Сватовство шкипера. Рассказы - Страница 31

— А все-таки не уступай, — снова посоветовал м-р Грин. — Брат и сестра обязаны скоро надоесть друг другу, это уж закон природы.

М-р Видден вздохнул и решил послушаться. Однако брат и сестра не проявляли ни малейшего намека на утомление друг другом, тогда как ему выказывали признаки такого отвращения, что нельзя было ошибиться. А еще три недели спустя м-р Летс в кратких хорошо подобранных словах, любезно, но решительно, отказал ему.

— Я никогда не дам своего согласия на ваш брак с Бетти, — сказал он серьезно, — поэтому не тратьте понапрасну времени. Отправляйтесь и лучше развлекитесь чем-нибудь.

Огорченный м-р Видден отправился к м-ру Грин, но раньше чем он успел произнести слово, он заметил, что там произошло что-то особенное. М-с Грин, образец страдания, сидела в одном углу комнаты, держа носовой платок перед глазами. М-р Грин, у которого радость перемешивалась со злобой, яростно шагал взад и вперед по комнате.

— Он мошенник! — кричал он. — Мошенник! Я давно уже подозревал это, а сегодня она, наконец, созналась.

М-р Видден удивленно уставился на них.

— Она созналась, — повторил м-р Грин, указывая на дрожащую женщину. — Он такой же сын ей, как и вы.

— Что? — удивился тот.

— Она все время обманывала меня, — нахмурясь сказал м-р Грин, — но теперь вряд-ли она поторопится сделать это еще раз. Не уходи! — крикнул он жене, когда та поднялась, чтобы выйти. — Я хочу, чтобы ты была здесь, когда он придет.

М-с Грин осталась, а они, не обращая внимания на ее присутствие, начали разбирать положение дела, пока входная дверь не отворилась и м-р Летс и Бетти вошли в комнату. С легким криком девушка бросилась к матери.

— Что случилось, матушка? — допытывалась она.

— Она потеряла второго сына, — со злобной усмешкой поспешил объяснить м-р Грин, — пошлого хвастуна, урода по имени Летс.

— Хелло! — насторожился тот.

— Ловкача, которого она подобрала на улице, и старалась заставить меня поверить, что это ее сын, — продолжал м-р Грин, повышая голос. — Но она не предвидела конца, уверяю вас.

М-р Летс забеспокоился.

— Не тронь ее, — сказал он мягко, — правда, что я не ее сын, но это не имеет значения, потому что я ходил к адвокату и справлялся на счет нее и там узнал, что дом и половина мебели принадлежат по закону Бетти. Вас же все это совершенно не касается.

— Да неужели? Ишь как раздобрился, подумаешь.

А не хочешь ли убираться отсюда, пока я не позвал полицию?

Почесывая затылок, м-р Летс страшным взглядом обвел всю комнату.

— Убирайся! — заорал м-р Грин. — Сию же минуту, слышишь? Или… или действительно дожидаешься полиции, чтобы тебя выставили?

М-р Летс крякнул и подвинулся к двери.

— Смотри же, дорогая, не уступай своих прав, — обратился он к Бетти. — А, если он будет плохо обращаться с твоей матерью, отдай ему его кухонный стул и три его прута с лестницы и гони его вон.

— Генри, сходи и приведи полисмена, — сказал м-р Грин, еле сдерживая свое бешенство.

— Ухожу, ухожу, — поспешно проговорил м-р Летс. — До свиданья, Бетти! До свиданья, матушка! Я скоро вернусь, я дойду только до почтовой конторы; ах, это напомнило мне: я так много говорил сейчас, что совершенно забыл сообщить тебе, матушка, что мы с Бетти повенчались вчера утром.

Он весело кивнул на одураченного м-ра Грина и, повернувшись, дружески ткнул в ребра м-ра Виддена.

— Что мое — то Бетти, — сказал он, громко и отчетливо, — а что Бетти — то мое! Понимаешь теперь, отчим?

Он подошел к м-с Грин и, обняв ее сильной рукой, поднял с места.

— А что мое — то матушкино! — закончил он, помогая ей пройти через комнату и усаживая ее в лучшее кресло.

Один из самых старых обитателей Клейбери сидел под вывеской трактира "Цветная Капуста" и ласковыми, но уже совсем потускневшими глазами смотрел в сторону деревенской улицы.

— Нет, жители Клейбери плохие эмигранты, — сказал он наконец, обращаясь к молодому туристу, сидевшему в тени за кружкой пива. — Они знают, что, куда бы они ни забрались, им нигде не найти такого местечка, как наша деревня.

Он сделал последний глоток пива и так долго сидел с закинутой назад головой и приставленной к губам кружкой, что молодой человек догадался, в чем дело, и, сильно покраснев, попросил позволения вновь налить пива.

— Изредка некоторые из наших жителей отправлялись в дальние страны, — продолжал старик, попивая свежее пиво и стараясь ставить кружку так, чтобы собеседник без особенного затруднения мог видеть, насколько убавляется пива, — но, правду сказать, они все возвращались домой и пеняли на себя, что уходили. Единственный человек, который, как я слышал, эмигрировал удачно и даже нажил себе на чужой стороне большое состояние, это двоюродный дед Генри Уокера, по имени Иосия Уокер; но он родом не из Клейбери. Он разбогател в Австралии, где занимался овцеводством. Ему очень хорошо живется: он не может даже найти минуты времени, чтобы ответить на одно из писем, которые ему посылал Генри Уокер, когда у него не было ни гроша.

Генри Уокер слышал рассказы о богатом деде от одного из своих родственников, живших в Лондоне, и постоянно говорил о нем с нами здесь, в трактире "Цветная Капуста". Он любил рассуждать о том, как распорядится своими деньгами старик, и кому они достанутся после его смерти.

Когда лондонский родственник умер, Генри перестал получать вести о своем деде, но его мучила мысль, что старик отправится на тот свет и оставит деньги посторонним людям. Он даже похудел от беспокойства и собрался было эмигрировать в Австралию сам, но затем последовал совету Билля Чемберса, и, вместо того, чтобы ехать так далеко, написал деду письмо, еще раз напомнив ему, что он уже стар, живет одиноко на чужбине, и что ему лучше было бы приехать к Клейбери и поселиться у своего внука, который нежно любит его.

Это было хорошее, ласковое письмо, и все, кто читал его, пожимали руку Генри Уокеру. Там были даже тексты из Священного Писания, чтобы все вышло торжественнее. Оно было написано на ярко-красной бумаге с крайчиком цвета поджаренной корки и вложено в зеленый конверт. Билль Чемберс говорил, что только человека с каменным сердцем не растрогает такое письмо.

Четыре месяца спустя, Генри Уокер получил ответ от своего деда. Письмо было очень любезно. Дед благодарил Генри за приглашение, соглашался с тем, что он уже стар, и писал, что в конце-концов он, может быть, и вернется в Англию, так как ему приятнее умереть на родине. Он обещал, если вернется, непременно навестить своего двоюродного внука, Генри Уокера.

Мы все думали, что наследство уже за Генри Уокером, но Боб Претти, довольно дрянной малый, употреблявший все усилия к тому, чтобы испортить хорошую репутацию нашей деревни, сунулся со своим носом в это дело и сказал:

— Я только тогда поверю, что он вернется на родину, когда увижу его своими глазами. По-моему, он отправился в Австралию, чтобы избавиться от тебя, Геири.

— Он уехал туда, когда меня еще и на свете не было, — ответил Генри Уокер.

— Он прекрасно знал твоего отца, — опять сказал Боб Претти, — и поэтому не желал подвергать себя опасности, оставаясь здесь.

Боб и Генри перебранились, и с тех пор каждый раз, как Боб встречал Уокера, он спрашивал его о здоровье дедушки, как будто тот жил уже у Генри.

— Ты должен почаще водить гулять старика, Генри, — говорил он, — ему вредно сидеть взаперти, да еще в таком доме, как твой.

Генри Уокер не знал, что отвечать Бобу, и выходил из себя от злости. Он начал бояться, что дед никогда не вернется в Англию, и сердился, если кто-нибудь при нем произносил слово "дед".

Прошло полгода с тех пор, как он получил письмо из Австралии. Однажды вечером он сидел с нами здесь, в "Цветной Капусте". Вдруг Дикки Вид, портной, обратившись к Бобу Претти, спросил: