Свет за окном - Страница 4

Эмили, уставясь в пространство перед собой, тяжело вздохнула.

– Откровенно говоря, Жерар, мне хотелось бы, чтобы все это решилось само собой. Или чтобы кто-то принял решение за меня… А потом, что делать с виноградниками? Производство вина приносит какой-нибудь доход?

– И в этом я тоже разберусь, если вы мне поручите. Если вы решитесь продать шато, то производство вина пойдет в придачу.

– Продать шато… – вслед за ним повторила Эмили. Произнесенные вслух, слова усиливали тяжесть решения, которое ей предстояло принять. – Этот дом принадлежит нашей семье уже два с половиной века. И теперь мне надо решить, что с ним делать! А ведь я, – она вздохнула, – я даже не представляю себе, как поступить лучше…

– Охотно верю. И это тем более печально, что вы совсем одна. – Он сочувственно покачал головой. – Что мне сказать? Разве мы выбираем жизненные ситуации, в которых оказываемся? Я сделаю все, чтобы помочь вам, Эмили, все, что, я знаю, в подобных обстоятельствах ждал бы от меня ваш отец. А теперь, с вашего позволения, пойду приведу себя в порядок с дороги, а потом мы прогуляемся к виноградникам и переговорим с управляющим. Как вы на это смотрите?

– Одобрительно, – кивнула Эмили. – Я открыла ставни в той спальне, что налево от главной лестницы. Оттуда отличный вид, лучший в доме. Проводить вас?

– Нет, благодарю. Я много раз ночевал там прежде. Дорогу найду.

Жерар поднялся и с легким поклоном в сторону хозяйки вышел из кухни, чтобы по главной лестнице подняться в отведенную ему спальню. На полпути помедлил, чтобы взглянуть на портрет – запыленное, выцветшее изображение одного из предков Эмили. Сколько вымерло старых, благородных семейств, и все, связанное с ними, исчезает, оставив по себе едва заметный след на песке.

Любопытно, подумал он, что сказал бы Жиль де ла Мартиньерес – воитель в латах, столп общества в кудрявом парике и, по некоторым сведениям, любовник Марии-Антуанетты, – узнай он, что будущее его рода легло на плечи одинокой молодой женщины. Да к тому же такой, которую он, Жерар, всегда находил странноватой.

В прошлом, частенько приезжая в шато де ла Мартиньерес, Жерар наблюдал за некрасивой, замкнутой девочкой, стеснительность которой не позволяла ей с непринужденностью принимать знаки внимания взрослых. Дитя тихое и немногословное, на проявления дружелюбия она отзывалась сдержанно до того, что казалась угрюмой. Как нотариус Жерар считал, что его профессиональный долг – не только техническая работа с цифрами и документами, но и умение разбираться в чувствах клиентов.

Эмилия де ла Мартиньерес была загадкой.

Он наблюдал за ней во время похорон, и лицо ее было совершенно непроницаемо. Кстати, нельзя не признать, что с возрастом она стала куда привлекательней. Да и сейчас, в кухне, казалось бы, придавленная грузом непосильной ответственности, она не производила впечатления беззащитной. Это при том, что трудно представить себе существование, более далекое от образа жизни ее предков, чем то, которое она ведет в Париже. Живет самой непримечательной жизнью – тогда как и в ее родителях, и в истории ее семьи все было примечательно.

Оторвав взгляд от портрета, Жерар пошел наверх, размышляя о нынешней владелице дома. Никак к ней не подобраться, и он не знает, с какой стороны к ней подступиться.

Эмили складывала грязные чашки в раковину, когда дверь распахнулась, и в кухню вошла Марго, экономка. Завидев Эмили, она расцвела и бросилась обниматься.

– Мадемуазель Эмили! Я не знала, что вы приехали! Надо было меня предупредить! Я бы все приготовила!

– Я приехала из Парижа поздно ночью. Как я рада вас видеть, Марго!

Та, отступив на шаг, с нежностью оглядела Эмили с головы до ног.

– Ну, как вы, дорогая моя?

– Я? Да, в общем, справляюсь, – честно ответила Эмили, у которой при виде Марго, заботившейся о ней в те летние месяцы, когда девочкой она приезжала в шато, в горле застрял комок.

– Что-то вы похудели. Небось голодаете?

– Ничуть я не голодаю, Марго! Взгляните-ка на меня! Вряд ли я когда-нибудь исхудаю! – С невеселой улыбкой Эмили махнула рукой.

