Свет праведных. Том 2. Декабристки - Страница 6
– Надо спросить у Якубовича – это же первоначально на самом деле его идея!
– Отлично! Сходи за ним в «Москву»! – предложил Николай.
– А если и другие «москвичи» за ним наладятся?
– Конечно же, пускай приходят! Какие у нас могут быть от них секреты!
– Заодно попроси их одолжить тебе чистое полотенце! – воскликнул Иван Пущин. – Поглядите только, какой грязной тряпкой он вытирает нашу посуду! Знаете, зачем? Да чтобы вы больше никогда в жизни кушать не захотели! И отныне один вид пищи станет вызывать у вас отвращение!
Одоевский пожал плечами и вышел, сопровождаемый громовым хохотом: судомойка, которую прогнали хозяева. Несколько минут спустя он вернулся вместе с еще более молчаливым, чем обычно, Якубовичем, князьями Трубецким, Оболенским, Волконским и с несколькими другими декабристами рангом пониже. Обитатели Великого Новгорода потеснились на кроватях и скамьях, чтобы новоприбывшим хватило места. Всматриваясь в лица молодых людей, отмечая про себя, как внимательно они прислушиваются и приглядываются ко всему, что вокруг происходит, Николай ощутил, что его переполняет какая-то довольно забавная смесь братских чувств и снисходительности. «Ах, конечно же, в этой компании не одни только герои, – думал он, – но ведь даже тех из нас, кто 14 декабря показал себя недостойными великой задачи, теперь не отличить от самых что ни на есть пламенных революционеров!» Никому нынче не придет в голову упрекнуть князя Трубецкого в том, что он скомпрометировал, по сути, все предприятие, растерявшись, «забыв» об избрании его диктатором, не явившись на Сенатскую площадь, больше того – принеся присягу императору Николаю, разве что Пущин посетует порой: Сергей Петрович, мол, вообще отличается крайней нерешительностью, и не в его характере было взять на себя ответственность ни за кровь, которой неминуемо суждено было пролиться, ни за беспорядки, которые столь же неминуемо должны были разразиться вслед за восстанием… Никто не упрекнет того же Якубовича за трусость в последнюю минуту – после его смехотворного фанфаронства – или Завалишина в игре на два фронта, в метаниях от императора к заговорщикам и обратно… Одно только то, что нерешительные, предатели, пустозвоны – все в равной мере хлебнули, в конце концов, суровости царя, заставляло товарищей простить их. Излишне строгое наказание приравняло всех, привело к общему согласию…
Князь Волконский склонил набок большую голову, став сразу же похожим на усталого попугая, и спросил:
– Не понимаю, о чем речь?
– Слово Якубовичу! – вместо ответа произнес Одоевский и вернулся к грязной посуде.
Якубович же присел на край стола, изобразил на лице решимость и отвагу, после чего повторил почти слово в слово все, что они с Одоевским объяснили Николаю в полдень у Чертовой могилы. Выслушав сообщение еще раз, Озарёв нашел предложение вполне приемлемым. Даже в большей степени, чем раньше. Естественно, оптимизма ему прибавило поведение солдат во время его стычки с лейтенантом Проказовым. Но, как и следовало ожидать, стоило Якубовичу умолкнуть, посыпались возражения.
– Допустим, нам удастся подчинить себе и обезоружить караульных, допустим даже, что нам удастся опередить преследователей на четыре-пять дней, а дальше – что? Куда мы пойдем? – поинтересовался князь Трубецкой.
– Если бы затруднения у нас были только с выбором маршрута! – вмешался Александр Одоевский. – Мы могли бы двинуться на юг, пройти по Маньчжурии до Китая…
– И как же будут счастливы китайцы, когда схватят нас и передадут русским! – отрезал Сергей Григорьевич Волконский.
– Можно спуститься на лодках по рекам Чите или Ингоде до места, где они впадают в Амур, а потом уже по Амуру… – предложил Николай.
– Да чушь это все! Несусветная чушь! Нас слишком много! Представьте себе эту флотилию, идущую по сибирским рекам! Вы знаете, во сколько оценят наши головы? И прибрежные жители будут стрелять по нашим лодкам! – закричал Трубецкой.
– Погоди, Сергей… Но потом… Предположим, достигли мы каким-то чудом океана… – смягчил гнев товарища князь Волконский. – И теперь как станем действовать?
