Светочи Тьмы - Страница 7

– Только попробуйте! – Она не стала больше пятиться, она шагнула навстречу и этому человеку, и собственному страху.

– Кажется, я недостаточно ясно выразился. – Он неожиданно успокоился, улыбнулся своей обычной снисходительной улыбкой. – Давай-ка поговорим про твой диагноз. Ты же психически нестабильная, Мирослава. Тебе же с самого детства мерещится всякое. И документальные свидетельства тому имеются, и аудиозаписи. И не надо мне сейчас рассказывать про врачебную тайну, нет у тебя от меня никаких тайн. Тайн нет, а диагноз есть. Так что сто раз подумай, прежде чем попытаешься навредить моей семье. Поверь, в моих силах организовать тебе принудительное лечение в очень элитном и очень закрытом заведении. Так сказать, по-родственному. А свидетелей твоей душевной нестабильности я найду, сколько хочешь. И никто тебе на сей раз не поможет. Даже твой дражайший дядя Митя. – Его улыбка вдруг сделалась шире и ярче. – Кстати, о защитниках! У них ведь тоже могут быть собственные тайны и собственные проблемы, поэтому не усугубляй, Мирослава. Не боишься за себя, пожалей того единственного человека, который до сих пор принимает участие в твоей судьбе. – Он снова уселся за стол, одернул рукава пиджака, сказал: – Надеюсь, мы поняли друг друга?

Мирослава поняла. Этот негодяй посмел угрожать не только ей, но еще и дяде Мите. Готова ли она прямо сейчас, не взвесив все «за» и «против», ринуться в бой? Не готова. Прямо сейчас – нет! Нужна информация. Нет, не информация, а факты и доказательства! А чтобы добыть доказательства, ей нужно время.

– Я вас поняла, Всеволод Мстиславович, – сказала она и сама поразилась, как спокойно и ровно прозвучал голос. – Могу я идти?

– Ступай! – В мгновение ока он превратился из разъяренного чудовища в доброго босса. – И, Мирослава, если ты все еще хочешь покинуть свой пост, не спеши, дождись моего разрешения.

Дождись разрешения! Он и в самом деле решил, что она сдалась и успокоилась? Его мир был так прост и так очевиден? Мужчины приказывают, женщины подчиняются? Вот в кого Славик.

Ничего, она со всем разберется, а пока ей нужно домой.

…Мирослава сразу поняла, что в ее комнате кто-то был. Несмотря на запертую на замок дверь, несмотря на забитую тяжкими думами голову. Это было даже не эфемерное шестое чувство, а твердая уверенность, заставляющая сердце биться в два раза быстрее, заставляющая тело группироваться и готовиться к бою.

Первым делом Мирослава проверила ванную комнату. Вторым – гостиную. В свою спальню она заглянула в самую последнюю очередь, уже зная, что никого не найдет. Но кое-что она все-таки нашла. Незваный гость оставил на ее кровати подарок…

Это был плоский сверток, небрежно завернутый в крафт-бумагу. В свертке могло быть что угодно, от безобидного до смертельно опасного, но Мирослава уже приняла решение.

Оберточная бумага с тихим шуршанием упала к ее ногам, а в руках у Мирославы остался изрядно потрепанный, пожелтевший от времени дневник Августа Берга…

Та дамочка хотела от Августа невозможного, она хотела, чтобы он сконструировал еще одну башню. На остров она приплыла в сопровождении городского головы и долговязого, прыщавого мальчишки. На остров приплыла, но переступать порог маяка, последнего убежища и добровольного узилища Августа, не стала. Так и осталась стоять черной, как из бумаги вырезанной тенью в ярком прямоугольнике дверного проема. Городской голова и мальчишка в нерешительности топтались за ее спиной, не зная, как поступить, как подступиться к Августу.

В тот день он был пьян. Впрочем, как и все предыдущие дни. Дешевая самогонка делала его бесчувственным и мизантропичным, давала хоть какие-то силы жить. Дешевая самогонка была для него наилучшим собеседником. Она и безымянная рябая кошка, прибившаяся к маяку. Вот такая была у Августа компания. Остальных он гнал прочь, не стесняясь в выражениях. На сей раз тоже не постеснялся, хоть в изящном темном силуэте, застывшем на его пороге, угадывалась дама. Прошли те времена, когда Август считал себя дамским угодником.

