Свет чужого солнца - Страница 4

Изгой, стеклодув, размазня с вялой мускулатурой, способная дрыхнуть целый день посреди враждебного вельда".

В Первоночь Джехан спала очень чутко и трижды пробуждалась. Она успела отпугнуть кридога и несколько раз обойти стоянку делизийки у реки. Теперь она проверила оружие — нож с арбалетом, и чуть-чуть согрелась, проделав привычные воинские упражнения: не двигаясь, напрягала и расслабляла мышцы.

Разминка помогала ей переносить усиливающийся холод, пока Ком медленно удалялся от солнца. Благодаря шестому чувству, выработанному годами тренировок, сестра-легионер проснулась точно в тот момент, когда двойная звезда Маяка, поднявшись из-за горизонта, возвестила о начале Темного дня.

Джехан ополоснула лицо и руки ледяной водой и отправилась будить делизийскую рохлю.

Фу, как она противно пахнет! Джехан не могла припомнить, чтобы о делизийских женщинах говорили, будто они никогда не моются, но эта, кажется, не умывалась уже несколько дней и воняла так, что в вельде ее чуял каждый. Если бы у Джехан была уверенность, что эта продажная тварь умеет плавать, она бы просто спихнула ее в реку.

— Делизийка, проснись. Темный день.

Мокрица спала без задних ног.

— Да вставай ты, — Джехан с размаху пнула ее в бедро.

Женщина слабо застонала, села и зажмурилась, как будто ее ослепил свет двух лун и звезд. Она осунулась, движения были вялы и безвольны. Пожалуй, Джехан права: она настоящая размазня и глупа, как пробка. Ночью девушке пришла мысль о том, что, вероятнее всего, делизийка спасла ей жизнь не из храбрости, а по глупости. Зачем же стеклодуву уничтожать бутыль с кислотой, которая могла обеспечить ее нищенское существование?

Когда делизийка отбросила одеяло, Джехан увидела ее ладонь.

— Что у тебя с рукой?

— Порезалась, — ответила та ровным голосом.

— Все пять пальцев сразу? Твоя рука похожа на отбивную!

Мокрица молчала.

— Ты нарочно изувечила свою правую руку. Твой большой палец…

— Тебе-то что за дело?

— Как хочешь, — презрительно фыркнула Джехан.

Сумасшедшая! Если эта женщина не просто дура, а сумасшедшая, значит, Джехан встала на клинок чести с беспомощной сумасшедшей, лишенной уважения даже к собственному телу. И она, Джехан, должна защищать эту дуру на всем пути к Стене, на пути, который должен был стать ее Первым Испытанием.

Девушка почувствовала горечь.

— Ешь, и пойдем.

Делизийка развязала свой мешок. Было ясно, что она не собирается умываться перед завтраком. Холодный воздух, особенно пронизывающий на заре Темного дня, шевелил ее нечесаные волосы, посыпанные какой-то пылью.

Возможно, это один из порошков, которые добавляют при производстве в стекло. Делизийка посмотрела на еду и сказала:

— Не могу есть. Хочешь чего-нибудь?

Джехан с удивлением рассматривала ее запасы. Пшеничный хлеб, свежие дахофрукты, соленая рыба — довольно громоздкая поклажа для путешествия по вельду, но делизийка, видимо, была слишком глупа, чтобы догадаться об этом. Сама Джехан взяла а дорогу только сушеные фрукты и вяленое мясо.

Хлеб покрывала красноватая глазурь. Иногда делизийцы добавляли в тесто сахар. Рот Джехан наполнился сладковатой слюной.

— Возьми. Я все равно не могу есть, — повторила Эйрис.

— Ну и глупо. Тебе не хватит сил, дорога впереди длинная.

— Ничего, справлюсь.

— Мы будем идти весь Темный день без привалов.

— Я сказала, справлюсь. Серая Стена от нас не убежит. Она там почти год, подождет и еще один день.

Джехан скривила губы. Мокрица. Дрожащая, израненная, на побледневшем лице — напряжение и отчужденность… Нет, до конца Темного дня она не дотянет.

— Попробуй этого хлеба, Джехан.

— Мне не надо твоей еды, делизийка. Если ты свалишься в пути, на себе я тебя не потащу. Даже клинок чести не обязывает меня спасать тебя от собственной глупости.

