Суворов (1-е изд.) - Страница 3

«Указные науки», за которые должен был приняться дома двенадцатилетний Суворов, были довольно многочисленны: «арифметика, геометрия, тригонометрия, планов. геометрия, фортификация, часть инженерии и артиллерии, из иностранных языков, также военной экзерциции и других указных наук». В большинстве случаев «недоросли» выполняли эту программу более чем поверхностно. Что касается Суворова, то отец мог дать ему некоторые указания по фортификации и артиллерии, иностранные языки он начал изучать еще раньше, но серьезных занятий любознательный мальчик был по-прежнему лишен из-за скупости отца.

За это время Александр, еще ни разу не появлявшийся в полку, начал продвижение по лестнице чинов: в 1747 году он был произведен в капралы — по-прежнему сверх комплекта и без жалованья, «на своем коште».

Наконец, 1 января 1748 года он прибыл в полк и был прикомандирован к 3-й роте. С этого дня началась действительная служба будущего генералиссимуса.

Длинная, геометрически ровная линия солдат… Каждый статен, щегольски одет; волосы тщательно убраны и напудрены; у кирасиров и карабинеров черные подчесанные усы; тесаки горят, как огонь; ружья чисты в отполированы, как зеркало.

Так выглядела русская армия в середине XVIII столетия. Но за этой молодцеватостью, за внешним лоском скрывалось совсем другое. В сиявшем тесаке полоса оказывалась заржавевшей. Из ружья невозможно было метко стрелять: ложе его было устроено так, чтобы прямо лежать на плече, но, являясь прямым продолжением ствола, оно исключало возможность прицела. «Люди отменно хороши, — писал генерал Ржевский, — но как солдаты слабы; чисто и прекрасно одеты, но везде стянуты и задавлены, так что естественных нужд отправлять солдат не может: ни стоять, ни сидеть, ни ходить покойно ему нельзя».

Чтобы солдаты в марше не гнули колен, им подвязывали лубки так, что положенный на землю солдат без посторонней помощи не мог подняться. В некоторых полках был заведен специальный станок, в который завинчивали солдат на несколько часов, чтобы сделать «попрямее». Солдатам, назначенным в караул, начинали устраивать прически за сутки, и те, которые были «убравши», не могли спать иначе, как сидя.

Непомерно узкая, связывающая все движения одежда губительно отзывалась на здоровье солдат. Вновь прибывавших рекрутов не решались даже одевать по форме сразу, а вынуждены были приучать к ней постепенно, «дабы не вдруг связать и обеспокоить».

Когда же рекрут обживался, становился полноправным, вернее, «полнообязанным» солдатом, тогда с него взыскивали за малейшее нарушение. Если солдат плохо стрелял — это было в порядке вещей, но если в его головном уборе оказывалась незначительная неправильность, его жестоко наказывали.

Современники свидетельствуют, что в лагере не проходило часа без палочной экзекуции, без криков истязуемых. Исправным унтер-офицером и офицером считался тот, кто больнее дрался, «ибо тиранство и жестокость придавали название трудолюбивого и исправного».

Службы никто не знал; офицеры были сплошь невежественны. Поэт Державин, — состоявший в шестидесятых годах фельдфебелем в Преображенском полку, сообщает, что в его роте ни один офицер не знал команды. При выступлении в лагерь, капитан роты, не имевший понятия, что следует делать, возложил командование на фельдфебеля из старых солдат.

Большинство офицеров не имело не только строевого, но и общего образования. За многих полковых командиров подписывали бумаги их ад’ютанты. Даже через несколько десятков лет, при Павле I, были неграмотные губернаторы, во времена же поступления Суворова в армию это было обычным явлением.

Солдаты были нищи и голодны; под туго стянутым поясом было всегда голодное брюхо. Армейские офицеры также жили в бедности. Екатерина II писала: «Слышно нам, яко бы в полках армейских многие обер-офицеры, содержащие себя одним только жалованьем, такую претерпевают нужду и бедность, что для вседневной пищи иные рады были бы иметь место в обществе артелей солдатских». Нечистые на руку полковые командиры производили огромные вычеты из офицерского жалованья под предлогом необходимости обновить офицерскую одежду: в результате малосостоятельные армейские офицеры довольствовались «самою гнусною пищею».

Иначе обстояло дело в гвардии. Все, что имело достаток в богатство, стремилось туда в поисках легкой карьеры. Офицеры вели жизнь изнеженную, роскошную, исполненную развлечений. Вся социально-политическая обстановка того времени благоприятствовала этому: незадолго перед тем пал Бирон; воцарившаяся Елизавета Петровна, всемерно потворствовавшая дворянству, сделала развлечения главным занятием своего двора. Задавленные непомерными поборами крестьяне оплачивали «вечный праздник» веселой царицы. Дворяне со средствами втянулись в роскошную жизнь, пример которой подавала сама императрица. Не только офицеры, но даже унтер-офицеры гвардии, состоявшие в подавляющем большинстве из дворян, проходивших при полках военную выучку, участвовали в празднествах. Они приглашались даже на высочайшие балы.

«…В маскараде, который по высочайшему соизволению назначен быть в будущую пятницу… быть всем знатным чинам и всему дворянству российскому и чужестранному с фамилиями… Того ради в ротах и заротной команде всем чинам об’явить и кто из дворян пожелает быть в том маскараде, о тех подать в полковую канцелярию ведомости неотменно». Этот приказ, изданный в 1751 году, относился к обер- и унтер-офицерам. Об’явление о бале читалось в ротах, наряду с другими приказами.

Энгельгардт вспоминает, что когда он был записан сержантом в Преображенский полк, великий князь Павел Петрович сказал его отцу: «Пожалуй, не спеши отправлять его на службу, если не хочешь, чтобы он развратился».

Щегольство фронта и общее военное невежество, забитость солдат и безграмотность начальников, нужда одних и роскошь других — вот чем была русская армия в момент появления в ней Суворова.

Бросим теперь беглый взгляд на то, что представлял Семеновский полк, когда в него прибыл новый семнадцатилетний капрал.

Местом расположения полка являлась Семеновская слобода в С.-Петербурге, простиравшаяся от реки Фонтанки до Шушерских болот (близ Пулкова). Слобода была разбита на перспективы и прямые улицы; каждой роте был отведен особый участок, на котором строились дома, отнюдь не напоминавшие казармы. В комнате помещалось обычно четыре человека. Многие жили семьями, и в приказах того времени нередко встречались разрешения лицам разного звания селиться у своих родственников — солдат и офицеров.

Столь льготные условия об’яснялись тем, что полк состоял в подавляющем большинстве из дворян, что и определяло как отношение к нему общества, так и характер службы.

Одна из важных льгот, дававшаяся солдатам из дворян, заключалась в разрешении жить на вольных квартирах, вне черты расположения полка. Суворов воспользовался этим правом и поселился у своего дяди, капитана-поручика Преображенского полка; там он жил в течение всего периода своей солдатской службы. Другая льгота состояла в разрешении солдатам-дворянам брать с собой крепостных; некоторые приводили с собою в полк по пятнадцати-двадцати человек дворни. При получении приказа о выполнении тех или других хозяйственных поручений, дворянам разрешалось в ряде случаев посылать вместо себя крепостных. Приводим один из приказов, дающий понятие об этом: «Ниже писанных рот солдат: князь Стокасимова… как ни караулы, так и на работы до приказу не посылать понеже оные, вместо себя, дали людей своих в полковую работу для зженья уголья». Суворов также имел нескольких крепостных, но, повидимому, не более двух-трех.

Полком командовал граф Апраксин. Однако, согласно введенному Петром I коллегиальному устройству, имевшему целью уменьшить злоупотребления, роль командира полка сводилась к председательствованию в «полковом штапе»; даже приказы по полку не подписывались командиром, а отдавались от имени полкового штаба. Строевому учению не придавали большого значения: полк еще обстраивался, да помимо того, длительный срок службы внушал уверенность, что солдаты успеют обучиться. В приказе от 1 мая 1748 года можно прочесть: «Ежели на сей неделе будет благополучная погода, то господам обер-офицерам начать роты свои обучать военной экзерциции».