Свердлов. Оккультные корни Октябрьской революции - Страница 23

Однако пропасть ему, конечно, не дали. Вся колония ссыльных, получая из Максимоярского отчаянные крики души, экстренно и во весь голос забила тревогу. Нарымскому приставу и томскому губернатору посыпались петиции и требования: человек болен, необходимо срочно перевести его в более цивилизованные места! А это было опасно. Вдруг и впрямь помрет? Ведь тут же вся либеральная пресса, Дума, всевозможные «правозащитники» хай поднимут. Комиссии, ревизии поедут. Да и собственное начальство неизвестно как себя поведет. С большой вероятностью подставит подчиненных. И сам же крайним окажешься. Нет уж, местные власти предпочли перестраховаться. Уже 30 декабря пристав Овсянников направил губернатору просьбу перевести Свердлова куда-нибудь поближе. 14 января Гран удовлетворил ее. И в начале февраля Якова Михайловича в спешном порядке, выделив для дальней поездки стражников и лошадей, примчали в Нарым.

А тут он был не один. Тут жило около трехсот ссыльных. И «товарищ Андрей» оживает и поправляется мгновенно! Как рыба, после пребывания на суше возвращенная в воду. Он снова бодр, энергичен, никаких приступов! Он снова в своей стихии. Агитирует, спорит, участвует в диспутах, сходках, рефератах. Побывал под кратковременным арестом в связи с участием в организации первомайской демонстрации, возили в Томск для дознания. После чего перевели в Колпашево. Но и тут была многолюдная колония, 350 ссыльных, и Свердлов по-прежнему живет привычной для него жизнью.

В Нарымском крае он познакомился и с сосланным сюда Сталиным. Который, правда, почти здесь не задержался. Прибыл в конце июля, а в августе бежал. Свердлов тоже не намеревался устраиваться надолго. Писал жене: «Встретимся скоро, но не в Сибири». Да, даже и пересылка такой информации оказывалась возможной – открыто, по почте.

В конце августа Свердлов и другой ссыльный, Капитон Каплатадзе (его Яков Михайлович прихватил с собой за мускульную силу и умение грести), дали деру из Колпашево на маленькой лодке – обласке. Из Томска в это время шел по реке пароход «Тюмень», должен был причалить у лесной пристани загрузиться дровами. А команде приплатили и договорились, что беглецов примут на борт и довезут до Тобольска. Свердлов и Каплатадзе направились вверх по течению Оби, к этой самой лесной пристани. Но погода портилась, налетел ветер, началась буря. Река разыгралась, и лодку понесло не вверх, а вниз по реке. Спасли бежавших лишь два фактора. Первый – их физическая выносливость. Они смогли продержаться и бороться с волнами довольно долго, пока лодку снесло аж на 80 верст, до следующего большого села, Парабель. Где она и перевернулась. Вторым фактором стал очень громкий голос Свердлова. Крестьяне с берега услышали его крики, выплыли на реку и спасли утопающих.

Полиция их, разумеется, арестовала. 31 августа привезла в Нарым. Посадили в каталажку, но горячо и дружно заступились ссыльные – да вы, мол, посмотрите, какие они измученные и обессиленные, совсем больные. Пусть пару дней отлежатся на квартире, а уж потом вернете под арест, будете разбираться с побегом. Пристав благородно согласился пойти навстречу, разрешил. Однако у Свердлова насчет «благородства» были свои понятия. Привезли «обессиленного» и «больного» с каталажки на квартиру, и он сразу же, 1 августа, удрал. Разжился чужой одеждой, сумел попасть на пароход «Сухотин», шедший в Томск (опять по договоренности с командой или с капитаном).

Но уж на такой наглый вызов местные власти отреагировали мгновенно, всю полицию, всех стражников на ноги подняли. А где же еще искать, как не на пароходе? Когда «Сухотин» причалил в Колпашево, начали обыск и в одной из кают первого класса Свердлова обнаружили – прятался под койкой. Снова арестовали, отправили в Томск. Где уже и не знали, что с ним делать-то? Навешивать новые наказания губернатор не имел права. Держать в тюрьме – тоже. Он к ссылке был приговорен, а не к крепости. А отправь на поселение – сбежит.

