Свободен (СИ) - Страница 11

— Ясно, — усмехаясь, выдыхает он. Прикрывает на секунду глаза и обиженно опускает их куда-то вниз, на свою руку, что расслаблено лежит на подлокотнике между нами.

И всё это пока у меня в голове случилось настоящее Бородино: смешались в кучу кони, люди… и залпы тысячи орудий… слились в протяжный вой…

Я не знаю, что думать. Не знаю, что сказать. Не знаю, как реагировать.

Что значит «мне»? Шанс на что? В каком смысле «дай»?

Это он меня типа клеит или где?

— Артём, — сглотнув, отставляю я от греха подальше чёртов стаканчик и заглядываю в щель между впередистоящих кресел. Как бы они там ни прикидывались спящими, наверняка сидят подслушивают. — Давай мы потом об этом поговорим.

— О чём? — охотно поворачивается он.

О твоём предложении, мать его. Или что это сейчас было?

О непонятной мне обидчивости. Смотрите-ка, губки надул. Мне надо было в ладоши что ли хлопать, что ты такой весь смелый предложил мне переспать?

Господи боже, как же только что всё было просто и ясно: он — начальник, я — подчинённая; он придирается, я держу удар; он неуклюже флиртует, я откровенно посмеиваюсь.

И вдруг как гром среди ясного неба: всё резко становится сложно, и я перестаю что- либо понимать.

— О том, что ты только что сказал.

— А что я тебе только что сказал?

— Это было какое-то неприличное предложение.

— Вовсе нет, — улыбается он. — Крайне приличное. Просто забудь, что я твой начальник. И это всё, чего я прошу.

«Вот, чёрт! — возвращается мой оптимизм, но зато появляется некое подобие стыда: — Фу, а я какая испорченная. Сразу про постель подумала».

— Да ты мне даже не начальник, — хмыкаю. — И то, что я до сих пор терплю все эти твои командирские замашки — исключительно моя личная инициатива.

— Ах вот как? — возмущённо отхлёбывает он моей воды. — Так у нас не строгая вертикаль власти в компании, и каждый нижестоящий сотрудник…

— Ладно, ладно, — поднимаю я ладонь. — Пусть так, раз уж это так тебя задело. Но чтобы дальше не было никаких недоразумений, сразу поясню, — убираю я столик, коль вода всё равно у него в руке, и закидываю ногу на ногу. — Я категорически против служебных романов. Любой степени серьёзности.

— Почему?

— Потому что ничего хорошего из этого никогда не получается. Ничего и никогда, — соединяю я руки и начинаю объяснять ему буквально на пальцах, загибая их. — Вариант «лайт»: просто переспали. Последствия: на работе неловкость, натянутость, постоянное напоминание, что это было ошибкой. Итог: увольнение.

— Угу, — кивает он. — Такая лёгкая степень прожарки.

— Вариант «медиум»: ввязались в отношения, — загибаю я второй палец, едва сдерживая улыбку на такую двусмысленность. — Или «медиум велл» если перейти на твоё сравнение со стейком. Снова имеем сложности с выполнением должностных обязанностей плюс слухи, шепотки за спиной, обиды, недопонимание что можно там и нельзя здесь, и наоборот. И снова: или расстались, или увольнение.

— И вариант «вэл дан»?

— Перешли в стадию серьёзных отношений, — сгибаю я все пальцы. — И всё равно ничего хорошего. Нижестоящему всё равно придётся пожертвовать своей карьерой, чтобы эти отношения сохранить. Ты дорожишь своей работой?

— Очень, — кивает он, допивает воду, составляет стаканчик в стаканчик.

— Так вот. Я тоже.

— Ты так убедительна, — собирает он со столика остальное, складывает и возвращается из каморки стюардесс спустя несколько секунд уже с пустыми руками. — Был печальный опыт служебного романа?

— Почему печальный? — подгибаю я под себя ногу, разворачиваясь к Артёму-без- отчества лицом.

— Потому что хорошего ничего… и никогда, — копирует он мой жест, показав по очереди обе ладони, а потом сложив их вместе.

— Опыт был… — задумываюсь я. Как же рассказать помягче про женатого мужика, который был моим начальником, и с которым был такой долгий роман и жёсткий разрыв, что я до сих пор не пришла в себя? — …интересный. Но итог печальный. Мне пришлось уволиться.

