Свитки Серафима (СИ) - Страница 45

— Аксиньюшка, — шептали губы. — Зачем оставил тебя на поруганье?

Издали заметил, как дымно небо, окрашенное пламенем, услышал женский крик, точно звал он его раненой птицей. Открыто Серафим вошёл во двор. Городские вытащили Аксинью, удерживая перед своим головой, воин пику прямо в грудь наставил.

Простоволосая, с разорванным воротом рубахи она стояла и не отводила взгляда от злодея. Маленькая, хрупкая, но высоко голову держала. За спиной полыхала верхняя келья. Кто-то из братьев лежал поперёк входа, ещё один в грязи под ногами дружины.

Очень хотели найти желаемое, не остановил пустой скит. Перерыли сверху донизу, в каждый угол заглянули, а может, кто из отправленных назад калечных поведал об устройстве скита. Почему же не ушли в монастырь жители общины?

— Отпусти деву, голова! — Серафим положил ладонь на грудь, сердце готово было выскочить наружу, а свитки прожигали тело.

И в ту же минуту Аксинья повернулась к послушнику, поглядела, разбитые губы изогнулись в улыбке, задвигались, точно шепча: «Пришло время, пришло». Прикрыв глаза, она ринулась вперёд. Невероятно легко прошла пика через деву, так же легко выдернул удивлённый воин оружие обратно.

— Дура девка, — выдохнула дружина едиными лёгкими.

Со стоном осела Аксинья на землю, взгляд затуманился, растекалось бурое пятно по льну рубахи. Сила её выплеснулась, потекла к Серафиму, стоявшему, будто самого пронзили сталью, нещадно рассекли. Обе ладони прижал к спрятанным на груди свиткам, вскрикнул, не удержав боли, казалось, что-то лопнуло внутри, раскалывая тело. Незримый огонь и ярость пробивались сквозь пальцы. Исправить, повернуть вспять неизбежное. Ничто больше не желалось послушнику. Только бы живы остались братья, сияли светом глаза Аксиньи.

— Тащите скитника! — приказал голова. — Спалим его вместе с остальными одержимыми. Камня на камне не оставим от бесовского места. Сотрём проклятые лики.

Злое горело в нём так же, как пылал Серафим. Сошёлся огонь в невидимой битве. Бросились воины к отшельнику, но остановились, замерли, задрожав, закрывая лица.

Ярким светом вспыхнуло в груди Серафима. Видимым на мгновенье сделалось огненное веретено, накручивая ниточки и толстые нити путей-судеб. В горсть он сжал оживающие на свитках слова, чтобы смешались они с силой Аксиньи и его собственной. Тело Серафима выгнуло от боли и нечеловеческого усилия.

— Нет! — Раскрылся рот, выпуская крик, вяжущий своей мощью узлы из невидимых нитей времени.

Ветер пронёсся по двору общины. В лихорадке, не осознавая себя, молодой послушник видел, как неестественно отступают воины, поднимается Аксинья, чьё посеревшее лицо снова обрело румянец, и машет зло руками, трясёт бородой городской голова.

Порывом ветра ударило по людским фигурам, вытряхнуло пыль из одежды. Назад, дальше… Там, где все живы и нет злобы человеческой. Пусть не существует их боле. Пусть гонит их огненный ветер времени, как и они гнали братьев и сестру Аксинью. Уничтожить и создать заново — всё подвластно дару, что вливал мощь в закорючки слов. Свитки обретали силу.

Перевернулся мертвец на спину, один из братьев по дару, убитый ранее, а деву поволокли в келью. Медленно уползал второй брат в чёрный проём деревянного сруба. Дым поредел, открывая чистое небо.

Закружило Серафима, путая в нитях чужих путей и даров. Ноги подогнулись. Пустота на месте прогоревшего стального веретена ужаснула до воя. Распалось углями и было унесено ветром, что осталось. Падая в темноту, он успел ухватить взглядом искривлённые лица городских и дружины. Они будто бы темнели и разлагались, а после рассыпались на фоне слишком ярких красок обители я синего неба.

Тихо сделалось. Серафим решил, что оглох. Руку свело судорогой. Он продолжал сжимать в пальцах свитки, без огня опалившие грудь. Так и лежал, не видя двора и не слыша ни звука. Собственное сердце не билось. Время застыло. Нити и потоки провисли, как верёвка под тяжестью мокрого белья.

