Свобода по умолчанию (сборник) - Страница 4

Там длились штрихпунктирные сюжетные линии с выразительными пробелами и действовали беспризорные герои, за которыми хоть кто-нибудь должен же присмотреть. Нельзя было не удостоить внимания пожилую уборщицу мусора, которая при любой погоде ходила в лохматом мохеровом платке и толстом комбинезоне камуфляжной раскраски. В промежутках, свободных от подметания и соскребания, она просто озирала доверенный ей ландшафт, чтобы вовремя подбирать каждый пригнанный ветром палый листок или неучтённый окурок.

Был один нештатный случай, когда на стоянку прибыл броневик мэра. Площадку немедленно зачистили от всех, кроме дворничихи в камуфляже, которая смотрелась как легальная часть пейзажа. В опасных наружных условиях охрана готова к любому вероломству, но даже она слегка дрогнула, когда женщина рванула навстречу градоначальству и сбивчиво заговорила, указывая пальцем куда-то назад. Мэр города отлично владел собой, он улыбнулся простой горожанке и пожал её простую народную руку, после чего уборщицу плавно уронили наземь и оттащили в сторону, как мешок с овощами.

Иногда здесь швартовался лазоревый «Бентли Экстра Континенталь»; таких машин было две штуки на весь город, и обе принадлежали торговой сети «Родина», которая включала уже тридцать девять супермаркетов, а «Родина» всё возводила и возводила новые – целыми кварталами, одним сплошным прилавком под единой гордой вывеской «Родина». И, понятное дело, это не могло бы свершаться без чуткого пригляда городских властей.

Наблюдательный Турбанов, к примеру, точно знал, что в первый понедельник каждого месяца, ближе к концу обеденного перерыва, когда он уже допивает чай, в запылённом кадре за окном обязательно всплывает автомобиль небесного цвета, глушит мотор и ждёт – из машины никто не выходит. Затем на крыльце мэрии, между гранитными колоннами появляется хмурый, страшно озабоченный человек в дорогом костюме. С гримасой тяжёлого недовольства он смотрит по сторонам и подавляет скупую зевоту, прежде чем двинуться в сторону «бентли»; идёт медленно и неохотно, как бы делая величайшее одолжение. Дверца голубой кареты приоткрывается на пару таинственных секунд, и вот уже недовольный зевальщик идёт обратно с объёмистым магазинным пакетом размером с приличный чемодан, и может показаться, что он, допустим, купил жене шубу, но зачем-то несёт её на работу, а не домой.

Эту сцену повторяли ежемесячно, и любопытство Турбанова обострялось тем, что персонаж в костюме внешне был очень похож на него самого, хотя Турбанов никогда не вёл себя так надменно и не имел такого роскошного костюма, сшитого, наверное, космическими пришельцами из какого-то металлического бархата.

Но гораздо сильнее, чем внешнее сходство, его интересовала невидимая стеклянная плёночка между кротко жующими, навсегда заурядными людьми в пирожковой и вот этими небожителями, благодаря которым в природе осуществлялся круговорот законов, денежных знаков и ценных веществ.

В субботу он отправился на Клептоманский рынок, названный так в честь полковника зенитных войск В. Клептоманова, который, говорят, не жалея жизни, освобождал рыночную территорию (между вторым и девятым павильонами) от бандеровцев и басмачей. Но это было в прошлой или позапрошлой стране, а теперь на рынке мирно торговали самодельной пепси-колой, домашними маринадами, контрабандными стразами на развес, сушёными грибами, неприличными голограммами и нравственно устарелым кино. Вот ради последнего Турбанов сюда и приезжал.

Нравственно устарелыми считались фильмы, которые в прежние времена разрешались к показу, но по мере достижения народом намеченной степени моральной чистоты изымались из употребления и попадали под запрет.

Самый лучший выбор запрещённых фильмов был у торговца потерянными ключами. Над прилавком висели тяжеленные гроздья тёмного металлического хлама. Постоянный клиент Турбанов однажды не выдержал и полюбопытствовал: неужели кто-то покупает чужие ключи от неизвестных дверей и замков? Продавец ответил: ещё как покупают, даже чаще, чем фильмы. Он, кажется, и сам удивлялся, не понимал – зачем.

