Свободен (СИ) - Страница 24

— Там всё оплачено, Лан, — останавливается он у обочины.

— А я купила триста евро.

— Я снял номер, чтобы ты могла переодеться.

— А я месяц изучала путеводители по Стокгольму.

— Я выбрал платье. Правда, на свой вкус. Но, если бы ты не была так занята, то могла бы выбрать сама, — вешает он голову на грудь, наконец, понимая, что я хочу ему сказать.

— Да плевать мне на платье, на весь этот пафос, Тём!

«Вот только если бы это платье купил мне ты, это была бы твоя победа. А так, — Селяви, Танков! — но шах и мат!»

— И мне плевать, Лан! — шагает он на проезжую часть, и идёт, не обращая внимания на недовольные сигналы машин. — Я просто хотел, чтобы ты чувствовала себя уверенно, — останавливается он в шаге от меня.

— Уверенно? Ты подставил меня, Тём! — задираю я голову, чтобы посмотреть на него в упор. — Подставил, даже если этого ещё не понял. И бог с ними, с карточкой, с деньгами, с одеждой — всё тлен. Но я уже не смогу работать вместе с тобой, и мы оба это прекрасно знаем. Какое бы решение я ни приняла, всё безвозвратно изменилось в тот день, когда я села на этот чёртов самолёт. Так что мне уже терять нечего. Нечего! — развожу я руки в стороны. — Ты со мной?

«А то принялся он решать за меня, посмотрите на него! Да, я интересная, неглупая, привлекательная девушка. Но не взять меня с наскоку и голыми руками, как бы я тебе ни нравилась. Как бы мне ни нравился ты. Как бы ты ни был шикарен и свободен, но с твоим багажом в виде директорского офиса, Светочкой в анамнезе и обременением в виде отца, желающего видеть твоей женой дочь партнёра, решать буду я.

Тебе останется только выбрать. Всё или ничего. Здесь или никогда. Ты мой или без меня. И ты либо докажешь, что я тебе важна, либо ни за что не забудешь. На меньшее я теперь точно не согласна».

— Со мной, Артём Сергеевич?

— Всегда! И только с тобой, Танкова, — кивает он. — Подождёшь, пока я отпущу такси?

— Найдёшь меня по китайцам с большими глазами, что будут падать, хватаясь за сердце, — отмахиваюсь я, и не думая стоять. — Господа, едем к цыганам!

Хочу драйва, безумия, рыжиков в сметане, какой-нибудь «Рюмки водки на столе», исполняемой фальшиво, но проникновенно. Моря, ветра, песка в волосах. И рук его влажных тоже хочу. Рук — сильнее всего на свете.

Он догоняет меня буквально через несколько секунд. И хоть непрестанно говорит по телефону, мяукает эти свои «хася-мася», руку я получаю. И держит она меня уверенно. И тянет за собой тоже будь здоров.

Только кафешку на набережной я выбираю сама. Нет, не из вредности. И не из-за мускулистого парня в наколках и кепке, что приглашает меня широким жестом. А из-за его маленькой эстрады, большого синтезатора и волнующего баритона, когда, внезапно прервав свои симфонические рулады, после пары аккордов вступления он вдруг затягивает: «В шумном зале ресторана…»

Под дикие восторги и аплодисменты посетителей его вокалу, мы занимаем свободный столик. И воспользовавшись тем, что мой рыцарь в патетичных запонках всё ещё что-то отменяет и утрясает формальности, я сажусь лицом к исполнителю, чтобы своё «Ах, какая женщина! Какая женщина! Мне б такую…» тот прохрипел, глядя прямо на меня.

— Мне уже стоит ревновать? — хитро улыбается в бороду Артемий Невозмутимый, закончив телефонные разговоры и разглядывая обложку меню. — Или ты надеялась, что я не замечу?

— А если я надеялась, что как раз заметишь? — кокетничаю я с ним, а может с тем, кто только что посвятил мне песню.

— Я заметил, — остужает он меня взглядом. А может, наоборот, распаляет. Он божественно прекрасен, когда так строг, суров и невозмутим.

— На твой вкус, — откладываю я меню, даже не глянув. Откидываюсь к спинке стула, и хочу бы подставить лицо лёгкому бризу с моря, но не могу отвести от этого Рыжего глаз. «Господи, я люблю тебя уже что ли?»

— Как скажешь, — явно читает он по моему лицу: «Но легко тебе не будет». И делает заказ проворному официанту, не то что, не ткнув в картинку, даже не открывая. Что-то поясняет, улыбается, обращает на меня внимание официанта.