— Я умер? — прошептал, но голоса не услышал. — Как спокойно…

Пустота на месте стального стержня заполнялась тишиной и светлым покоем. Не горело больше, не жгло горьким зовом.

— Окончено служение, Серафим, — разлилась синь небесная перед внутренним взором, появилось лицо странника из темноты, глубоко пролегли старые шрамы, будто старше стал вечный помощник. — Но немало иных дел осталось.

— Разве исполнил я главное? — с сомнением послушник внимал словам. — Что я сделал? Погибли мои братья, несущие дары. И Аксинью погубил…

— Не думай о потерях. Единожды возможно исправить. Повернуть вспять реку времени. Спасти тех, кто должен жить. Забрать время у врага и стереть лишние нити. Здесь и сейчас, Серафим, — мягко говорил странник, смотрел светло, но устало. — Вставай и осмотрись. Люди ждут тебя. Весна в мире…

Проникать в кафе-бар ранним утром решили через день. Несмотря на торопливость Ярослава, его компаньон настоял на отдыхе. Жизнерадостный Сашка и правда выглядел уставшим. Алексей не понимал, в чём заключаются способности бывшего попутчика, но тот утверждал, что в случае опасности не сможет выложиться полностью, если они не переждут немного. На том и сошлись. Ярослав согласился отложить операцию. К тому же он ждал новых сведений от аналитического отдела Института.

Слушая пояснения, Алексей постоянно ловил себя на сомнениях в реальности происходящего. Разве могло быть правдой, что он разговаривает с людьми из будущего? Правда, существуют артефакты вроде Сакрального Дара или свитков, которых он не видел? А разломы, ворующие время у городка? Или, как сказал Ярослав: «Гоняющие потоки, забирая и передавая кому-то невидимые силы жизни».

Алексей прилаживал факты к собственному миропониманию, ломая стройную и устойчивую конструкцию, которая была привычна. Вероятно, ему придётся разрушить старое до основания, чтобы вместить туда фантастические детали изменившейся реальности.

Закупив обещанных Варваре продуктов, он вернулся в квартиру родственницы. Вместе они неторопливо разложили провиант, и Алексей осторожно сообщил, что вскрыл посылку деда. Он почувствовал, как запылали уши, когда показывал содержимое чемодана, умолчав об иконе. Так было нужно. Ярослав ничего не говорил историку, не просил лгать старушке, но все обстоятельства и логика событий вели к этому.

— Чудит Мишка, — пожала плечами баба Варя, перебирая старые книги. — Ладно, спрошу потом, когда созвонимся.

Холодок пробежал по спине Алексея. Как же он мог забыть⁈

Он сам должен позвонить деду и рассказать, что с фамильной ценностью ничего не случилось, икона доставлена на место и заархивирована. Яр обещал, что дед поймёт слова о кольце. Было не слишком поздно, чтобы поговорить прямо теперь.

— Воздухом подышу, — убирая чемодан обратно под вешалку, сообщил он родственнице.

Варвара обещала подумать, куда запихнуть старьё, а пока решили оставить всё как есть.

— А поесть⁈ Опять убегаешь.

— Вернусь и с удовольствием, — Алексей улыбнулся беспокойству старушки.

Быстрым шагом он прошёл вдоль дома, свернул в чужой двор, где отыскал скамью, засыпанную желтеющей листвой. Осень казалась внезапной стихией, налетевшей на городок. Вокруг ни души, и Алексей расположился на скамейке.

Когда-то деду Михаилу преподнесли семейный подарок — мобильный телефон. Кто-нибудь из близких постоянно оплачивал связь. Здоровье деда беспокоило всех, потому не пожалели денег на дорогую современную игрушку.

Алексей несколько минут подбирал слова, чтобы успокоить, не навредить. Потом вспомнил, что он не в большом городе. В провинции со связью всегда были перебои. Он даже не знал, если тут местная сеть, понадеялся на близость города-миллионника.

Возле скамьи сеть не ловила. Некоторое время пришлось бродить по двору в поисках связи. В итоге историк забрался на детскую горку.

— Дед, это я, — он старался говорить негромко, но радостно, в трубке потрескивало. — Доехал, несколько дней как. Привет тебе от бабы Вари.