивной резьбой изукрасил. Да и что говорить.

- Верю, Гришка, топором ты изрядно владеешь… А Марийка где?

- В огороде с моей старухой.

- Покличь.

На предложение боярина Ковриги Марийка, памятуя предсмертный наказ бабки Пистимеи, наотрез отказалась:

- Мне и здесь хорошо.

- Вот, неразумная, - покачал головой Шибан. - В богатых хоромах будешь жить, в шелках и бархатах ходить, сладко трапезовать.

Гришка Малыга сидел, плел снасть и про себя посмеивался: золотые горы сулит Шибан. Выходит неспроста. Ковриге, знать, новая девка для утех понадобилась. Ишь как Шибан Марийку улещает. Лишь бы она выстояла, а коль на боярские сказки прельститься, придется ввязаться.

Марийка же (молодец, девка!) молвила:

- Скажи своему боярину, добрый человек, что благодарствую. То - честь немалая. Но в служанки к нему не пойду. Мне и своя изба мила.

Марийка поклонилась боярскому послужильцу в пояс и убежала в огород.

- Чудеса, - крутанул головой Шибан. - Не ожидал такого от девки.

- Чужая душа не гумно: не заглянешь. А ты-то мекал, что раз дочь гулящей Палашки, то и чадо по той же стезе пойдет. Не выгорело, Шибан. У каждой пташки свои замашки, хе-хе.

- Буде зубы скалить, баюн, - хмуро изронил послужилец и повернул коня к боярским хоромам.

Мелентий ушам своим не поверил. Нищая девка на богатства не позарилась. Да то уму непостижимо! Но такое с рук Марийке не сойдет. Не тот Коврига человек, дабы лакомая девка от него упорхнула.

- Ты вот что, Сергуня, - молвил боярин, малость подумав. - Выследи оную гордячку и приволоки силом. Но чтоб никто не узрел, - ни Гришка, ни баба его, ни другой любой зевака.