Светоч русской земли (СИ) - Страница 187

Князь Василий наезжал к старику, отрывая время от господарских дел. Как-то, уже к февралю, застал Данилу дремлющим и долго сидел у постели боярина. Старик спал, трудно дыша. Говорил давеча:

- Грудная у меня болесть, дак вот, вишь! И в бане парили, и горячим овсом засыпали. Ничё не помогат!

Не заметил, задумавшись, Василий, как Данило проснулся. Поднял голову великий князь, увидел глаза, уставленные на него, и вздрогнул. Старик позвал его:

- Васильюшко! Подсядь поближе! Помираю, вишь, а таково много сказать хотелось... Жену люби, но не давай ей воли над собой! Витовта бойся! Он за власть дитя родное зарежет и тебя не пожалеет, попомни меня! А пуще всего береги в себе и в земле нашу веру православную. Потеряем - исчезнем вси! Не возлюбим друг друга - какой мы народ тогда? Чти Серапиона Владимирского речи! Бог тебя умом не обидел, поймёшь, что к чему... Сына она тебе родит, не сразу только... А веру береги! Без Веры ничего не стоит, без неё царствы великие гибли... Без Веры и Дух Ся умалит в русичах, и плоть изгниёт. Учнут мерзости разные делать, вершить блуд, скаканья-плясанья бесовские, обманы, скупость воцарит, лихоимство, вражда... Пуще всего вражда! Помни, Русь всегда стояла на помочи! Лён треплют и прядут сообча, молотят - толокой, домы ставят - помочью. Крикни на улице: "Наших бьют!" - пол-улицы набежит. Драчлив - народ, а добр. Отзывчив! Бабы наши - хороши, не ценим мы их. Иному мужику что кобыла, то и баба, токо бы ездить. Для всего того поряд надобен, обычай, устав, дабы не одичали. Надобны, и крест, и молитва, и пастырское наставление! Пуще всего веру свою береги! На тестя не смотри, на Витовта, мёртвый - он, не выйдет ничего из еговых затей! Потому - Бога нету в душе! Так он и землю свою погубит! А наши-то холмы да долы батюшка Алексий освятил и Сергий Родонежский. Святые - они! И Русь от их святая стала! Я ить дядю своего, владыку Алексия, до сих пор помню! Вот как тебя... Пото и говорю: святой был муж!

Старик от столь длинной речи задохнулся, замолк.

- Вот, - сказал он, - хотел тебе перед смертью свой талан, значит, передать... Не сумел! Ну, и сам многое поймёшь! Токо береги веру! Кто бы там ни сбивали тебя.

Данило Феофаныч замолк, глядя в потолок. Прошептал, качнув головой:

- Ну, ты, поди! Я тебе всё сказал!

А восемнадцатого февраля прибежали к нему в терема, нарушая чин и ряд, с криком:

- Данило Феофаныч кончаютси!

Сел на коня, прискакал. Данило уже хрипел и умер у него на руках, не приходя в сознание.

Похоронили боярина у Михайлова Чуда, рядом с могилой его дяди Алексия.

Василий, отдав все потребные обряды, не выдержал под конец и заплакал, облобызав холодное лицо.

Плакал не потому, что не верил в Воскресение и в бессмертие души, а потому, что оставался теперь один в этом мире и полагаться должен был отныне на себя, без старшего друга и наставника, которым не стал ему Киприан. Плакал долго и жалобно, забыв про окружающих, про полный народу собор, и, подчиняясь горю своего князя, многие тоже украдкой вытирали слёзы.

Уже когда начали закрывать крышкой домовину, Василий затих, скрепился и дал опустить в землю то, что было мужем, старшим наставником его ордынской юности и последующих скитаний по земле и стало ныне прахом...

Он смотрел на лица, платки, склонённые головы - и все они тоже уйдут? Как ушли их пращуры! И народятся и подрастут новые? И так же будут трудиться, плакать, петь и гулять?

И как же он мал со всеми своими страстями, страхами, горечью и вожделениями, такой живой и такой неповторимый, как кажешься себе... Как же он - мал перед этим круговращением жизни! И как же необъятна - река времени, уходящая во тьму времён и выходящая из тьмы усопших поколений... Жизнь не кончалась, жизнь не кончается никогда!

Глава 13

Новая война с Великим Новгородом растянулась почти на год. Было возмущение Торжка и плен московских княжеборцев. Было восстание торжичан, сбросившее новгородскую власть. Были бои на Двине с переменным успехом. Была долгая пря с боярами, не замириться ли с Великим Новгородом ради ордынского опаса? Восстала и домашняя пря с беременной женой. Соня доказывала, что Василий в новгородских делах должен сослаться с её отцом. Василий бесился:

- Што я, в холуи батьке твоему поступить должон?