И как раз в этот момент в Сибирь вдруг прикатила Новгородцева с ребенком. Обеспокоилась, что муж обещал скоро быть, а все не появляется, вот и решила сама приехать к нему. Разузнала, где он находится, обратилась в жандармское управление. Ох уж обрадовалось начальство! Жена, да еще и с сыном! До того обрадовалось, что впервые официально, в документах, признало ее супругой Свердлова, хотя они нигде не были зарегистрированы. Раз семья тут будет, значит, уже не сбежит!

Власти, подумывавшие о том, чтобы отправить Якова Михайловича обратно в Максимоярское, даже отказались от этой идеи. Начальник жандармского управления самолично подал губернатору рапорт: «Почтительнейше ходатайствую о поселении Свердлова, ввиду окончания навигации, в с. Парабель; к Свердлову прибыла жена Клавдия Тимофеевна Новгородцева с полуторагодовалым ребенком, которая предполагает остаться с Свердловым в ссылке добровольно». Томские жандармы с огромным облегчением усадили воссоединившееся семейство на пароход «Братья», последний в эту навигацию, и отправили в Парабель.

Но… начальство-то любезничало и пошло на послабления, исходя из своей психологии. То есть обычной человеческой психологии. А не психологии свердловых. А он как раз на этом и сыграл. На том, что побега от него теперь не ждут. В канун праздника Св. Николая Чудотворца за две бутылки водки его соратники-ссыльные подрядили крестьянина дядю Семена, чтоб в санях домчал Якова Михайловича до Колпашево. Нашлись добровольцы подпоить «ради праздника» деревенских стражников, чтоб не сразу хватились.

Свердлов благополучно бросил в Сибири приехавшую к нему семью и укатил. От Колпашево у ссыльных была отлажена «веревочка» – доверенные крестьяне-ямщики, за плату довозившие беглых от одного к другому. «Товарищ Андрей» по этой эстафете за день-два доехал до Томска, сел в поезд – и ту-ту-у!..

Реформы российской государственности достраивались в 1906–1907 годах. В феврале 1906 г. Государственный совет был реорганизован во вторую, верхнюю палату парламента, причем в него отныне входили не только назначаемые, но и избираемые лица. Совет министров превратился в постоянно действующий орган, возглавлявший работу по управлению страной и рассматривавший законопроекты перед внесением в Думу. В апреле 1906 года были опубликованы «Основные государственные законы Российской империи» – фактически конституция, установившая, что царь осуществляет власть в единении с Госсоветом и Думой, и определившая прерогативы императора: пересмотр основных законов, высшее государственное управление, руководство внешней политикой, верховное командование вооруженными силами, объявление войны и заключение мира, право чеканки монеты, увольнения и назначения министров, помилования осужденных и общей амнистия, объявления местности на военном и исключительном положении. А поскольку I и II Думы оказались совершенно неработоспособны, то 3 июня 1907 г. Столыпин провел новые избирательные законы, которые в общем-то и завершили фундамент реформ.

Но корни революции и вражеской подрывной деятельности выкорчеваны не были. Можно ли говорить о какой-то стабильности и безопасности государства, если главарю террористической группировки давали 2 года или льготные ссылки? Св. праведный Иоанн Кронштадтский предупреждал в 1907 году: «Царство русское колеблется, шатается, близко к падению. Если в России так пойдут дела и безбожники и анархисты-безумцы не будут подвергнуты праведной каре закона, и если Россия не очистится от многих плевел, то она запустеет, как древние царства и города, стертые правосудием Божиим с лица земли за свое безбожие и беззаконие. Виновно и высшее правительство, потворствующее беспорядкам. Безнаказанность в России в моде, ею щеголяют… Везде измена, угроза жизни и государственному имуществу… Бедное Отечество!..»

Были и силы, на которые власть еще могла опереться. Армия, казачество. Да и подавляющее большинство народа. Сами по себе, по инициативе снизу возникали патриотические организации: Союз Русского Народа, Союз Михаила Архангела, Союз Русских Людей, Русская монархическая партия, Общество активной борьбы с революцией, Союз Русских Православных Людей. Те самые, кого поныне презрительно зовут «черносотенцами». Но это слово не было оскорбительным. К «черным сотням» на Руси издревле относили свободных горожан – торговцев, ремесленников, мастеровых, а к «черносошным» – свободных крестьян. «Черными» они значились из-за того, что платили налоги, в отличие от «обельных», освобожденных от налогов крепостных и холопов.