Суворов - Страница 4
«Жизнь столь открытая и известная, какова моя, никогда и никаким биографом искажена быть не может. Всегда найдутся неложные свидетели истины», – писал Суворов на склоне дней. Однако и после двухсот лет изучения биографии полководца о происхождении и первых трех десятилетиях его жизни мы знаем немногое.
Александр родился 13 ноября 1730 г. в Москве, видимо, в доме своего отца Василия Ивановича Суворова на Арбате. Отец его был по тем временам немолод – ему уже исполнилось 25 лет, но учёба за границей и суматошная служба денщиком при Петре I долго не давали жениться и завести детей. Впрочем, близость к царю позволила выходцу из незнатного рода московских подьячих завести важные для последующей карьеры связи при дворе.
Александр Васильевич при возведении в графское достоинство в 1791 г. утверждал, что его род «происходит из древней благородной шведской фамилии, из которой именуемый Сувор, выехав в Россию в 1622 г. при царе Михаиле Феодоровиче, принят в российское подданство, предки же его за крымские и другие походы жалованы были поместьями». Эта семейная легенда не выдержала исторической проверки. Даже дядя Александра Васильевича по отцу, Сергей Иванович, при определении в службу сына в 1756 г. не смог доказать дворянское происхождение своих предков и предъявить жалованные грамоты на вотчины, якобы приобретённые в XVII в.
Дворяне по фамилии Суворов (от распространённого прозвища Сувор – суровый, угрюмый) на Руси известны с XVI в., но их родство с будущим генералиссимусом не прослеживается. Зато историкам известен его дед, московский подьячий (чиновник средней руки) Григорий Суворов, служивший в приказе Большого дворца (который ведал продовольствием царского Двора) и имевший в 1665 г. денежный оклад в 23 рубля и поместный оклад в 200 четвертей (50 га пахотной земли). Поместный оклад в те времена означал право на владение землёй с крестьянами, а не обязательно наделение ими. Но Григорий Суворов умело использовал это право, «кормясь от дел» и покупая себе во владение то сёла, то деревеньки, то отдельные крестьянские дворы.
Суворовых тогда в числе подьячих значилось несколько. Дед Александра Суворова владел купленными и выменянными вотчинами во Владимирском, Нижегородском, Пензенском, Переяславль-Залесском, Суздальском и Ярославском уездах. Его старший сын Иван женился на дочери московского гостя (богатого купца) Сырейщикова. Отец полководца Василий женился на дочери подьячего, затем дьяка Поместного приказа, наконец – Санкт-Петербургского воеводы Федосея Манукова. Третий сын, Александр, женился на графине Зотовой, из известной семьи дьяка, ставшего учителем царя Петра. Московская административная среда вместе с аристократией стала опорой преобразований, начатых старшим братом Петра царём Фёдором (1676–1682)[3] и продолженных самим Петром.
Иван Григорьевич Суворов был определён подьячим в штаб формируемых Петром «потешных», затем гвардейских полков. Заняв не видную на первый взгляд должность ротного писаря Преображенского полка, он стал затем подьячим Преображенского приказа (ведавшего помимо прочего политическим розыском) и дослужился до звания генерального писаря лейб-гвардии Преображенского и Семёновского полков. Его сын Василий, родившийся в 1705 г. от второй жены, Марфы Ивановны (видимо, урождённой Кайсаровой), был послан своим крёстным отцом – царём Петром – для обучения за границей на государственном коште. В инструкции Зотову, в то время агенту Адмиралтейства по найму иностранных специалистов, Петр написал о Василии Ивановиче: «Суворова отправить в Мардан, где новый канал делают, также и на тот канал, который из океана в Медитеранское (Средиземное. – Авт.) море приведён, и в прочие места, где делают каналы, доки, гавани и старые починяют и чистят, чтобы он мог присмотреться к машинам и прочему, и мог бы у тех фабрик учиться».
Учился Василий Иванович военно-инженерному делу. В 1724 г., вскоре по возвращении в Россию, он опубликовал перевод классической книги по новейшим тогда способам фортификации: «Истинный способ укрепления городов, издание славного инженера Вобана»[4]. По ней он впоследствии учил сына. «Покойный батюшка, – вспоминал Александр Васильевич, – перевёл способ Вобана с французского на русский язык и при ежедневном чтении и сравнении с оригиналом сего перевода изволил сам меня руководствовать к познанию сей столь нужной и полезной науки», как фортификация.
