Священная земля - Страница 80

Конечно, здесь не было Наварро. Он умер двадцать лет назад, ровно через шестнадцать лет после того дня, когда Анжела ранила его ножницами. За исключением Карлотты, об этом никто не знал. В ту судьбоносную ночь, увидев, что Наварро еще жив, Анжела вызвала врача, который зашил и перевязал рану и помог уложить ее мужа в постель. Врачу заплатили, чтобы он держал язык за зубами, и когда Наварро пришел в себя, то приказал жене и старшей дочери никому не рассказывать правду о его состоянии: мужчина, получивший удар в спину от собственной жены, — это слишком унизительно.

И, разумеется, Марины здесь тоже не было.

Полгода спустя после исчезновения сестры Карлотта получила от Марины письмо, в котором она сообщила, что с ней все в порядке. В ответ Карлотта написала, что отец не умер, выжив после удара ножницами и что она не должна возвращаться, потому как он убьет ее за побег с американцем. После этого Карлотта больше не получала весточек от сестры, и, когда Наварро умер двадцать лет назад, семья не имела ни малейшего представления о том, куда написать Марине, чтобы сообщить, что теперь она может приехать. Они даже не знали, жива она или нет.

— Мы пришли отвести тебя к фотографу, бабуля, — сказали внуки, взяв ее под хрупкие руки. — Он готовится сделать снимки, говорит, что освещение сейчас просто идеальное.

Но было что-то, о чем Анжела позабыла, вот только если бы она могла вспомнить что.

В сентябре 1846 года, в начале войны с Мексикой, вспыхнуло восстание против американских воинских подразделений, занимавших пуэбло Лос-Анхелес. Американский траппер по имени Джон Браун проскакал пятьсот миль за шесть дней, чтобы сообщить о сопротивлении коммодору Стоктону в Монтерее. На место происшествия были немедленно отправлены войска Соединенных Штатов, а немного погодя «Нью-Йорк Геральд» откомандировала начинающего репортера по имени Харви Райдер собирать материал для статьи об этих событиях.

Это было двадцать лет назад. Райдер не вернулся в Нью-Йорк.

— Вот ирония судьбы, да? — говорил он сейчас фотографу, устанавливающему свое оборудование в тени индийских фикусов у дома Наварро. — Испанцы заявились сюда триста лет назад в поисках золота, а не найдя его, избавились от Калифорнии. Отдали землю мексиканцам, а те проиграли ее Соединенным Штатам. А тут и золото нашли. — Он хохотнул. — Держу пари, испанский король искусал себе все локти из-за того, что выбросил золотую жилу! Местные должны быть счастливы, что американцы здесь появились. Без нас золота так и не нашли бы. Оно по-прежнему лежало бы в земле, а Лос-Анджелес остался бы скотоводческим городком с пятьюстами жителей.

Он сдвинул котелок на затылок.

— Что ж, он и так скотоводческий городок, только уже с пятью тысячами жителей.

Репортер поймал взглядом индианку, проходившую мимо с корзиной фруктов на голове, ее длинные косы раскачивались из стороны в сторону.

— «Нью-Йорк Геральд» послала меня освещать войну с Мексикой, — продолжал говорить он фотографу, слушавшему вполуха. — Я должен был написать статью о войне, но, когда приехал, все уже закончилось. Тем не менее я решил не возвращаться в Нью-Йорк. Сразу после подписания договора нашли золото, и, подобно всем остальным, я отправился на север испытать удачу. Нашел немного золота. Совсем чуть-чуть. Потом ошивался в Орегоне какое-то время. Женился и развелся. Где-то даже сделал пару детишек. Затем в Сан-Франциско повстречал старого приятеля, который рассказал мне, что «Лос-Анджелес Клэрион» нужен репортер.

Слуги проводили в саду последние приготовления перед праздником. На столах расставляли чаши с фруктами, откуда Райдер взял себе парочку.

— Это место разрастается, — сказал он, снимая кожуру с апельсина. — Тут двух мнений быть не может. Все покупают ранчо и называют города в свою честь. Недавно повстречал дантиста по фамилии Бербанк, так он купил себе испанскую землю в восточной части долины Сан-Фернандо. И Дауни, тот, который был губернатором пару лет назад, разделил свое ранчо на участки и продает. Некоторые даже оставляют индейские названия, считают их романтичными.

Он покачал головой.

— Разве Пакойма и Азуса — это романтично?

Он отломил от апельсина дольку и закинул ее в рот, сок потек по его подбородку.

— Жители Лос-Анджелеса — непредсказуемое племя. Иной раз кажется, всего-то дел у них — играть в азартные игры да дрыхнуть. Но видели бы вы их, когда разгорелась гражданская война. Город сразу разделился на сторонников и противников рабства и сецессии[20]. Причем речь идет о вооруженном разделении. Половина мужского населения ушла воевать за конфедерацию, другая половина осталась дома, раздирая город на части пьяными побоищами и перестрелками. Однако тему войны быстро затмила засуха шестьдесят второго года, уничтожившая местное скотоводство. Сразу за ней последовала эпидемия оспы, выкосившая половину индейцев. Мне это кажется даже забавным, поскольку именно индейцы пасли стада. А когда скот погиб, то и индейцы стали не нужны.

Он улыбнулся и посмотрел на фотографа, ища у него одобрения шутке. Но тот был занят.

— Однако с бандитами серьезная беда. Бездельники, что тут скажешь! Они утверждают, что мстят янки за украденные земли. Черта с два, это не воровство! Большинство испанских бумаг на землю недействительны! Ни один американский судья не примет в качестве официального документа корявую карту с чьим-то именем. Мексиканцы даже не проводили ландшафтной разведки. Просто подъезжали к первому попавшемуся дереву, зарисовывали его на карте, потом ехали на юг к скале, рисовали ее, оттуда к ручью, зарисовывали его и называли это правовым титулом. Именно так они и отобрали землю у индейцев. Сейчас же американцы сделали все как надо, привезя землемеров и адвокатов, и получили землю честным способом. Но бандитам разве объяснишь?

Он съел еще один апельсин и посмотрел, не попали ли капли сока на его модный атласный жилет.

— Линчуют здесь тоже будь здоров. Группа буйных техасцев, живущих в Эль-Монте (называют себя рейнджерами Эль-Монте) чуть не развязала в городе настоящую войну, после того как их товарищ по имени Бин — брат судьи Роя — был найден мертвым в поле недалеко от миссии. Эти кореша промчались по улицам, стреляя во всех, кто попадался им на глаза, и вешая все, что шевелится.

Однако упрекать людей за самоуправство язык не поворачивается. На целую округу один шериф с двумя заместителями да маршал в городе — вот и все защитники правопорядка. Народ вынужден брать закон в свои руки. Конечно, Лос-Анджелес — уже не тот жалкий городишко. Бери выше. Пять тысяч людей на двадцати восьми квадратных милях — это теперь официально крупный город, по крайней мере, согласно калифорнийскому законодательству. Но скажу тебе, дружище, бывал я и в Париже, и в Лондоне. И Лос-Анджелес — это никакой не город.

Он снял котелок и принялся им обмахиваться.

— Но я думаю, что когда-нибудь наверняка им станет. Сюда тянутся железные дороги, а с ними — толпы иммигрантов с востока, жаждущих получить здесь землю. Индейцев сейчас уже особо не увидишь. Их тут жили тысячи, но за прошедшие двадцать пять лет, несмотря на несколько мятежей, они повымирали, миссии были секуляризованы, индейцы оказались предоставлены самим себе, и они просто исчезли, большинство в буквальном смысле слова.

Облизнув пальцы и вытерев их носовым платком, он осмотрелся в поисках членов семейства. Он послал пару людей, чтобы собрать всех для группового портрета. Ему надо было взять интервью у главы рода, Анжелы Наварро, и спросить у нее, каково это — знать, что тебе девяносто лет.

— Что-то таинственное произошло в этой семье в 1830 году, — сказал он, пока фотограф продолжал колдовать над своими хитрыми устройствами и фотопластинками, часто посматривая на солнце. — Младшая дочь исчезла в ночь перед свадьбой, а Наварро, владевший этим ранчо, слег с необъяснимой болезнью. Я слышал, он был прикован к постели несколько недель, а когда поправился, стал совершенно другим человеком. Потерял всякий интерес к управлению ранчо, поэтому хозяйством пришлось заняться его жене.