Свет и тени (ЛП) - Страница 23

Противопоставление Восток–Запад означает скорее культурную, нежели географическую противоположность: это противопоставление традиционного или обычного образа жизни, сохраняющегося на Востоке, современному и необычному образу жизни, ныне господствующему на Западе. Именно потому, что такое противопоставление не могло чувствоваться до Возрождения, мы говорим, что эта проблема только случайно представляется в географических терминах; это в гораздо большей степени вопрос времени, а не места. Ибо если мы оставим «модернистские» и индивидуальные философии наших дней и рассмотрим лишь великую традицию благородных философов, чья философия была также и религией, которой нужно было жить, чтобы её понять, то вскоре обнаружится, что различия культур Востока и Запада, или, если на то пошло, Севера и Юга, сравнимы лишь с различиями диалектов; все они говорят на одном и том же духовном языке, используя разные слова, но выражая одинаковые мысли, и очень часто посредством тождественных идиом. Иными словами, существует универсально постигаемый язык, не только вербальный, но также и визуальный, – язык фундаментальных идей, на которых основывались различные цивилизации.

Таким образом, в этой в большинстве случаев приемлемой аксиологии или корпусе первопринципов существует общая вселенная дискурса; и это обеспечивает нас необходимой основой для общения, понимания и согласия, а также для плодотворного сотрудничества в практическом приложении совместно признаваемых духовных ценностей во имя решения возможных проблем организации и поведения. Однако ясно, что такое понимание и согласие может быть достигнуто и подтверждено лишь философами и учёными, которые являются больше чем филологами и для которых их знание великой традиции является жизненным и преобразующим опытом – если таких можно найти. Эпигонские и упадочнические цивилизации наших дней могли бы «обновиться в познании»[73]. Я цитирую св. Павла, говоря «в познании», ссылаясь не на познание «научных фактов» или любую власть, направленную на «завоевание природы», а на познание нашей Самости, что подлинные философы Востока и Запада всегда рассматривали как sine qua non[74]* мудрости. И так как это вопрос не чьей-то «неграмотности» или невежества в отношении «фактов», а восстановления смысла или ценности мира «вырождающейся реальности», Восток и Запад противостоят друг другу только потому, что Запад детерминирован[75]**, то есть в одно и то же время и одержим решимостью, и обречён по экономическим причинам продолжать двигаться неизвестно куда, и называет это путешествие без руля «прогрессом».

Конечно же, действуя как посредники, наши идеальные философы и учёные простым фактом своего присутствия, действуя как своего рода катализатор, могли бы сделать гораздо больше, чем тем или иным способом вмешиваясь в политическую или экономическую деятельность; им не нужно было бы голосовать, и у них не было бы желания «представлять» свои нации в Женеве; и, оставаясь невидимыми, они не могли бы вызвать к жизни никакую оппозицию. На данный момент я могу думать только о двух или трёх людях такого рода: это Рене Генон, Фритьоф Шуон и Марко Паллис. К ним нельзя причислять тех, кто знает только Запад или Восток, пусть даже очень хорошо.

С другой стороны, только лишь доброй воли или филантропии здесь недостаточно; и хотя верно, что верные решения обязательно будут хорошими, из этого ни в коем случае не вытекает, что то, что кажется хорошим альтруисту, является верным. Здесь не будет уместной вербовка каких-нибудь «идеалистов». Выражение «век простого человека»[76] на самом деле обозначает, что это век экономического человека, экономически обусловленного человека, чьи лучшие и худшие черты в равной степени не основаны ни на каких принципах – такой человек слишком прост для наших целей. Интересно, многие ли из наших «коммунистов» понимают, что выражение «простой человек», communis homo, изначально обозначало не человека на улице как такового, а имманентное божество, Человека в каждом человеке! В то же время «свободное предпринимательство» означает следующее: «рука обычного человека в нашем смысле – против руки каждого, и наоборот»: и здесь лежит всхожее зерно будущих войн. Мы требуем иного, нежели количественный жизненный стандарт; форму общества, в которой, говоря словами св. Августина, «у каждого есть своё место согласно божественной воле, и своя уверенность, и своя честь, и довольство; и никто не завидует ни имуществу, ни сану, ни счастью другого; где Бога ищут и находят и восхваляют во всём», в котором, по словам Пия XII, «вся работа имеет врождённое достоинство и в то же время тесную связь с совершенствованием личности» – почти что дословное изложение подлинной философии работы в том виде, как она была предложена Платоном и изложена в Бхагавад-Гите. Мне неизвестна ни одна форма общества, в которой такое условие было бы более чётко осуществлено, чем в индийском, о котором покойный сэр Джордж Бёрдвуд[77]*, сам убеждённый и примерный христианин, сказал, что «такой идеальный порядок мы считали невозможным, но то, что он продолжает существовать [пусть непрочно], предоставляет нам в ещё живых результатах своего ежедневного применения в Индии доказательство превосходства иерархической цивилизации древности над секулярной, безрадостной, бессодержательной и саморазрушительной цивилизацией Запада, демонстрируемое в столь великом разнообразии не вызывающих сомнений аспектов».

Мы должны считаться с фактом, что почти все западные нации вызывают или страх, или ненависть у почти всех восточных народов. Нужно спросить себя, почему это так, и являются ли жители Запада людьми, которые неизменно кажутся повсюду разрушителями; создателями пустынь, которые они сами называют миром. Ещё в 1761 г. Уильям Ло[78] призывал «посмотреть на всё европейское христианство, плавающее по миру с огнём и мечом и всяким убийственным искусством войны, чтобы захватить владения и убить обитателей обеих Индий. Какое естественное человеческое право, какая сверхъестественная добродетель, которую Христос принёс с небес, не повергнута под их ноги? Всё, что вы когда-либо читали или слышали о языческом варварстве, переплюнуто христианскими завоевателями. И до сего дня войны христиан против христиан … – это жалкая доля останков разграбленного языческого мира». Написанные сразу же после года британского военного триумфа «во всех частях света», эти слова, как и слова заключительных частей «Путешествий Гулливера», могли бы быть написаны и двадцать лет назад, когда впервые просочились новости о бойне в Амритсаре[79]*, или сегодня, когда официально признано, что с начала нынешней войны британские солдаты неоднократно стреляли по безоружным толпам, когда телесные наказания за политические преступления являются обычным делом, а тысячи избранных представителей и других «политических преступников» (большинство из них привержены использованию только «ненасильственных» средств) долго сидят в тюрьме без обвинения или суда, и никто не знает, когда его могут арестовать и бросить в одиночную камеру таким же образом. И всё это потому, что «потеря Индии довела бы до конца падение Британской империи», и британское правительство – «Хват» (Намучи[80]** – индийский Фафнир, или «Фараон», описанный Иезекилем в 29:3) наших дней – намерен сохранить добытые нечестным путём приобретения во имя «моральной ответственности» перед народами, которые, возможно, разделены между собой (divide et impera), но, определённо, не разделены в желании освободиться, чтобы решать свои проблемы. Отсюда не вызывает удивления ярость язычников; её причиной служит не их «слепота», а то, что они слишком хорошо видят, что империя – это коммерчески-финансовое учреждение, чьей итоговой целью является воровство[81].