Свободен (СИ) - Страница 20

И, конечно, вид. Просто завораживающий вид, где вечернее небо сливается с уходящим за горизонт бескрайним морем.

Дух захватывает от этой бесконечности и высоты, когда именно там я заканчиваю осмотр достопримечательностей его люкса.

— Мне зайти в следующий раз? — возвращаюсь я в спальню, где он уже поставил букет на плоскую низкую тумбу под огромным телевизором. — Или сейчас поговорим?

— Конечно, заманчиво, если ты придёшь ещё раз, — присаживается он на угол кровати. — Но так уж и быть, давай поговорим.

На нём вторая за день белоснежная рубашка, а на мне — растянутая футболка. На нём шикарный костюм, а на мне — домашние леггинсы. На нём его Расо Robanne из голубого стеклянного кубка, что стоит в ванной, а на мне… отельный гель для душа, что пахнет как средство для мытья посуды.

В общем, я идеальный кандидат для проживания в люксе даже без него, а уж если бы меня поселили с ним…

— Спасибо за букет, — покачиваюсь я взад-вперёд, слегка размахивая руками.

— Лан, ты серьёзно? Это всего лишь цветы. Цветы. Это нормально — подарить девушке цветы.

— Нет, Артём, потому что это дорогой букет. И это…

— Нет, он ни к чему тебя не обязывает. Пойдём, — поднимается он.

— Куда?

— Всего лишь в гостиную. А то ты так испуганно смотришь на эту кровать. Не бойся, — мягко берёт он меня за плечи, подталкивая впереди себя. — Я не собирался тебя сюда заманивать. И соблазнять даже не пытаюсь. Поверь, если бы я хотел, я бы тебя давно уже соблазнил. Это просто.

— Да ладно, — сажусь я на диванчик.

— Легче, чем тебе кажется.

Он достаёт из холодильника вино. Приносит два фужера. Штопор. И пока я устраиваюсь и подгибаю под себя ногу, уже наливает нам вина, бордового и слегка пахнущего земляникой.

— Тебя соблазнить? — спокойно садится он рядом, словно воды предложил. — А то мне почему-то кажется: ты во мне сомневаешься. Так я наглядно покажу насколько это просто. И обычно я так не поступаю, но если ты действительно этого хочешь…

— Нет, я этого не хочу.

— Но тебе интересно, правда? — поднимает он свой бокал. — Расскажу как это делается за поцелуй.

— А потом поцелуешь и не расскажешь. Знаю я, — пробую вино. — Вкусно.

— Если я тебя поцелую, тебе будет уже всё равно, что я после этого буду говорить,

— тоже делает он глоток.

— Не слишком самоуверенно?

— Хочешь проверить?

— Артём, — предупреждающе качаю я головой.

— И сейчас в тебе борется два желания: доказать мне, что ты устоишь и я слишком заносчив. И узнать: правда ли я так хорошо целуюсь. Вот так это обычно и начинается.

— А если меня не впечатлит? — усмехаюсь я.

— А если я всё же не так хорошо целуюсь, всё же борода, все дела, я начну с любого из трёх слабых мест, которые есть у каждой девушки. Три ключевых эрогенных зоны, — улыбается он. — Жалость. Чувство вины. И страх оказаться хуже, чем я о тебе думаю. С чего начнём?

— Э-э-э… может, с чувства вины? — убираю бокал и заинтересованно устраиваюсь удобнее. С последним у меня точно всё чувствительно, лучше ему не подставлять. А вот чувство вины?

— Самое простое, — хмыкает он и встаёт. Снимает галстук, бросает на спинку дивана пиджак, закатывает рукава.

— И что ты делаешь? — недоумеваю я.

— Ничего особенного. Просто пойду сейчас и побреюсь. Тебе же не нравится моя борода. Ты так на неё всегда презрительно косишься. Как ты там меня зовёшь за глаза? Хоттабыч? Карабас-Барабас?

Чёрт! А я-то думала, что он и не знает, не замечает, не реагирует на мои шуточки. Понятия не имеет как я отношусь к его бороде. Хотя она мне с некоторых пор не так уж и не нравится, скорее наоборот, и я всё ещё двигаюсь в этом направлении.

— Не вздумай этого делать, — подскакиваю я, чтобы он и правда не вздумал испортить мне путь просветления, принятия и смирения, совсем забывая, что это игра и замираю перед ним. — Чёрт!

— Да, Лан, — разводит он руками, прекрасно понимая, чего я вскочила. — Это работает. И это просто. Мне даже цветы не нужны.