А она не сдалась и, кажется, нисколько не смутилась неласковым приемом. Она осталась ждать снаружи в то время, как городской голова опасливо переступил порог маяка.

– Графиня Агния Витольдовна Горисветова желает с вами пообщаться, мастер Берг, – проблеял он, брезгливо оглядываясь по сторонам. – Дело безотлагательное, очень выгодное, – добавил, понижая голос до заговорщицкого шепота. – Есть для вас работенка!

Август не желал общаться и не желал работенки. Он хотел пить. В глотке драло, голова кружилась с тяжелого похмелья.

– Подите к черту со своей работенкой, – сказал он как можно вежливее и потер виски. Голова не только кружилась, но еще и раскалывалась.

– Нездоровится? – в голосе городского головы был елей, но не было и капли сочувствия.

– Как видите. – Август встал, покачнулся, но удержался на ногах, алюминиевым ковшиком зачерпнул воды из стоящего на табурете ведра, с жадностью принялся пить.

Когда допил, рядом с городским головой уже стоял парнишка. В одной руке он держал объемную кожаную папку, а во второй бутыль французского вина. У Августа еще доставало ума и памяти, чтобы узнать свою любимую марку. Ума и памяти доставало, а вот сила воли закончилась.

– Это вам, мастер Берг. – В голосе парнишки звучала какая-то странная смесь восхищения и разочарования. – Агния Витольдовна велела кланяться.

Агния Витольдовна – это, стало быть, та самая дамочка, что маячит снаружи. Умная дамочка, умеющая найти подход к жаждущему гению.

Август молча взял бутылку, так же молча выдернул пробку и, не озаботившись поисками кружки, принялся жадно пить прямо из горлышка.

Вино было прекрасно! Он уже и думать забыл, как это бывает, когда не просто заливаешь в себя жгучую горечь, а смакуешь каждый глоток. Вот и вспомнил.

Он пил, а парнишка украдкой поглядывал на разложенные на столе чертежи и наброски. Ничего интересного, так… все по мелочи, чтобы окончательно не сойти с ума. Парнишке нравилось то, что он видел. Нет, не так. Увиденное вызывало в нем восторг! В зачерствевшей и заспиртованной душе Августа что-то шелохнулось, что-то из нормальных человеческих чувств, почти забытое, сознательно изгнанное из сердца и памяти.

– Что скажешь? – спросил он, ставя наполовину опустевшую бутылку прямо на чертеж.

Лицо парнишки исказилось болью. Август не сразу понял причину этакого терзания, а когда понял, несказанно удивился. Парнишка переживал, что вино может испачкать чертеж.

– Это виадук? – спросил он, не сводя взгляда с чертежа.

Кто бы из оставшихся в жизни Августа людей разобрал в этом хитросплетении линий виадук? Никто бы не разобрал! Да он бы никому и не показал. Просто парнишка оказался настырным и глазастым.

– Как звать? – спросил Август, убирая бутылку с чертежа.

– Леня… – Парнишка густо покраснел. – Леонид Ступин, господин Берг. – И тут же, словно в одночасье решившись на очень важный шаг, выпалил: – Я поклонник вашего таланта!

Получилось смешно и наивно. Август хохотнул.

– Разве я оперная певичка, чтоб иметь поклонников?

– Простите. – Леонид смутился, краски покинули его лицо. – Я неправильно выразился. Ваши работы… Я считаю их гениальными! Все до одной, мастер Берг!

Это было так наивно, так искренне и одновременно так странно, что впервые за долгие месяцы Августу стало любопытно.

– Где вы видели эти работы, юноша? – спросил он, делая еще один осторожный глоток из бутылки.

– В Перми! Тут, в Чернокаменске! В журналах по архитектуре! Агния Витольдовна выписывает их специально для меня! – принялся с жаром перечислять Леонид. – Вот этот маяк… – Он запрокинул голову вверх. – Это ведь настоящее произведение искусства!

– Агния Витольдовна – это твоя маменька? – Август не стал оборачиваться, парнишка интересовал его куда сильнее, чем дамочка.