– Фигурка у вас прекрасная! Вот погодите, станете еще под стать мне! – Марго указала на свою полноту.

Эмили посмотрела на поблекшие голубые глаза, на золотые волосы, в которые вкрались седые пряди. Пятнадцать лет назад Марго была настоящей красавицей. Что ж, еще одно свидетельство тому, что ненасытное время пожирает своих детей…

Дверь в сад распахнулась снова. В проеме возник хрупкий подросток, эльф с голубыми, унаследованными от матери, глазами, огромными, в пол-лица. Заметив Эмили, он помедлил и неуверенно повернулся к матери.

– Мама? А это ничего, что я здесь?

– Вы ведь не будете возражать, если Антон здесь побудет, пока я работаю, мадемуазель Эмили? В школе пасхальные каникулы, и мне не хочется оставлять его одного. Он посидит тихонечко с книжкой, можно?

– Ну конечно, о чем речь, – улыбнулась Эмили мальчику. Восемь лет назад Марго потеряла мужа, тот погиб в автомобильной аварии. С тех пор она билась, чтобы вырастить сына. – Здесь на всех места хватит, правда, Антон?

– Да, мадемуазель Эмили. Благодарю вас, – вежливо отозвался Антон и подошел к матери.

– Жерар Флавьер, наш нотариус, сейчас наверху. Он останется на ночь, Марго, – сообщила Эмили. – Он спустится, и мы пойдем на винодельню, повидать Жана и Жака.

– Хорошо. Пока вас не будет, я ему постелю. Приготовить вам ужин?

– Нет, спасибо, мы поужинаем в деревне.

– Тут еще счета пришли, за дом, мадемуазель. Я вам их принесу? – с неловкостью спросила Марго.

– Да, конечно. Кто же еще будет по ним платить?

– Да, мадемуазель. Мне так жалко, мадемуазель. Тяжело вам остаться одной. Я-то знаю, каково это пережить…

– Да, Марго, спасибо. Увидимся позже, – кивнув матери и сыну, Эмили вышла из кухни, чтобы найти Жерара.

Вечером Марго с Жераром отправились на винодельню, небольшое хозяйство, занимавшее двадцать пять акров и выпускавшее в год двенадцать тысяч бутылок бледно-розового, красного и белого вина, поставляемого в основном в местные магазины, гостиницы и рестораны.

В винных подвалах было темно и прохладно, воздух пропитан запахом бродившего вина, которое созревало в расставленных по стенам огромных бочках из русского дуба.

Жан Бенуа, управляющий винодельней, поднялся к ним из-за стола.

– Эмили! Рад тебя видеть! – Жан расцеловал ее в обе щеки. – Папа, посмотри, кто к нам пришел!

Жак Бенуа, старик лет под девяносто, скованный ревматизмом, ежедневно являлся в подвал, усаживался за свой стол и усердно занимался упаковкой бутылок в лиловую оберточную бумагу. Подняв глаза, он улыбнулся:

– Мадемуазель Эмили, здравствуйте! Как вы?

– Спасибо, Жак, хорошо. Как здоровье?

– Что ж, охотиться на диких кабанов, как когда-то мы с вашим батюшкой, на холмы больше не выхожу, – хмыкнул он. – Но все-таки с каждым рассветом радуюсь, что еще жив!

Эмили охватило теплом от сердечности, с какой они ее встретили, и от их приятельского тона. Отец и Жак были большие приятели, и она, бывало, рулила на велосипеде к ближайшему пляжу в Жигаро, поплавать с Жаном, который на восемь лет ее старше, казался ей тогда ужасно взрослым. Эмили порой фантазировала, что он ее старший брат. Жан, неизменно внимательный, всегда ее оберегал. Он рано потерял мать, отец растил его в одиночку.

Оба, отец и сын, как и несколько поколений их предков, выросли в двухэтажном домике, который стеной примыкал к винным подвалам и соединялся с ними проходом. Теперь винодельней управлял Жан, переняв бразды правления у отца, когда тот решил, что сын в достаточной степени овладел секретами купажа и ферментирования винограда местных сортов.

Тут Эмили вернулась в настоящее и осознала, что они разговаривают, а Жерар неловко топчется позади.

– Познакомьтесь, это наш семейный нотариус, Жерар Флавьер, – спохватилась она.