Свой среди чужих, чужой среди своих - Страница 16

— А у нас правда. Российская правда, — ответил Лемке. — Тебе, хаму, эту правду не понять...

— Пристрелю я тебя, ротмистр, — спокойно пообещал Шилов, доставая из-за пазухи наган.

— Нет... — Лемке усмехнулся распухшими губами и покачал головой. — Тебе нужна фамилия нашего человека в чека? Фамилию эту знаю теперь только я... И тебе никогда не скажу...

Лемке повернулся и неторопливо пошел. Шилов молча смотрел ему вслед, поигрывая наганом, хмурился.

Ротмистр, отойдя на несколько шагов, вдруг обернулся, послышался его голос, полный издевки:

— Ну что ж ты? Стреляй!

Шилов продолжал сидеть. Медленно спрятал наган за пазуху.

— Боишься? — усмехнулся Лемке. — Золото найду, тогда и фамилию узнаешь, может быть... Других шансов нет!

— Вы не заикайтесь, гражданин Ванюкин, вы по порядку излагайте, — говорил Кунгуров, глядя на стоящего перед ним Ванюкина. Тот бледнел, то и дело облизывал пересохшие губы.

— Старайтесь все вспомнить до мелочей, для нас это очень важно, да и для вас, я полагаю.

— Вместо Шилова подложили убитого обходчика... И потом его, то есть товарища, виноват, господина Шилова, усыпили и доставили ко мне на станцию, где он и пробыл в беспамятстве два дня. Я ему уколы опиума делал. — Ванюкин опустил голову, и последние слова прозвучали еле слышно.

— Что, что? — переспросил Сарычев, стоявший у окна. Он подошел к столу и сел рядом с Кунгуровым.

— Уколы опиума делал... Приказали, — так же тихо повторил Ванюкин.

— Продолжайте, гражданин Ванюкин, — попросил Кунгуров и со вздохом погладил свою круглую, бритую голову.

— Вся операция была разработана одним из руководителей центра, — продолжил Ванюкин. — Он где-то здесь. У вас. — И Ванюкин затравленно огляделся по сторонам, хотя в комнате, кроме Сарычева и Кунгурова, никого не было.

— Вы в лицо его знаете? — спросил Кунгуров. — Приметы какие-нибудь. Фамилию?

— Нет. Его знали только те пять человек, все бывшие офицеры. А я человек подневольный, меня запугали. Приказы я получал по телефону.

— Других людей из подпольного центра вы знаете? — продолжал спрашивать Кунгуров. — Здесь, в городе?

— Н-нет... — замотал головой Ванюкин, взгляд его маленьких, хитроватых глаз метался с Кунгурова на Сарычева и обратно.

Дверь в комнату отворилась, и показался Забелин. Он увидел стоящего перед столом Ванюкина и остановился на пороге.

— Зачем вызывал? — проговорил он, обращаясь к Кунгурову.

— Зайди позже, — ответил Кунгуров.

— Ладно. — Сарычев с Кунгуровым заметили: Забелин, закрывая дверь, еще раз внимательно посмотрел на Ванюкина.

— Когда к вам заходил Шилов? — выждав время, спросил, Кунгуров.

— Прошлой ночью. Я ему показал, куда вагон упал.

— Где он сейчас?

— Искать банду есаула ушел, — ответил Ванюкин и добавил: — Кажется. Я сам давно хотел прийти и чистосердечно...

— Хватит пока, — перебил его Сарычев. — Пусть уведут!

— Глухов! — крикнул Кунгуров.

В комнате появился красноармеец. Кунгуров жестом показал ему, что Ванюкина нужно увести.

Как искать золото, Шилов и сам толком не знал. Он бродил по лагерю банды, останавливался то у одного, то у другого шалаша, слушал бессвязные обрывки разговоров.

— Говорят, соловейковские ребята с повинной в чека пришли.

— Ну?

— Вот и ну! Всех помиловали, окромя атамана.

— Они тебя помилуют, так помилуют — устанешь кувыркаться.

Шилов остановился у телег, стоявших на поляне; растопыренные оглобли торчали в разные стороны. Время от времени он оглядывался по сторонам и не замечал, что за ним наблюдает казачок Гринька.

Егор перешел ко второй телеге, оглядел. Где-то совсем рядом рубили дрова, коротко перезванивались топоры. Шилов остановился посреди поляны, сдвинул фуражку на затылок, покусывая травинку.

Рано утром Сарычев выступал на митинге. Во дворе казармы неровными шеренгами стояли спешившиеся красноармейцы и держали под уздцы лошадей. Островерхие буденовки, скатки шинелей, винтовки за спинами.

Сарычев стоял на тачанке и размахивал крепко сжатым кулаком. Его сутулая, худая фигура в потертом пиджаке, с шарфом, обмотанным вокруг шеи, выглядела чужой и нелепой среди густой зелени гимнастерок и шинелей.

— Ба-а-нды недобитой белой сволочи еще терзают нашу советскую Сибирь! Но даже это отребье теперь понимает, что возврата к старому не будет и быть не может! У Советской власти есть верный и грозный защитник — славная Красная Армия! Эта слава родилась в битвах с контрреволюционной гидрой под Петроградом и Царицыном, под Перекопом и Волочаевском! Она пронеслась по необъятной нашей Родине от Варшавы до Владивостока! Берегите эту славу, дорогие товарищи красноармейцы! Множьте ее! Да здравствует наша пролетарская революция! Да здравствует свобода и братство трудового народа по всей земле!

Сарычев выпрыгнул из тачанки. Стоявший рядом Забелин поднял руку, протяжно скомандовал:

— По коня-а-а-м!..

Красноармейцы стали взбираться на лошадей. Никодимов, тоже в гимнастерке, с маузером на боку, подвел свою лошадь к какому-то пареньку.

— Подержи ее, сынок, — ласково попросил он. — А то мне уж годов-то много. Падать-то тяжело... Да и чего-то в поясницу вступило. — Паренек взял под уздцы лошадь Никодимова, тот вставил ногу в стремя и с трудом, охая, взобрался в седло.

Красноармейцы построились, медленно стали выезжать из ворот.

— Ну ты как, Семен Игнатьевич? — Сарычев улыбнулся проезжающему мимо Никодимову.

— Скрипим помаленьку! — ответил Никодимов. Он приосанился, расправил седые усы, толкнул лошадь каблуками в бок, но тут же чуть не упал, едва успел ухватиться за переднюю луку седла.

Сарычев засмеялся.

В ворота казармы въехал открытый автомобиль. Из него вышел Кунгуров, шагнул к тачанке, у которой стоял Сарычев.

Лязгая подковами о брусчатку мостовой, через ворота казарм вытекал на улицу поток конников.

Сарычев повернулся к Кунгурову. В двух шагах от них стоял Забелин, смотрел на конников.

— Я только что из чека, — сказал Кунгуров. — Ночью в камере был убит Ванюкин.

— Что ты сказал? — тихо спросил Сарычев.

— Ночью в камере был задушен Ванюкин, — повторил Кунгуров. — Связной подпольного центра.

— Ну, знаешь! — только и смог проговорить Сарычев.

Кунгуров не ответил, что-то искал, выворачивая карманы.

— Ты чего? — спросил его Сарычев.

— Да мундштук где-то посеял, черт подери! — раздраженно ответил Кунгуров.

Двор казармы опустел. Последняя четверка кавалеристов выскочила за ворота.

— О Ванюкине знали только два человека, — глядя в глаза Сарычеву, проговорил Кунгуров. — Ты понимаешь это, Василий Антонович? Ты и я.

Сарычев молчал. Подъехал Никодимов.

— Пора, Николай Петрович, — сказал он, обращаясь к Кунгурову.

Тот не обратил на его слова внимания, продолжал смотреть на Сарычева.

— Мне бы надо остаться, — проговорил Кунгуров.

— Обойдемся без тебя! — перебил Сарычев. — Как можно быстрее ликвидируйте банду. И помни — там золото, пятьсот тысяч народных денег.

— Будьте спокойны, товарищ Сарычев, — вмешался в разговор Никодимов и погладил свои седые усы. — Исполним все в аккурате.

— Не понимаю, — проговорил Кунгуров. — Про Ванюкина знали только ты и я. Страшновато как-то.

— Был еще третий. Забелин.

В это время Забелин подошел к ним.

— Ты чего ждешь? — спросил он Кунгурова.

— Да, пора. — Сарычев протянул руку Кунгурову. — Счастливо. Я займусь этим. Если что, сразу сообщу.

— Добро. — Кунгуров пожал им руки и взобрался на тачанку. Ездовой подобрал вожжи, тройка лошадей с места взяла рысью, тачанка загрохотала по булыжнику. Следом двинулся, тяжело подскакивая в седле, Никодимов.

Сарычев и Забелин остались стоять во дворе казармы. Неподалеку от них постукивал мотор машины.

— Ты всю ночь дома был? — спросил Сарычев.

— Дежурил в чека.

— Никуда не ходил?

Забелин посмотрел на Сарычева: