Сварогов - Страница 27
Знойный день, ленивый сон,
Роз пунцовые узоры
Обвились вокруг колонн.
XXXIX
Возвратясь верхом в "Poсcию",
Вызвав скачкой аппетит,
Дмитрий "слушая стихию",
В час обыденный сидит.
На террасе волн беседу
Он любил внимать один,
Если есть притом к обеду
Устрицы и нектар вин.
Жизни строй в курорте скучен,
Часто даже флирта нет.
По программе день заучен:
Ванна, завтрак и обед, --
День, прописанный врачами,
Гигиены идеал.
Только лунными ночами
Весь курорт наш оживал.
XL
Сумрак набережной сонной
Пробуждался в вечера.
Зноем полдня утомленный,
Шел народ, толпа пестра...
Лавки персов в свете газа,
И дрожал, в стекле горя,
Блеск оружия Кавказа,
Бирюзы и янтаря.
Дамы модные и франты
В белых шляпах и пенсне
Шли, болтая, на пуанты:
В сад, на пляж или к Вернэ.
Ялты сквер и пляж люблю я:
Лунный свет бежит в волне,
И сомнамбулы, флиртуя,
Ходят в сквере при луне.
XLL
На огни любуясь порта,
У Вернэ весь павильон
Наполнял бомонд курорта.
Павильон был освещен.
Там за столиками рядом
Дамы, смех и блеск острот,
И бокалы с лимонадом
Освежал прозрачный лед.
В уголках шептались пары.
Голос говорил мужской.
И огонь чуть тлел сигары.
Но, шумя, прибой морской
Заглушал, катясь далече,
Смех, causerie, живой ответ,
И таинственные речи
Павильонных tete-a-tete.
ХЬП.
Горы спят, и в море дальнем
Корабельный огонек
Смутной грезой, сном печальным
Вспыхнул, бледен, одинок...
Но луна на горизонте,
И Диана через миг
Взглянет там, в Эвксинском понте,
На кокетливый свой лик..
За небесною чертою
Неизвестные края...
К ним дорогой золотою
Полетим, мечта моя!
Там, за морем, свет в Эдеме,
А в горах, где ночь темней,
Ялта дремлет в диадеме
Звезд вечерних и огней.
ГЛАВА ВТОРАЯ
БЫЛОЕ
Was will denn Der auf unserem Ball?
Goethe's "Faust", "Walpurgisnacht".
My springs of life were poisoned.
T'is to late!
Yet 'am I changed, though still
enough the same
In strength to bear what time can
not abate,
And feed on bitter fruits without
accusing Fate.
"Child Harold's Pilgrimage", Byron.
I
Были дни, я знал страданья,
Я надежды схоронил,
Упованья и желанья
В тихом кладбище могил.
Были дни, и сердце больно
В горе тайном слезы жгли...
Все я выплакал... довольно!..
Снам прошедшим -- горсть земли!
Капли слез, что упадали
В ночь бессонную из глаз,
Смеха искорками стали
И блестят, горят, смеясь!
В смехе искреннем -- отрада,
Он для скорбных душ -- елей.
Чтоб не плакать, лучше надо
Нам смеяться веселей.
II
В причитаньях мало проку,
Я судьбе свистать привык,
И показываю року
Непочтительно язык.
Философия простая,
И вселенная с тех пор,
В колпаке своем блистая,
Носит праздничный убор.
Пустота там беспредельна.
В бесконечном и пустом
Звезд, мигающих бездельно,
Блещет огненный фантом.
И когда пробьет час смерти,
Перед вечностью и тьмой
Очень весело, поверьте,
Улыбнется череп мой.
III
Впрочем, это отступленье,
Отступлений же я враг.
Дмитрий шел в свое именье
По тропинке чрез овраг.
В ложе горного потока,
Пересохшего ручья,
Тропка вверх вилась высоко
По каменьям, как змея.
По откосам слева, справа,
Рос дубняк и молочай.
Под ногой скользя лукаво,
Падал камень невзначай.
Но извилистым оврагом,
Распахнув на солнце грудь,
Дмитрий шел привычным шагом,
Наизусть запомнив путь.
IV
Подымаясь, опадая,
Убегает тропка в даль,
Точно жизнь пережитая,
Точно прошлого печаль.
Но знакомый путь покинуть...
Сердцу мило все на нем.
Дни пройдут, и годы минут,
Все изменится кругом!
На него вернуться снова
Нам так редко суждено
Милой памятью былого,
Пережитого давно.
Вот дубок... Под ним, бывало,
Сладко в полдень отдохнуть!
Вырос он, но те же скалы,
Так же вьется горный путь.
V
Кое-где чаиров скаты,
Могаби лесистый склон...
Островерхий и мохнатый,
Нахлобучен шапкой он.
И под ним, где все знакомо,
Видит Дмитрий, точно сон,
На холме крутом два дома,
Башню в зелени, балкон...
За плетнем в тени черешен,
Кипарисов и дубов,
Вновь печален, вновь утешен,
Он узнал родной свой кров.
Дом родной! О нем забота,
Вздох тревоги, он нам мил!..
С сердцем бьющимся ворота
Дмитрий тихо отворил.
VI
Лай собак, и с криком: "Папа!"
Мальчик к Дмитрию бежит.
-- Коля!.. фу, Барбос, прочь лапы!
Вырос как! Совсем бандит! --
И целуя, обнимая
Сына, Дмитрий с ним бежит
На крыльцо, и псарни стая
Скачет, лает и визжит.
Ласк собачьих где же мера?
Нас узнав, вертится вкруг
Пес, воспетый у Гомера,
Одиссея верный друг.
Старой Жучки он потомок.
Дмитрия встречает с ним
Хор прислуг и экономок
И татарин Ибрагим.
VII
-- Что же, Коля, все здоровы?
-- Шарик, папа, околел!
В рубашонке кумачовой
Мальчик бледен был, не смел,
И, взглянув на головенку,
Дмитрий еле узнавал:
Сын острижен под гребенку,
Как солдат, и выше стал.
Все по-прежнему в столовой:
Лампа, мерный стук часов,
Угол печки изразцовой, --
Лишь поблек дивана штоф.
В зеркало в знакомой раме
Дмитрий смотрит, сев на стул.
"Да, я стал старей... с годами!" -
Он подумал и вздохнул.
VIII
-- Где же Пенелопа наша?..
Мама где? - он вслух спросил.
-- Мама в кухне. -- Черти! Даша! --