Суворов - Страница 11

Первой пошла в атаку кавалерия под командой Лаудона. За ней двинулась в штыки русская и австрийская пехота. Последние батальоны Фридриха, брошенные им в тыл наступающих, сами были охвачены с флангов и бежали. Теснимая повсюду, прусская пехота сгрудилась на Мюльберге и подверглась страшному удару русской артиллерии. Фридрих, оставаясь под свирепым огнем, кричал: «Неужели ни одно ядро не поразит меня!» Между тем на холме уже сверкали штыки пехоты Салтыкова, к королю прорубались русские кавалеристы. Верные гусары окружили Фридриха, а капитан Притвиц, схватив поводья его лошади, увлек короля с поля битвы. Два эскадрона лейб-кирасир полегли, пытаясь прикрыть беспорядочное бегство прусской армии. Конница Лаудона и Тотлебена преследовала неприятеля до Одера.

Под Кунерсдорфом пруссаки потеряли убитыми, ранеными и пленными около 20 тыс., потери русских и австрийцев простирались до 15 тыс. Фридрих оставил на поле боя 172 орудия, 26 знамен и 2 штандарта, огромное количество оружия, снаряжения и припасов. Остатки его армии разбежались. «Я несчастлив, что еще жив, – диктовал король. – …Из армии в 48 тысяч человек у меня не остаётся и 3 тысяч. Когда я говорю это, всё бежит, и у меня больше нет власти над этими людьми… Жестокое несчастье! Я его не переживу… я считаю всё потерянным».

Фридрих покинул армию, Берлин готовился сдаться на милость победителей. Война на континенте была выиграна.

«Это не я, матушка! – отвечал Салтыков императрице, пожелавшей чествовать победителя непобедимого Фридриха чином фельдмаршала. – Всё это сделали наши солдатики!» Суворов, как и каждый участник битвы, получил медаль с портретом императрицы Елизаветы Петровны и надписью «Победителю над пруссаками». Однако радость от одоления Фридриха Великого вскоре сменилась недоумением по поводу бездействия командующего.

Историки убедились, что полководческая карьера Салтыкова завершилась бесславно благодаря близоруко-корыстолюбивой политике Венского кабинета. Австрийцы задерживали наступление своей свежей и многочисленной армии, стремясь переложить тяготы завершения войны на русское воинство (потерявшее убитыми и ранеными 480 одних старших офицеров) и даже не поддерживая его снабжением. Салтыков знал, что угрозы австрийского двора сменить его более покладистым военачальником опираются на сильную поддержку в Петербурге, но отвечал твёрдо: «Если граф Даун не станет действовать наступательно, то российская армия непременно пойдёт обратно в Познань». При известии об окончательном отходе австрийцев Салтыков увёл армию в Польшу. Этот пример предательства австрийцами общих интересов Суворову пришлось вспоминать неоднократно.

Зимой Петр Семёнович тщательно готовил кампанию 1760 г. Но летом совместные действия с союзниками не сложились. Салтыков опасно заболел и 1 сентября сдал командование Фермору. Тот занял Померанию, а подчиненный ему корпус Чернышева вскоре взял Берлин, но отступление союзников вновь заставило русских уйти восвояси.

Александр Васильевич участвовал в этих операциях как дежурный офицер при штабе главнокомандующего. Даже это ему далось нелегко. После Кунерсдорфа он был назначен обер-кригс-комиссаром, проще говоря, интендантом. Назначение явно прошло по воле отца, весной 1760 г. направленного в действующую армию главным снабженцем: «генерал-губерпровиантмейстером». Естественно, что честный и распорядительный отец хотел иметь помощника, которому мог безраздельно доверять.

Поприще, на котором трудились отец и сын Суворовы, было стратегически важным: без провианта, который они собирали по разорённому войной краю, армия бы погибла. Василий Иванович не раз заслужил благодарности командования. 25 июля он стал кавалером ордена Александра Невского, а 16 августа 1760 г. был пожалован в сенаторы. Но его сын, сознавая важность своей миссии, всё равно рвался на передний край, мечтая о полях сражений.

Лишь после настойчивых просьб младший Суворов был рескриптом императрицы освобождён от ненавистной тыловой должности «и определён по-прежнему в полк при заграничной армии». «В полк» он был назначен условно, так как команды вновь не получил, и лишь по знакомству состоял при Ферморе во время операций 1761 г. в Силезии, Померании и взятии Берлина.

В кампании 1761 г. русское воинство под командой Бутурлина совместно с австрийцами окружило, а затем благополучно упустило армию Фридриха. Лишь корпус Румянцева поддержал славу русского оружия, овладев к концу года сильной крепостью Кольберг. Суворов успел поучаствовать и здесь, неведомо какими путями попав в офицеры при новом командующем лёгким кавалерийским корпусом генерал-поручике Густаве Густавовиче Берге.

Именно Бергу довелось первым оценить боевые качества 30-летнего «молодого» офицера Суворова. 44-летний прибалтийский немец, участвовавший в своей первой войне и выдвинувшийся отважной атакой во главе драгунского полка под Кунерсдорфом, решился дать Александру Васильевичу команду над сводным отрядом лёгкой конницы – гусар и казаков, – с которым Суворов совершил первые подвиги.

Корпус Берга успешно наступал в Силезии. Суворов участвовал во многих битвах (под Бригом, Бреслау, Штригау, при Грос- и Клейн-Вандриссе), а в сражении под Вальштадтом два дня возглавлял наступление 2-тысячного отряда, на четыре мили отбросившего королевские войска.

В боях под крепостью Швейдниц Александр Васильевич с отрядом казаков трижды ходил в атаку на ключевую высоту, взял её и несколько часов удерживал против многократно превосходящего неприятеля. Донские казаки, имевшие на вооружении пики, сабли и карабины, были иррегулярным войском. Они смело атаковали рассыпного противника на конях и сами сражались пешими в рассыпном строю. Метко стреляя, используя для укрытия от ответного огня рельеф местности, они предвосхитили появление в европейских армиях егерей.

Отбив атаки противника, Суворов получил подкрепление из двух казачьих полков и сам атаковал прусскую кавалерию, маневрировавшую у подножия высоты. Четыре полка прусских гусар и драгун были опрокинуты, разбиты и загнаны в королевский лагерь. Господствующая высота осталась в руках казаков. «Отсюда, – вспоминал Александр Васильевич в автобиографии, – весь прусский лагерь был вскрыт, и тут утверждена легкого корпуса главная квартира».

Установив соединение форпостами с бездействующими русской и австрийской армиями, Берг с занятой Суворовым высоты атаковал то и дело выходившую из лагеря Фридриха кавалерию. В одной из таких стычек, в которых участвовал Суворов, русские кавалеристы гнали четыре прусских полка до самого королевского шатра! «Сверх разных примечательных (дел), – с удовольствием вспоминал много лет спустя Александр Васильевич, – единожды под королевскими шатрами разбиты были драгунские полки, при моём нахождении, Финкенштейнов и Голштейн, (и) гусарские – Лоссов и Малаховский, с великим для них уроном».

В отличие от всей европейской кавалерии того времени ведомые Суворовым гусары с саблями и казаки с пиками атаковали на полном галопе. Даже вымуштрованные прусские кавалеристы, приученные своими командирами не только стрелять с шага, но и атаковать холодным оружием на замедленном манежном галопе (позволяющем сохранять стройные ряды), были поражены молниеносными атаками и сокрушительным натиском суворовских конников. Впервые пруссаки встретили противника, который не только бился с ними на равных, но и побеждал их в открытом кавалерийском бою.

Для многих командиров конная сшибка на «белом» оружии была хорошо забытым прошлым. Кавалерия, как элитный род войск, тогда вооружалась до зубов. Даже лёгкие конники-гусары имели, помимо сабли, по два седельных пистолета, нередко дополненные ещё и висевшим на перевязи карабином, обязательным в тяжёлой кавалерии, одетой в стальные кирасы и шлемы. Линейная тактика, которую ниспровергал в боях Фридрих Великий и никогда не принимал Суворов, подразумевала максимальное повышение огневой мощи выстроенной в чёткие порядки и медленно, чтобы не сбивать прицел, надвигающейся на противника конницы.