Священная земля - Страница 11

Марими взяла травы и растения, собранные за время проживания на земле мертвых, и мешочки из шкурок кроликов, которые она изготовила и наполнила семенами, корешками и листьями. И потом сказала Пайяту:

— Мы уходим отсюда.

Исполненная странной решимости, перестав бояться табу и законов племени, она прошла к жилищу своей семьи, где все еще спали, и забрала вещи, которые ее мать не успела закопать. Марими присела рядом со спящей матерью, ужаснувшись тому, как она постарела, оплакивая дочь, наклонилась к ней и тихо прошептала:

— Не плачь больше обо мне. Я ухожу за своим вороном. Моя судьба уже не связана с этой семьей. Я не вернусь, мама, но ты навсегда останешься в моем сердце. И когда бы ты ни увидела ворона, остановись и послушай, что он скажет, ибо он может принести от меня весточку: «Со мной все хорошо. Я здорова. Я нашла свою судьбу».

Она ушла, надев лучшую одежду: длинную юбку из оленьей кожи, кроличью накидку и травяные сандалии. За спиной у нее был коврик для ночлега, сплетенный ею из рогоз, одеяло из кроличьих шкурок и люлька, которую она смастерила для своего ребенка. Она несла корзину для семян, копье и атлатль, огниво и мешочки с целебными травами. Теперь она поняла, зачем ворон наказал ей следить за Опакой и перенять знания шаманки. Так Марими подготовилась к долгому путешествию, ожидавшему ее.

В поисках еды топаа могли уходить очень далеко, но существовали границы для их походов, и с раннего детства всех учили, что «та земля» принадлежит предкам другого племени и топаа запрещено туда забредать. Но Марими чувствовала, следуя вместе с Пайятом за вороном, летевшим перед ними, что они впервые в истории ее народа направлялись на запретную территорию.

Они шли весь день, и, когда добрались до западной границы земель топаа, Марими осторожно приблизилась к уступу, испытывая страх, потому что это была новая земля, по которой топаа никогда не ходили, с незнакомыми скалами, растениями и духами. Она обвела взглядом пустынную долину, простиравшуюся до самого горизонта. Ей были неизвестны местные правила и запреты. Она знала, что необходимо следить за каждым своим движением, чтобы случайно не прогневать духов. И вот, собравшись сделать первый шаг по спуску с уступа, она произнесла:

— Духи этого края, мы не желаем вам зла, у нас нет неуважения к вам. Мы пришли с миром.

Крепко сжав ладонь мальчика, Марими решительно поставила ногу на запретную землю.

Пайят заплакал. Он дергал Марими за руку и указывал в сторону, откуда они пришли, зовя свою мать.

Но Марими взяла его за плечи и, глубоко заглянув ему в глаза, сказала:

— Мы не можем вернуться, малыш. Ни сейчас, ни потом. Теперь я твоя мама. Я твоя мама.

Вытерев слезы, Пайят вложил свою ладошку в руку Марими и спросил:

— Куда мы идем?

И она указала на солнце, огромный красный шар на западе, на фоне которого был четко виден ворон, ее дух-проводник.

Пайят первым заметил грифов, круживших над их головами.

— Почему ворон не приведет нас к воде? — спросил он, губы у него запеклись и потрескались.

— Не знаю, — ответила Марими, тяжело дыша, потому что несла мальчика на спине. У него не было сил идти самому. — Может, ищет.

— Эти птицы хотят нас съесть? — спросил Пайят, имея в виду грифов.

— Им просто любопытно на нас посмотреть. Мы чужаки на их земле. Они не желают нам зла.

Этой небольшой лжи хватило, чтобы успокоить мальчика.

Мимо высоких острых утесов, через глубокие каньоны, каменные поля и пустыни, где они видели кактусы выше человеческого роста, много дней и ночей следовали Марими и Пайят за вороном, который летел на запад, постоянно на запад.

С наступлением ночи ворон садился отдохнуть — на скалу, кактус или дерево, — и Марими с мальчиком разбивали лагерь, чтобы на следующее утро проснуться и вновь идти за вороном на запад. Куда вел их ворон? Где они встретятся с другими людьми? Марими переживала, потому что подходило время рождения ребенка, а для нее было немыслимо, чтобы он появился на свет без благословения богов, испрошенного через шамана. Как ребенок получит защиту и расположение богов, если с ними не было шамана, который мог бы говорить от его имени?