– Поставим себе задачей перебраться в Америку, – воодушевился Николай, который вспомнил кабинет Рылеева накануне восстания, прикрепленную к стене карту Сибири, обозначенный на ней маршрут, по которому шли караваны с товарами Российско-американской компании… – Рылеев счел бы, что это самый подходящий вариант, – продолжил он. – Оказаться на Аляске или в Калифорнии – вот и спасение!
– Тут ничего не скажешь, это верно, – поддержал Озарёва Нарышкин. – Но ведь какой далекий поход! Надо одолеть половину Сибири, когда казаки следуют по пятам, убедить капитана достаточно большого судна, чтобы тот перевез нас на другой берег Тихого океана… Нет, господа, этот замысел, на мой взгляд, не выдерживает критики, я бы все-таки предпочел двинуться в сторону Европейской России…
– Конечно-конечно! Четыре тысячи верст до Урала – и везде посты, везде патрули… А если возьмем севернее, там ничего, кроме пустынной тундры… – с горечью сказал Юрий Алмазов. – Нет, друзья, сделать это – значит самим вырыть себе могилу! Но мне кажется, можно поступить умнее, – вдруг оживился он. – А если направиться к Аральскому мору, к Каспию… чтобы оказаться на Кавказе?..
– Да!.. Да!.. Кавказ – это великолепно! – воскликнули сразу несколько арестантов.
Лица у всех покраснели, глаза заблестели – как после доброй попойки. Даже изначальным критикам самой идеи вдруг повеявший аромат желанной свободы кружил теперь голову, декабристы кричали, перебивая друг друга… А Николай под эту разноголосицу вспоминал ночное бдение 13 декабря: его товарищи обсуждали сейчас планы побега с каторги с такими же легкомыслием и горячностью, с какими спорили тогда о шансах на победу государственного переворота.
– Но нас же никто не обязывает всех идти в одном направлении! – сообразил вдруг Юрий Алмазов. – Нам просто нужно собраться всем вместе, чтобы одолеть караульных, а потом мы можем и разделиться…
– Ну, конечно! И, разделившись, ослабить каждый отряд!
– В любом случае, господа, прежде всего нам надо выбрать главнокомандующего…
Они готовились к штурму Зимнего дворца… Были одни только офицеры… все в мундирах… Еще несколько минут – и князя Трубецкого выберут военным диктатором… При воспоминании о теперь уже далеком прошлом голова у Николая закружилась. Он посмотрел на свои оковы, но их оказалось недостаточно, чтобы прошло это волшебное опьянение. Его вместе со всеми остальными снова втянули в сказку, в сон, в мечту… Он знал, что мечта эта бессмысленна, что она опасна, однако не мог и не хотел избавиться от нее. Да и зачем? Поглядев вокруг, он заметил, что в сказку погрузились все, только женатые декабристы пока еще сопротивляются заговору, но тоже не слишком уверенно. Наконец, князь Волконский решился высказать вслух то, о чем думали, скорее всего, и остальные:
– А что станет с нашими женами, если мы все это осуществим?
Озарёв сразу вспомнил, что при первом упоминании о побеге сегодня утром он задал тот же вопрос. Однако ему не было необходимости обсуждать идею Якубовича и Одоевского с Софи, он и так знал, что жена, такая решительная, такая отважная, немедленно согласится убежать с каторги вместе с ним, больше того – перенесет без единой жалобы все тяготы похода, станет рисковать своей жизнью, своей свободой. Но, может быть, другие декабристки менее стойкие и выносливые?..
– Наши жены пойдут с нами! – воскликнул Николай.
– Куда? – спросил князь Трубецкой. – В тундру? В тайгу? Только представьте себе этих несчастных, вынужденных, как и мы, в течение долгих недель, а то и месяцев терпеть холод и голод, спать под открытым небом, чтобы в конце концов погибнуть под кнутом казаков или под стрелами бурят!
– Знаете, если представлять одни катастрофы, мы вообще никогда с места не сдвинемся! Наши подруги своим поведением доказали, на какие подвиги они способны!
– Не спорю, – пожал плечами князь Волконский. – Вот только именно после этих подвигов, именно после того, как наши жены принесли неслыханные, сверхчеловеческие жертвы, пожертвовали собственной свободой, собственной нормальной жизнью ради того, чтобы добраться к нам сюда, мы и не имеем права подвергать их снова испытаниям, причем куда более ужасным.