Турбанов добыл именно то, что искал.

Вечером того же дня с каким-то непонятным волнением он посмотрел фильм «Гибель Дон-Жуана», переписанный из пиратских закромов на стандартную «школьную» флэшку поверх учебника православной арифметики.

Досмотрев, он пошёл на кухню, заварил себе чёрного чаю и сел смотреть второй раз.

Это была наивная любовная мелодрама с участием популярного в то время эстрадного певца, похожего на кем-то обсосанный и выплюнутый леденец. Целых двадцать минут экранного времени он хватался за шпагу, холил свои мушкетёрские усики и пользовался милостями восторженных девиц, пока вдруг на двадцать первой минуте не встретил донну Анну, задумчивую бледную вдову. Здесь Турбанов прекращал ускоренную перемотку – и, наоборот, замедлялся, даже останавливал кадры, чтобы всмотреться в лицо, которое не успел разглядеть тогда в тёмном дворе. В фильме она была гораздо моложе и без той рыжеватой пряди, сдуваемой со лба.

Ему нравилось, что она плохо играет, то есть вообще почти не играет, а ведёт себя перед камерой скорее вынужденно: ну что поделаешь, такой вот убогий сценарий, надо же где-то сниматься!.. А то, что на сорок седьмой минуте она отвечала этому типу с усиками слабой улыбкой и чем-то вроде взаимности, можно было объяснить только режиссёрским произволом. Правда, за шесть минут до финальных титров она появлялась в кадре полностью обнажённая в полутьме – спиной к зрителю, но лицом к своему киношному жениху, и это вызвало у Турбанова болезненный приступ ревности, которого он сам от себя не ожидал.

Но ещё неожиданней была ослепительная уверенность, подобная запаху снега перед снегопадом, что вот теперь он встретил своего человека – и, значит, он больше не один. Что эта женщина самим фактом своего существования придаёт его жизни отчётливый смысл.

В седьмом часу утра он еле удержал себя от того, чтобы не сорваться и не побежать к её дому. А то ведь она там живёт и до сих пор не знает, что самое главное уже произошло – они обречены друг на друга.

Потом он всё же сообразил, что может её напугать своим приходом даже сильнее, чем в прошлый раз, когда ей почудилось, что за ней следят. А пугать Агату (имя он прочёл в титрах) не входило в его планы. В его планы входило по возможности радовать и беречь эту женщину, чего бы это ему ни стоило, всю оставшуюся жизнь.

Мысль была такая: не надо ничего форсировать; если первая встреча произошла случайно (хотя с этим ему уже хотелось поспорить), то и вторую – нельзя вымогать у фортуны. Не смея вторгаться в её двор, он вечерами стал кружить в пределах двух ближайших продуктовых магазинов с интуитивными манёврами в сторону кофейни и салона красоты. То заходил внутрь, то выходил, курил у крыльца, ёжился, мёрз, вызывал на себя длиннофокусные взгляды охранников, отворачивался, шёл назад, возвращался – и так на протяжении целой напрасной недели.

В следующие выходные он снова поехал на рынок имени В. Клептоманова, чтобы найти другие фильмы с участием Агаты. Продавец потерянных ключей порылся в своей нравственно устарелой базе данных и сказал, что есть ещё четыре русских фильма и один английский, но их сейчас нет в наличии.

«Если очень надо, могу поискать, звоните через пару дней, вот телефон. Ну или просто звоните, в случае чего. Мы, кстати, ещё утилизацией занимаемся – старая мебель, плиты, холодильники, ненужные тела».

«В каком смысле тела?»

«Ну, там дохлые кошки, собаки, наркоманы, бомжи – вывезем кого хотите. Круглосуточно, за символическую плату».

Турбанов невольно попятился и ушёл ни с чем, если не считать утилизаторской визитки в кармане плаща.

Напоследок он прогулялся вдоль блошиных рядов – мимо фаянсовых кошечек, мельхиоровых ложек, железнодорожных подстаканников, выдохшейся «Красной Москвы» с рыжим осадком на дне флаконов и каких-то совсем уж бедных одёжек, растянутых на локтях и коленях, а значит, помнящих своих прежних владельцев.