Сверхчеловек говорит по-русски - Страница 34

Великий энциклопедист, Федоров прекрасно знал, конечно же, труды замечательного русского мыслителя XVIII века А.Н Радищева (1749–1802), «…который задолго до Дарвина и Дана был движим в своих размышлениях о судьбе и предназначении человека глубинными эволюционными интуициями и приходил при этом к новым, смелым выводам. Откроем основное философское произведение Радищева «О человеке, его смертности и бессмертии» (1792). Для него человек — верхняя ступень лестницы постепенного совершенствования природных существ. В нем все стихии и возможности природы сошлись вместе, чтобы создать ее венец. Человек отличается от всех прочих природных существ прежде всего творческим характером своей природы, тем, что он сам себя создает, начиная с первого акта своей самодеятельности — когда принимает вертикальное положение. Само несовершенство его физической организации становится мощнейшим побуждением к развитию. Глубоко прочувствовав и выразив восходящий характер эволюции от низших ко все более высоким формам, русский мыслитель исторгает из себя замечательный риторический вопрос, которому никогда не дает иссякнуть человеческое сердце: «Но неужели человек есть конец творению? Ужели сия удивления достойная постепенность, дошедшая до него, прерывается, останавливается, ничтожествует? Невозможно!..». И такие обретенные человеком уникальные, высшие свойства, как разум, духовность, сердечность, большей частью поглощаясь низменной борьбой за материальные условия жизни, не достигают ни настоящего развития, ни полного истинного применения.»

Новый грандиозный синтез наук, к которому призывал Федоров, должен быть осуществлен в космическом масштабе и быть прежде всего преобразовательно-деятельным: в нем практика (знание, доказанное «опытами в естественном размере», всеобщей регуляцией) сам достигнутый несомненный результат труда становится высшим критерием истины. Лаборатории ученых — а исследователями делаются все — распахиваются на всю природу, углубляются в самого человека, его «физику» и психику, в тайны смерти и зла.

«Во всеобщую космическую науку о жизни, науку о человеке в том числе, входят все науки, ибо жизнь — единая целостность, в которой все взаимосвязано. Жизнь человека затухает, по меньшей мере, по двум рядам причин: внешним (стихийность среды, ее разрушительный характер, чему не может противостоять недостаточная, говоря современным научным языком, информационная емкость человеческого организма. То есть, недостаток знания и умения, который, по мысли Федорова, может быть преодолен всеобщим познанием, трудом, регуляцией природы) и внутренним (сама материальная организация человека оказывается неспособной к бесконечному самообновлению, не есть совершенно открытая система, тут необходима всеобъемлющая психофизиологическая регуляция).

«Развивая технику, человек не покушается на собственную природу как таковую, он священно блюдет ее норму и границу, оставляя себя самого как есть, ограниченным и физически и умственно. Сила его увеличивается за счет внешних ему, его телу, его мозгу и сердцу орудий и машин. Разрыв между мощью техники и слабостью самого человека как такового все растет и потому все более ошеломляет, даже начинает ужасать (отсюда современные мифы-фобии «восстания машин», порабощения людей будущими киборгами, могучими роботами и т. д.). Нельзя отрицать значения техники, нужно только поставить ее на место. Технизация, считает Федоров, может быть только временной и боковой, а не главной ветвью развития. Нужно, чтобы человек ту же силу ума, выдумки, расчета, озарения обратил не на искусственные приставки к своим органам, а на сами органы, их улучшение, развитие и радикальное преображение (так, скажем, чтобы человек сам мог летать, видеть далеко и глубоко и т. д.). «Человеку будут доступны все небесные пространства, все небесные миры только тогда, когда он будет воссоздавать себя из самых первоначальных веществ, атомов, молекул, потому что тогда только он будет способен жить во всех средах, принимать всякие формы». Федоров часто говорит о необходимости глубокого исследования механизма питания растений, по типу которого возможны перестройки и у человека (предвосхищение идеи Вернадского об «автотрофности» человека). Человек должен так чутко войти в протекающие в природе естественные процессы, чтобы можно было по их образцу — но на более высоком, сознательном уровне — обновлять свой организм, строить для себя новые органы, иными словами — овладевать направленным естественным тканетворением. Эту способность человека в будущем создавать себе всякого рода творческие органы, которые даже будут меняться в зависимости от среды обитания, действия, наш философ-мечтатель называет полно-органностью.»

Подобного размаха планов еще не видывало человечество. И поныне подобное многим кажется фантастикой, пустыми мечтаниями. Но вот Федоров встречает в библиотеке молодого человека, почти мальчишку. Этот мальчишка становится учителем, выводит формулы, публикует на свои скудные средства несколько книжек. Таких как «Грезы о земле и небе». Этими книжками Циолковского, переизданными в Советской России, зачитываются многие горячие головы. И вот уже работает ГИРД Сергея Королева, вот звучит знаменитый клич Фридриха Цандера «Вперед, на Марс!». Минет полвека — и могучие тысячетонные ракеты Советского Союза, рассчитанные по тем самым формулам, поднимутся ввысь, опираясь на сверкающие столбы огня.

Еще через полвека, в конце семидесятых, новые безрассудные русские головы, не ведая о Федорове, но по крупицам впитав идеи космистов, поднимут на знамя те же великие цели покорения звезд и преобразования человека. Заработает новый ГИРД, будут выведены новые формулы — теперь уже на универсальном языке.

«Характерно, что русские космисты, призывавшие к интеграции всех сил и способностей человека для осуществления его высшей эволюционно-космической цели, сами явили в своей личности исключительную степень развития самых разных знаний и талантов. Возьмем самых крупных из них: Федоров, подвижник и новатор книжного дела в России, был настоящим мыслителем-энциклопедистом по размаху и глубине своих познаний. Владимир Соловьев был не только выдающимся философом, но и поэтом, публицистом и литературным критиком. Энциклопедизм отличает и Циолковского, ученого и инженера-изобретателя, писателя и философа; Чижевского, основателя гелио — и космобиологии, мыслителя, поэта и художника; Вернадского, гениального ученого, развившего ряд новых научных дисциплин — геохимию, биогеохимию, радиогеологию, философа и науковеда; П. А. Флоренского, религиозного философа и ученого (физика, математика, искусствоведа, филолога), поэта», — читаем в сборнике «Русский космизм».

Да, в стране «победившего коммунизма» космизм был признан «идеалистическим учением» и работы Федорова десятилетиями оставались неизвестными для многих. Его духовные ученики преследовались и высылались. И все же, рукописи мастера, как кристально четко выразил это Булгаков, «не горят». Благодаря многим выдающимся русским мыслителям, идеи космизма пропитали, в самом буквальном смысле, всю светлую, позитивную часть идеологии Страны Советов. Ими, без упоминания лиц и прямых ссылок, были насыщены книги и статьи. Фантастика же России, под знаменем великого русского фантаста и философа Ефремова, была прямым рупором космизма. И это было естественно — ведь идеи эти самым замечательным образом укладывались в глобальную тенденцию коммунизма, направленного на создание нового человека. По сути, официальному принятию космизма в СССР мешал лишь принципиальный атеизм идеологии, а позднее — и тупая ограниченность партийных руководителей.

В СССР космизм испытал возрождение после ошеломляющего успеха — полета Гагарина 1961 года. В шестидесятые его знамя поднимают философ Эвальд Кузнецов и географ Игорь Забелин. На идеях космизма Побиск Кузнецов и Спартак Никаноров создают советское организационное оружие, системы проектирования сложнейших организаций. Событием, взволноваших многих стало появление в 1963 году книги Забелина «Физическая география и наука будущего».