- Оба Новгорода под себя мыслишь забрать? - Софья стояла, щурясь, выставив живот, и Василию хотелось побить её, наотмашь, по щекам. Но было нельзя, и он бегал по покою, срываясь на рык:

- Дак без того не стоять и великому княжению! Што мне, стойно Семёну за ханом бегать, услужать? Не хочу! Не буду! Не для того бежал из Орды!

- Нижний Новгород Тохтамыш тебе подарил, уж не ведаю, ради какой благостыни!

Воззрился, замер, замахнулся. "Ну, ударь!" - сказала она глазами, губами, вызовом изогнувшегося тела. Схватил за плечи, встряхнул и почувствовал её живот, в котором шевелилась будущая жизнь, возможно, их первенца, и приник к её губам, сначала сопротивлявшимся, твёрдым, потом раскрывшимся ради поцелуя. Прислуга, зашедшая, выпятилась вон.

Отстраняясь, с румянцем на лице, Софья, глядя в сторону, повторила:

- Всё одно, батюшка мог бы помочь!

- Помочь... Великий Новгород забрать под себя! - сказал Василий. - Наше добро! И детей наших!

- У батюшки наследника нет! - сказала она, глядя в стену.

Перемолчал. В глазах пронеслись рыцарские замки, залы, шествия на улицах Кракова...

- Принял бы твой отец православие, - сказал он, - ин был и разговор!

Взглянула. Склонила голову.

Василий хлопнул дверью. Ушёл, выдерживая характер. Надумал посоветоваться с митрополитом. В конце концов, ради новгородской грамоты, ради Киприанова церковного суда затеялась нынешняя пря с Великим Новгородом!

Киприан сидел на лавке, смотрел потерянно. Его глаза, в сетке морщин, блестели влагой. Перед ним лежала грамота, пришедшая из Болгарии, в которой сообщалось, что страна разорена и захвачена неверными. Он подал её великому князю. Василий придвинул к себе шандал, морщась, разбирал болгарскую вязь. Поднял глаза. Теперь было видно, что по щекам Киприана катятся слёзы.

- Братанича моего убили! - сказал он.

Скрепившись, выслушал князя, покивал головой.

- Ежели новогородцы пришлют посольство о мире, стоит, мыслю, их принять!

Мир, однако, был достигнут не сразу. Не сразу удалось утишить взаимную вражду и обиды, нанесённые войной.

И всё не кончалась, и нависала над страной пря с тестем, Витовтом, усиливавшимся в Литве и теперь угрожавшим новыми захватами порубежных русских областей.

Многое совершилось за два года, протёкших со смерти Сергия. И через два года после смерти своего дяди умер ростовский архиепископ Фёдор.

Глава 14

"...Далее восходя, говорим. ОНА - не душа, не ум. Ни воображения, или мнения, или слова, или разумения ОНА не имеет. И ОНА не есть ни слово, ни мысль. ОНА и словом не выразима, и не уразумеваема. ОНА - и не число, и не порядок, не величина и не малость, не равенство и не неравенство, не подобие и не отличие: и ОНА не стоит, не движется, не пребывает в покое, не имеет силы и не является ни Силой, ни Светом. ОНА не живёт и не Жизнь; ОНА не есть ни сущность, ни век, ни время. ЕЙ - не свойственно умственное восприятие. ОНА - не Знание, не Истина, не Царство, не Премудрость! ОНА - не Единое и не Единство, не Божественность или Благость. ОНА - не Дух в известном нам смысле, ни сыновство, ни отцовство, ни что-либо другое из доступного нашему или чьёму-нибудь из сущего восприятию. ОНА - не что-то из Несущего и не что-то из сущего. Ни сущее не знает ЕЁ таковой, какова ОНА есть, ни ОНА не знает сущего таким, каково оно есть. ЕЙ - не свойственны ни слово, ни имя, ни знание; ОНА - не тьма и не Свет, не заблуждение и не Истина. К НЕЙ - не применимы ни утверждение, ни отрицание: и когда мы прилагаем к НЕЙ или отнимаем от НЕЁ что-то из того, что - за ЕЁ пределами, мы и не прилагаем, и не отнимаем, поскольку выше всякого утверждения - ПРИЧИНА всего, и выше всякого отрицания - ЕЁ превосходство, как для всего - ЗАПРЕДЕЛЬНОЙ".