— Неужели ты бы правда побрился? — нервно сглатываю я, резко почувствовав себя жалким кроликом перед львом. Зайчишкой, на которых такие сверххищники, стоящие на самом верху пищевой цепи, даже не охотятся, предпочитая добычу покрупнее.

И почему я удивлена? Если он выучил китайский, не мудрено, что запомнил и несколько несложных уроков пикапа, а может и сложных, даже уровня «для особо продвинутых», поэтому это получается у него так непринуждённо и легко.

Но в том, что он может, умеет, смог бы, я точно не сомневаюсь. Я за минуту катулировала, испугалась, что он сбреет мой трофей. Эдак я и вообще осталась бы ни с чем, пришлось бы брать в заложники его паспорт, и, как минимум, страницу с семейным положением.

— Хм, хороший вопрос, — возвращает он на место рукава и сам возвращается на диван. — Возможно и не пришлось бы, ведь ты ещё не знаешь, как я целуюсь, — улыбается он.

— Всё, всё, хватит. Я сдаюсь, — поднимаю я руки. — Я верю, искренне верю, что ты бы меня давно уже соблазнил, если бы захотел. Но чего же тогда ты хочешь от меня? Для чего вот это всё? Я не понимаю. Вот это, — кладу я перед ним конверт с оплаченными экскурсиями.

Он усмехается, опускает взгляд на бокал, качает головой.

— Думаешь, я пытаюсь тебя купить?

— Да, именно так это и выглядит. Дорогие букеты. Дорогие подарки. Этот сокрушительный напор. Неожиданные признания. «Люблю. Куплю. Полетим». — (И ведь почти «люблю». И купил. И уже прилетели, откровенно говоря). — Только мне совершенно непонятно, что ты тогда пытаешься купить? Чего ты добиваешься, Артём?

— Сядь, — выдохнув, показывает он на место рядом с собой.

— Спасибо, я постою.

— Сядь, а то у меня стойкое ощущение, что ты у меня в кабинете.

Он допивает залпом вино, пока я обхожу стол и сажусь на краешек дивана.

— Не знаю, что я делаю не так, — наполняет он снова свой бокал и подаёт мне мой. — Но это происходит только с тобой. Всегда только с тобой. С тобой я пытаюсь сделать всё правильно, а получается с точностью до наоборот, — смотрит он в бокал, покачивая рубиновую жидкость. — Я пытаюсь быть щедрым, показать, что мне ничего не жалко для тебя — ты возвращаешь мне цветы. Хочу проявить заботу, порадовать тебя, — смотрит он на конверт, — ведь знаю, ты очень хотела поехать, — ты считаешь это унижением.

— Я не считаю это унижением, — отпиваю я вино. — Но мне обидно, да. Я словно бедная родственница. Мне не нужны твои подачки, Артём.

— О, господи, Лана, — подскакивает он.

Обливается вином. Отставляет бокал.

— Твою мать! — разглядывает испорченную рубашку.

— Застирать? — поспешно встаю и я.

— Да плевать на эту рубашку, — отмахивается он. — Какие подачки? Лан, я мужик, а не кот. Я не могу мурлыкать, сворачиваться клубочком, ластиться, чтобы ты почесала меня за ушком. Я так ухаживаю: покупаю то, что тебе важно, нужно, нравится. То, что, как мне кажется, должно делать тебя счастливой. Что ещё я могу тебе предложить? Романтический ужин, цветы, вино, даже свечи — всё это тоже покупается. За деньги.

— Да, я знаю. Даже море и солнце. И чудесный вид из окна, как здесь, например.

— Мне невыносимо жаль, что у меня ничего не получается, — мечется он по комнате. — И я не хотел быть агрессивным, не хотел. Но у меня больше нет сил ждать, когда ты заметишь, что я рядом. Но получается, когда я отступаю — и ты отступаешь. Молчишь, не звонишь, не пишешь, ни о чём не спрашиваешь. Стоим на месте. Я напираю — ты пугаешься, начинаешь бояться меня, придумывать какие-то отговорки.

Он размахивает руками, а на меня от его слов нападает какой-то странный ступор, словно я смотрю на всё со стороны. Нет, словно я всё это уже видела. Словно мы давно женаты и всё это уже было. Когда-то давно. Может быть, в другой жизни. А может, в будущем. Может, я приняла его бороду и получила за это просветление?

Но я вижу, хорошо, отчётливо вижу его рядом с собой там, где довольные бабушки качают в колясках внуков, где мы просыпаемся на смятых простынях и не можем оторваться друг от друга. Где есть всё.