Свет и тени (ЛП) - Страница 17

Человек, подчиняющийся внешним и внутренним нормам, и который таким образом идёт по пути совершенствования, очень хорошо знает, что среди тех, кто не делает этих попыток, есть те, кто превосходит его по природным качествам. Но, хотя и наделённый интеллектом, без которого он не был бы человеком, он не может не понимать, что по отношению к метафизической истине и духовному усилию он, нравится ему это или нет, неизбежно лучше, чем мирские люди, и что всякое усилие, сделанное во имя Бога, бесконечно перевешивает простое природное качество, никогда не используемое для духовной цели. Более того, мирские люди всегда стремятся найти сообщников в своём беспутном образе жизни и саморазрушении, и именно поэтому духовные люди держат от них насколько далёкую дистанцию, насколько возможно, если они не имеют апостольской миссии; но в этом случае их, скорее всего, заподозрят в имитации дурного поведения мирских людей и таким образом противоположности того, что они проповедуют.

Подытоживая, можно сказать, что сущность искренности – это наша склонность к Богу и вытекающее из этого следование правилам, которые налагает на нас эта склонность, а не наша природа как таковая со всеми её недостатками. Быть искренним значит не быть несовершенным перед людьми, но быть добродетельным перед Богом, и, следовательно, стремиться соответствовать ещё не освоенному образцу добродетели, что бы другие люди ни думали. Верно, что определённые святые – «люди порицания» в суфизме – старались шокировать других, чтобы их презирали, а это тождественно презрению других, но моральному или мистическому эгоизму это неизвестно. Тем не менее, такое отношение – это обоюдоострый меч, по меньшей мере в крайних случаях – именно тех, которые позволяют с полным правом говорить об эгоизме, а не когда это просто вопрос нейтрального отношения, призванного скрыть совершенство или стремление к совершенству. В любом случае, повеления частной мистической субъективности не отменяют норму, согласно которой добродетели нужно практиковать в равновесии и с достоинством; и важно не путать равновесие с посредственностью, возникающей из равнодушия, в то время как равновесие происходит из мудрости. Сущность достоинства состоит не только в нашем богоподобии, но также и в смирении вместе с милосердием: эти две добродетели перевешивают риски, вытекающие из того, что мы созданы по образу Божьему, хотя в то же время они участвуют в божественных добродетелях, объединяющих их в нашем богоподобии. Это качество вполне могло бы сделать нас надменными или эгоистичными, но когда мы понимаем его истинную природу, мы видим, что она связывает нас, наоборот, с совершенством не только Господа, но и слуги; вся тайна человеческого понтификального качества лежит в этой дополнительности.

К этим принципиальным соображениям можно добавить, что правила поведения временами могут быть гибкими, сложными и даже парадоксальными: для пожилого человека играть с детьми не означает потерю достоинства, если он твёрдо придерживается достоинства человека как такового; для человека защищать свои права в судебном процессе не противоречит милосердию при условии, что он не становится несправедливым в свою очередь и не мотивирован просто своей низостью[44]. Милосердие мешает священному гневу не более, чем смирение мешает священной гордости, или достоинство – священной радости.

Мы увидели, что лицемерие состоит не в принятии высшего типа поведения с намерением его осуществления и утверждения, а в принятии его с намерением казаться больше, чем мы суть на самом деле. Следовательно, оно заключается не в поведении, которое вполне может быть выше уровня присутствующего состояния, а в намерении казаться выше других, даже в отсутствии свидетелей, путём внутреннего самоудовлетворения; сила ошибки апологии «искренности» заставляет нас провести это самоочевидное разделение ещё раз. Если бы простой факт принятия формы примерного поведения был бы лицемерием, было бы невозможно делать какие-либо попытки в направлении добродетели, и человек не был бы человеком.

Искренность – это отсутствие фальши во внутреннем и внешнем поведении: лгать означает сознательно вводить в заблуждение; можно лгать своему ближнему, себе и Богу. Но благочестивый человек, окутывающий свою слабость в покрывало честности, не намеревается лгать, и в силу самого этого факта он не лжёт; он не намеревается проявлять то, чем он на самом деле является, но он не может не проявлять то, чем он желает быть. И согласно природе вещей в итоге он становится абсолютно правдивым, ибо то, чем мы желаем быть, – это то, чем, в определённом смысле, мы являемся.

Суть христианства выражается словами св. Иринея «Бог уподобил Себя нам, чтобы мы стали подобны Ему». Небеса стали землёй, чтобы земля могла стать Небесами. Христос возвращает во внешний и исторический мир произошедшее с начала времён во внутреннем мире души. В человеке чистый Дух становится эго, чтобы эго могло стать чистым Духом – Дух или Интеллект (Intellectus, а не mens или ratio) становится эго, воплощая Себя в разуме в виде мышления или истины: объединяясь с ним, эго становится Духом или Разумом. Таким образом, христианство является доктриной единства: Принцип объединяется с проявлением, чтобы проявление могло объединиться с Принципом; отсюда и символизм любви, преобладание пути бхакти. Бог стал человеком «из-за безмерной любви Своей» (св. Ириней), и человек должен объединиться с Богом также благодаря любви в любом смысле этого слова, будь то любовь волевая, эмоциональная или интеллектуальная. Бог есть Любовь: Триединый Бог есть единство, и единства Он желает.

Каково же тогда содержание Духа – другими словами, какое послание несёт Христос? Послание Христа в нашем микрокосме также является вечным содержанием Интеллекта. Это послание или содержание таково: любите Бога всеми своими силами и, вследствие этой любви, любите также ближнего своего как самого себя, то есть объединяйтесь – ведь «любить» по сути значит «объединяться» – с Интеллектом и, вследствие (и в качестве необходимого условия) этого объединения, отбросьте всякий эгоцентризм и узрите Интеллект, Дух, Божественную Самость во всём сущем. «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне»[45].

Это послание Духа или эта присущая ему истина служит прообразом креста, ибо в ней существует два измерения – вертикальное и горизонтальное: любовь к Богу и любовь к ближнему своему, или Единство с Духом и единство со своим окружением, уподобляемым проявлению Духа. С несколько иной точки зрения эти измерения соответствуют Знанию и Любви: человек знает Бога и любит ближнего своего; или же любит Бога, зная его, и знает ближнего своего, любя его.

Однако глубочайший смысл послания Христа или истины Интеллекта состоит в том, что проявление не отличается от Принципа. Таково послание Принципа проявлению.

На практике всё дело состоит в познании способа объединения с Логосом или Интеллектом. Основным средством является молитва, квинтэссенцией которой объективно выступает Имя Божье, а субъективно – сосредоточенность. Отсюда и необходимость усердия при обращении к Богу. Однако эта молитва, этот союз всего нашего естества со своим принципом или божественным истоком был бы иллюзорным без определённого единства со всей полнотой нашего бытия, нашим универсальным ближним, своего рода осколком которого мы являемся. Расщепление человека и Бога невозможно устранить, не устранив расщепление между собой и другими. Мы не можем познать, что Бог внутри нас, не увидев Его в других, и не поняв, каким образом Он в них присутствует. Проявление должно объединиться с Принципом, а вследствие этого вертикального объединения часть должна соединиться с целым на уровне проявленного. Что касается нашего внутреннего бытия, то желай мы понять, что разумная душа является Интеллектом или Духом по природе своей, а вовсе не случайно, мы должны также постичь, что эго, включая тело, по природе своей является проявлением Интеллекта или Самости.