С этими знаниями Василий Иванович и устроился (по словам сына) денщиком и переводчиком к царю Петру. Тот вскоре умер, а на престол вступила его вдова Екатерина I. При ней Василий Иванович был «выпущен лейб-гвардии от бомбардиров сержантом», произведен в первый офицерский чин прапорщика и назначен в Преображенский полк, в котором дослужился до капитана гвардии. В начале этой службы он женился на Авдотье, дочери бывшего подьячего и дьяка, а ныне офицера Преображенского полка Федосея Манукова. По звучанию его фамилии, близкой к армянской фамилии Манукян, предполагают, что по материнской линии Александр Васильевич получил часть армянской крови. Это возможно: в Москве XVII в. проживало немало армян, прекрасно адаптировавшихся в русской православной среде. Дед генералиссимуса Семён Мануков, кем бы он ни был по роду, служил подьячим в Монастырском приказе, то есть принадлежал к той же среде, что и предки Суворова со стороны отца.
Наиболее вероятным местом рождения Александра Васильевича считают дом на Арбате, неподалеку от Серебряного переулка, возле церкви Николы Явленного. Он был получен Василием Суворовым в качестве приданого от отца невесты, Федосея Семёновича Манукова. В Никольском храме, вероятно, младенец Суворов и был крещен в честь св. Александра Невского, память которого празднуется 23 ноября.
Мальчику было 10 лет, когда семья переехала за город, в дом на берегу Яузы, в Покровской слободе, в приходе церкви Николая Чудотворца. Лишь после того, как Александр начал действительную службу в гвардии, в 1752 г., село Покровское было включено в пределы г. Москвы.
Свежий воздух и просторы слободы были избраны родителями не зря. Ребенком Александр был слабым и болезненным, но, с детства мечтая защищать Отечество, закалял себя с редкостным упорством. Он обливался холодной водой, спал на жесткой постели; в любую погоду, хоть под проливным дождем, скакал на коне; всю жизнь ел простую и здоровую пищу и ходил в одном мундире, не одевая ни плаща, ни шубы, ни перчаток. В результате о его выносливости ходили легенды, хотя личные письма свидетельствуют, что видимая неутомимость полководца была связана с преодолением им тяжких недугов и последствий множества ранений.
К физической слабости, которую не могли изменить никакие тренировки, надо прибавить тот факт, что Суворов поздно поступил в службу и почти всегда был намного старше своих соратников. Что он воистину хорошо в себе воспитал, так это умение, стиснув зубы и не подавая вида, переносить чрезмерные для него нагрузки и преодолевать лишения. Временами болезни и раны буквально валили его с ног. Но, едва поднявшись с постели, он реализовал свои планы, которые Фортуна хотела сорвать, с удвоенной энергией.
Стремительные марши, которые совершали по бездорожью, по грязи и мокрому снегу его войска, давались полководцу тяжелее, чем его солдатам и офицерам. Лишь силой духа Суворов заставлял себя не отставать, но быть впереди, да ещё ободрять уставших товарищей. В Швейцарском походе через вершины Альп, потребовавшем от русской армии сверхчеловеческого напряжения сил, когда солдаты падали и замерзали от усталости и холода, 79-летний Александр Васильевич уже умирал – и только поэтому позволил везти себя на коне, а не месил грязный снег вместе со всеми.
Умерщвление плоти, коим на протяжении тысячелетий гордились иноки, было для полководца обычным бытовым правилом. Не давая никаких обетов, Суворов всю жизнь не позволял себе вкусно есть и мягко спать. Постелью его была в лучшем случае жесткая походная кровать, которая стояла и в палатке, и во дворцах, где ему частенько случалось жить. В пищу он употреблял в основном каши, иногда добавляя в рацион рыбу и мясо. Он строго соблюдал посты, предлагая всем для здоровья поститься и в неурочное время. Питьём ему служили квас и ягодные напитки. Солдатам тогда был предписан алкоголь, но Суворов и здесь ограничивал себя от «роскошеств»: принимал в лекарственных дозах лишь анисовую настойку.