«Надеюсь, он не сказал, что у меня несварение желудка? Или что я на жёсткой бессолевой диете, — слишком уж подозрительно косится тот на меня. — С него станется».

— Какая-нибудь экзотическая гадость? — подозрительно прищуриваюсь я.

— Я собираюсь тебя покорить, а не отравить, — улыбается он. — Надеюсь, тебе понравится. И я сказал, что моя жена первый раз на Хайнане, впечатлите её.

— Ну, пусть впечатляют, — пропускаю я мимо ушей «жену». Даже не возражаю. — Я сегодня очень даже настроена на безумства, — кошусь я на эстраду, на которой солист, понимающе мне подмигнув, явно сожалеет, что я не одна.

«Ах, какая женщина! Какая женщина! Мне 6 такую…»

— Ты пил когда-нибудь змеиную кровь? — вздыхаю я под заключительные аккорды.

— Только не говори, что ты пила, — ползут на лоб глаза Моего Ревнивого Боса.

— Сегодня, — киваю я, когда перед нами открывают запотевшую бутылку вина. И удивляюсь, когда наливают мне одной. — А ты?

— А мне бы чего-нибудь покрепче, — предвосхищает он появление стакана с виски.

— У меня от тебя сегодня полный отвал башки, — поднимает он стакан. — Но добивай! Не жалко! Знала бы ты, как я сожалею, что не поехал с тобой на эту экскурсию и всё пропустил. Скажи мне только, как? Как ты согласилась?

— Я и не соглашалась. Сижу, никого не трогаю, — удовлетворённо выдыхаю я. «Отвал башки» — это уже очень близко к тому, чего я добиваюсь. — Смотрю как змее ножницами технично отчикали голову, спустили кровь в графин с местным самогоном. Взболтали эту Кровавую Мэри, препарировали змею, добавили желчный пузырь. Слушаю, как это жутко полезно: пять капель змеиной крови — и на весь год иммунитет, а с желчью — на все три. Наблюдаю, как всё это разлили по стопарикам. И тут как гром среди ясного неба: наша неугомонная старушка протягивает рюмашку мне.

— Со словами «ничего не знаю»?

— Ты как будто был с нами.

— Я как будто был, — смеётся он. — И как оно? На вкус?

— Самогон как самогон, но чем-то фруктовым пахло, — отпиваю я вино и закатываю глаза. — Мн-н-н… а вот это божественно! Холодное, полусладкое, белое.

— Не могу сказать: я знал, — улыбается он, не сводя с меня восхищённых глаз. — Но очень надеялся, что тебе понравится.

— Хочешь сказать, не знаешь, какое я люблю вино?

— После самогона со змеиной кровью? — улыбается он. — После заказанного ужина, на который ты не поехала? Похоже, я уже ничего о тебе не знаю. И это самый крышесносный крышеснос надеяться, что у меня есть шанс узнать.

Он заказал рыбу, запечённую на гриле. Свежайшую и удивительно нежную. Какие- то салатики. Что-то в соусе. Что-то хрустящее. Что-то подозрительно похожее на урожай бамбуковых червей. И ничего похожего на рыжики, но я ему простила.

Под неожиданное хип-хоп-рэп «Не зови, не приду… нет любви между нами» из репертуара HammAli&Navai (видимо, наш певец в наколках ещё не оставил надежду поразить меня) Тот, Которому не Стоит Ревновать кормит меня с руки жареным арахисом, что выбирает из салата. И рассказывает, как прыгал с тарзанки в Макао.

Под бессмертную «Запахло весной…» заказывает тарелку жареных орешков отдельно.

Под БумеЯа «Не плачь! И помни, я живой…» тревожно слушает, как я поскользнулась у водопада на Самуи, ударилась лицом о камень и ушла с головой под воду.

— Если бы не ледяная вода, я бы, наверно, и сознание потеряла. А когда вынырнула, думала, что оглохла — такая стояла тишина. Оказывается, это просто местные юные тайцы, которые там веселились, перестали ржать на глупыми фарангами и тоже за меня испугались. У меня, кстати, эмаль с переднего зуба так и осталась сколотой. На память, — показываю я. — А ещё я теперь боюсь водопадов. А какие душевные шрамы есть у тебя?

— Душевные? — усмехается он, подливая мне вино. — Я как-то на сёрфе катался и спину ободрал о рифы. Это было больно. И шрамы. Но сёрф из-за этого не разлюбил. А ты там была одна? На Самуи?