Во время путешествия Марими и Пайят перебивались стручками мескитового дерева, черными сливами, финиками и почками кактусов. Если им улыбалась удача, они ели мясо кролика, луковицы и фисташковые орехи. Когда они не могли найти ручей или речку, чтобы напиться, то сосали толстые стебли опунции, наполненные водой.

Где бы путники ни проходили, они всегда бережно относились к земле. Со всеми вещами они обращались с уважением и почтением. Перед тем как отломить ветку от дерева, убить животное, зачерпнуть воды из ручья или войти в пещеру, они совершали хоть и простой, но обряд — прося или выражая благодарность.

— Дух этого ручья, — говорила Марими. — Я прошу прощения за то, что мы берем твою воду. Пусть вместе мы завершим круг жизни, дарованной создателем сущего.

Еще она расставляла силки с приманкой, и, когда они вдвоем прятались за камнем, целовала тыльную сторону ладони, издавая чмокающий звук, который привлекал птиц. И потом, поймав мелкую дичь, извинялась перед животным и просила его дух не мстить им.

Однажды, когда земля заревела и затряслась с такой силой, что они с Пайятом не удержались на ногах и упали, Марими дрожала от страха, пока не вернулась по своим следам и не увидела причину землетрясения. Она нечаянно раздавила нору черепахи. Она обратилась к Деду Черепахе с просьбой простить ее и расчистила вход в дом рептилии.

Марими никогда не забывала о долге перед луной. Когда у них с Пайятом была еда, они не съедали все, а всегда оставляли немного после себя, в качестве подношения спасшей их богине.

Иногда им встречались следы недавнего пребывания человека — почерневшие от огня камни, кости зверей, ореховая скорлупа. Но порой эти следы были оставлены давным-давно: однажды они нашли петроглифы, которые, как им показалось, кто-то вырезал на скале еще в самом начале времен. Пока она и Пайят шли через незнакомую местность, Марими ощущала присутствие призраков древних людей вокруг: в воздухе, на горячем песке и в тени огромных финиковых пальм. Она размышляла, что думают призраки о чужаках, идущих по их отчей земле, и всегда просила у них прощения, заверяя, что они с Пайятом относятся к ним с уважением.

Луна обновилась пять раз с того дня, когда Марими молилась ей, и теперь Марими смотрела на луну, восхищаясь ее силой. Только луна могла умирать и возрождаться в извечном цикле смерти и рождения, и лишь луна давала ночью необходимый свет, в то время как солнце светило днем, когда в том не было надобности. Шагая в лунном свете, несмотря на ношу, которую она несла на спине и в своем теле, Марими ступала шире и увереннее, ощущая, как энергия луны наполняет ее. И с каждым шагом чувствовала все большую уверенность в собственных силах.

И пока они путешествовали на запад по бесконечным просторам, она вознесла свои мысли к звездам и обрела новые знания. Марими было известно то, о чем ее народ даже и не догадывался: человек может молиться богам напрямую, без участия шамана. Она также узнала, что мир не всегда бывает пугающим и недоброжелательным, как о том думали топаа. Конечно, повсюду живут духи, но не все они злые. Среди них встречаются и те, которые могут помочь и дать совет в трудной ситуации, как птицы, кружа в небе на закате, указывают на колодец под собой. Хотя шаманы топаа учили народ, что только страх помогает выжить, Марими, за время долгого пребывания среди безмолвных валунов и кактусов, крадущихся в ночи койотов и медленно ползущих черепах, осознала, что взаимное уважение и доверие тоже помогают выжить.

Видя, как красиво луна озаряет ночной пейзаж, указывая им дорогу, Марими недоумевала, почему топаа считали ее страшной и гневной богиней. На луну запрещалось смотреть, и люди боялись ее из-за того влияния, которое она оказывала на циклы менструации, рождение детей и темные тайны женского организма. Топаа боялись и солнца, потому что оно жгло кожу, вызывало пожары и засухи и постоянно было рассерженно, успокаиваясь только после молитв, произносимых шаманами. Но Марими и Пайят полюбили теплое утреннее солнце, согревавшее их руки и ноги, и видели, как цветы поворачивали свои лепестки к его свету. Марими поняла — можно любить и то, что пугало ее народ, и она стала относиться к солнцу как к отцу, строгому, но великодушному, а к луне — как к матери, заботливой и любящей.