— Он был женат?

— О, да, — не вижу я смысла скрывать, раз уж Рыжий-Бесстыжий сам догадался.

— И я ни на что не претендовала. Там дети, собаки, тёща, все дела.

— И как давно это было?

— Мн-н-н, года два назад, наверно, — делаю я вид, что считаю. На самом деле знаю точно: ровно два года и два месяца, как мы расстались. Десятого октября. — Я ушла, уволилась, съехала. И попросила меня не искать.

Мне непонятна эта загадочная улыбка Рыжей Бороды. Господи, мне всё в нём теперь непонятно. «Зачем только он подсел ко мне?» — вытягиваю я шею, прислушиваясь к смеху за шторкой.

Верните моего Корякина! С ним было так легко, просто, уютно. Он такой обходительный, милый, заботливый. А этот… он сведёт меня с ума своими сложностями.

Нет, я знаю, чего я на самом деле так панически боюсь. Не повторения прошлого печального опыта любовницы без права на легальность. А как раз наоборот, того, что от этого Танка я буду ждать больше, чего-то настоящего, глубокого, безграничного. А он пробьёт брешь в моей обороне и разобьёт мне сердце. Он сможет.

Я не слепая, не глухая, не идиотка. Я всё понимаю. К чему все эти его якобы неуклюжие ухаживания. Эти пристальные взгляды. Ежедневные сообщения. Забота, внимание, защита. Всё я понимаю.

Но я смертельно, до тошноты боюсь под строгим костюмом, за этими его нарядными рубашками и рыжей бородой увидеть мужчину. До дрожи привлекательного мужчину. Ответственного, умного, успешного, интересного. И… не дотянуть, оказаться простоватой для него, пресноватой, невкусной. А он ведь хочет именно этого — попробовать. И хрен его знает какой прожарки.

— Я не женат, — улыбается он. — С этим никаких проблем.

— Да, я в курсе. Ты свободен, и моложе, — улыбаюсь я появившемуся в проходе Корякину.

— А тебе нравятся мужчины постарше? — проследив за моим взглядом, и понизив голос, оборачивается Артём.

Но ори он хоть на весь салон, пьяненький и довольный жизнью Корякин его бы не услышал.

— Обед, — слегка склонившись к нам, радостно сообщает он, а потом занимает место через проход.

Включается яркий, слепящий свет. Катятся тележки с обеденными наборами. Шагают по проходу доброжелательные стюардессы. А мой любознательный Неначальник ждёт ответа.

— Мне нравятся мужчины сложные, — снова опускаю я столик. Поставив на него локоть, подпираю рукой голову и пристально гляжу Рыжей Бороде в лицо, честно пытаясь его описать. — Такие брутальные, с виду несгибаемые, но очень ранимые внутри. Сдержанные, тщательно скрывающие свои чувства, даже суровые, но на самом деле латентные романтики. Ответственные, вежливые, внимательные. Позитивные! — поднимаю я палец, а потом убираю с плеча Артёмыча пылинку, дунув на неё. — Харизматики в отличной физической форме.

— Ты ничего не сказала про бороду, — лыбится он, обнажая красивые зубы.

— Есть ли у человека борода, нет ли у человека бороды, — копирую я фразу из фильма «Карнавальная ночь» на свой лад, — это нам неважно. Есть установка весело провести время на острове.

У меня сердце уходит в пятки, когда он накрывает своей тёплой ладонью мою руку, лежащую на столе и слегка сжимает.

— Я тебя отвоюю, — улыбается он, глядя мне в глаза. — У тебя самой.

Спокойно под моим немигающим взглядом перекладывает мою безвольную, предавшую меня правую руку на подлокотник, и, пропустив свои пальцы между моими, как ни в чём ни бывало склоняется в проход, ожидая еду.

И сейчас я до жути боюсь не его обещания, а курицы с рожками… или рыбы с рисом, смотря что останется в наличии до наших последних рядов. Потому что, по моему личному «тесту Танковой»: если я могу спокойно есть в присутствии мужчины, не давиться, не смущаться, не испытывать неловкости — он мой.

Пока нам раздают еду, я мягко забираю руку (прости, Артемий Шустрый, но не готова я с тобой ещё за ручки держаться) и, передвинувшись в кресло у окна от греха подальше, жёстко напрягаю память: а я вообще ела когда-нибудь при нём?