— Ну, сама-то я не свалюсь, — ответила Эйрис и улыбнулась так насмешливо, что Джехан смутилась. Что она хотела этим сказать? Никому не дано понять, что у делизийца на уме, они слишком хитры. Ну да ладно, хорошо хоть ей, Джехан, не придется идти рядом и вдыхать запах этой грязнули. Тьфу!

Спутницы двигались вдоль реки, заходя в вельд, только когда берег становился слишком крут или был загроможден валунами. Несколько раз, когда река делала слишком большую петлю, Джехан решалась срезать путь по прямой.

В холодном сумраке ночи вельд казался пустынным и в то же время живым.

Колючий кустарник, кембури, сочные, шипастые листья дахо неподвижными тенями серебрились в свете звезд. Животные почти не встречались, лишь изредка шелестела трава, и ветер доносил чей-то отчетливый, пугающий крик.

Однажды они натолкнулись на катл, странную зеленую массу, которая росла прямыми колоннами подобно кристаллической скале, а питалась водой и солнечным светом. Даже жрецы-легионеры не знали, растение это или минерал.

Джехан судорожно вздохнула.

Темные горы впереди заслоняли половину звездного неба и закрывали Ятаган, границу Волны Знамения. Куфа, практически одинокая в своей части небосвода, отливала тускло-красным. Черные воды реки бурлили и пенились, проносясь мимо крутых берегов, которые вдруг неожиданно расступались, открывая тихую заводь. Темное зеркало воды отражало мерцающий свет двойной звезды Маяка.

Джехан шла не задумываясь. Иногда обгоняла Эйрис, иногда оказывалась позади, иногда шагала рядом, но так, чтобы всегда находиться между делизийкой и вельдом. Однажды сестра-легионер выросла словно из-под земли рядом с Эйрис и подняла арбалет. Раздался глухой удар, крик боли, кто-то с воем удрал в заросли, изо всех сил.

— Кридог, — улыбнулась Джехан.

Делизийка лишь взглянула на нее большими усталыми глазами.

Как и предполагала Джехан, она была на пределе. Эйрис продиралась сквозь заросли недозрелого кифа и, одурманенная его тяжелым запахом, с трудом передвигала ноги, то и дело хватаясь за воздух. И нападавшего на нее кридога заметила только тогда, когда Джехан его подстрелила.

Она спасла жизнь этой мокрице! Вот что освободило бы ее от клятвы, не пообещай она доставить эту безвольную тряпку к самой Серой Стене. Тьфу!

Когда Маяк был почти в зените, Джехан снова появилась возле Эйрис:

— Привал.

— Сейчас? — вяло удивилась Эйрис, пошатываясь от усталости.

— Да. Тебе надо поспать, пока твои мышцы разогреты ходьбой — или, по крайней мере, должны быть разогреты, если они у тебя есть. Если ты заснешь позже, ты просто замерзнешь. И съешь чего-нибудь.

Делизийка не двигалась. Джехан поняла, что она не слышит ее слов. От обычной ходьбы эта мокрица так вымоталась, что не соображала, что ей говорят. Проклиная все на свете, Джехан разожгла костер и, подтащив делизийку к огню и порывшись в ее мешке, достала ломоть хлеба.

— Ешь.

Эйрис молча начала жевать да так и задремала с куском в руке. Джехан завернула спящую в бурнус. Сама она могла, если потребуется, обойтись и без него. Это, как учили наставники, признак настоящего воина: чем меньше вещей, без которых он не способен выжить, тем ценнее его искусство. Да разве может эта курица оценить настоящего легионера!

Джехан поела и, прислонившись к дереву, приготовилась к обороне.

Середина Темного дня — самый темный час на Коме, но не самый холодный.

Наставники пытались втолковать Джехан, которая оказалась не очень способной ученицей, как Ком вращается вокруг своей оси. С трудом и только под угрозой наказания она усвоила, что Ком вращается еще и вокруг неподвижного солнца. Потом наставники поведали ей еще более сложную теорию, согласно которой, это вращение образует один цикл: шестнадцать часов — Первоутро, два — Легкий сон, шестнадцать — Последний свет, потом десять часов — Первоночь, шестнадцать — Темный день, и десять — Третья ночь.

Эти знания были совершенно бесполезны. Один цикл сменял другой независимо от того, понимаешь ты этот механизм или нет. В детстве Джехан спрашивала: если холод приходит оттого, что Ком отворачивается от солнца, и если солнечного света меньше всего, когда приходит Темный день, то почему же тогда не он, а Третья ночь — самое холодное время цикла?