Суворов (1-е изд.) - Страница 10

Хотя действиями Суворова, в первую очередь, руководили пламенный патриотизм и неустанное военное влечение, в натуре его было сильно развито и честолюбие. Он презирал фимиам лести и утонченную роскошь, но военная слава, в первую очередь, слава родины, а вместе с ней и его личная, а также стремление к самостоятельности в действиях влекли его всю жизнь. За годы, проведенные в Новой-Ладоге, он должен был понять, как трудно будет ему осуществить свои мечты. Вероятно, тогда впервые возникла у него мысль использовать создавшуюся вокруг него репутацию «чудака». Изменять свой образ действий только потому, что поверхностные наблюдатели не постигали его смысла, он не желал, ломать свой характер в смысле манеры обращения он также не был склонен. Между тем репутация оригинала могла принести ту выгоду, что выделяла его из рядов прочих штаб-офицеров. Ему нужно было дать заметить себя. Странности приводили к этому вернее, чем достоинства и заслуги.

Надо коснуться еще одной черты Суворова, которая проявилась в этот период: уже в это время он одержал ту поразительную победу «духа над плотью», которую одерживал затем непрестанно в течение сорока лет и которая является одной из самых поразительных в длинной веренице его побед. В начале 1764 года, в одном из своих писем, он жаловался на свое здоровье, на то, что до крайности исхудал и стал подобен «настоящему скелету, лишенному стойла ослу, бродячей воздушной тени». Он страдал болями в груди, в голове и особенно в животе. «Я почти вижу свою смерть, — писал он, — она меня сживает со света медленным огнем, но я ее ненавижу, решительно не хочу умереть так позорно и не отдамся в ее руки иначе, чем на поле брани».

К этим словам нечего прибавить.

Бывшая когда-то сильным государством, Польша постепенно пришла в упадок. Крестьяне, городская беднота и мелкие ремесленники находились в состоянии полного бесправия и нищеты. Королевская власть стала иллюзорной; фактическими господами положения были дворянство и фанатически настроенное духовенство. Стремясь к полноте политического господства, паны и примыкавшая к ним шляхта добились установления такого порядка, согласно которому достаточно было хотя бы одному из шляхтичей выступить в сейме против проектируемого закона, чтобы этот закон не мог войти в силу. Вследствие этого порядка — так называемого liberum veto — роль законодательного органа была сведена почти что к нулю: в течение последних ста лет сорок семь сеймов разошлись, не приняв ни одного серьезного постановления. Но, получив преобладающее положение в стране, панство не умело использовать его; в его рядах шли беспрерывные раздоры, усугублявшиеся происками иноземных государств.

Внешнеполитическое положение Польши было подстать внутреннему. Польские короли были марионетками в руках соседних государств. Среди этих последних Россия проявляла особую настойчивость, еще более возросшую с воцарением Екатерины.

Еще будучи великой княгиней, Екатерина выразилась, что для России выгодна «счастливая анархия» в Польше. В октябре 1762 года, спустя три месяца после переворота, Екатерина написала Кейзерлингу, русскому посланнику в Варшаве: «Настоятельно поручаю вам покровительствовать, всем исповедующим греческую веру и сообщите мне все, что, по вашему мнению, может увеличить там мое значение и мою партию. Я не хочу ничего упустить в этих видах».

В этих словах заключалась целая программа: религиозный интерес — это только повод к политическому; защита диссидентов (разномыслящих в вере) в Польше только тогда имеет смысл, если может увеличить там русское влияние.

Это влияние достигло предельной силы, когда и 1764 году, после смерти короля Августа III, Екатерине удалось провести на польский трон Станислава Понятовского — бесхарактерного, недалекого магната, кстати сказать, находившегося одно время в интимных отношениях с нею. «Россия выбрала Понятовского на польский престол, — заметила Екатерина, — потому, что из всех соискателей он имел наименее прав, а следовательно наиболее должен был чувствовать благодарность к России».

В польском вопросе Екатерина вынуждена была действовать рука об руку с Фридрихом II. Собственно на почве предложений о разделе Польши и состоялось их сближение. За то, что Фридрих поддержал кандидатуру Понятовского, Россия заключила с ним военный союз. Однако, в противоположность своему покойному супругу, всячески афишировавшему сближение с Фридрихом, Екатерина постаралась, чтобы внешнеполитический союз с Пруссией никак не ощущался в обычаях и нравах страны.

В день заключения военного союза (31 марта 1764 года) Россией и Пруссией была подписана и секретная конвенция о Польше. В ней имелся, между прочим, такой пункт: «Если из нации польской такие найдутся люди, кои осмелились бы нарушить тишину в республике и произвесть конфедерацию противу их короля, законно избранного, то ея императорское величество всероссийское и его королевское величество прусское, признавая их за неприятелей своему отечеству и возмутителей народного спокойствия, повелят войскам своим войти в Польшу и поступать как с ними самими, так и с имением их со всякой военной строгостью без малейшей пощады».

Теперь оставалось только ждать предлога. Он не замедлил представиться в виде все того же злополучного вопроса о диссидентах. Это был в то время один из самых злободневных вопросов польской политики. Авторитет католичества в стране был сильно поколеблен. Диссиденты, главным образом православные и протестанты, добились для себя с помощью России и Пруссии почти полного уравнения в правах, но затем снова начали подвергаться притеснениям. После водворения на престол Станислава Понятовского они пред’явили требование восстановить их права. Станислав колебался, большая часть панов и шляхты, а также католическое духовенство возражали против каких бы то ни было уступок. В Варшаве собрался сейм; начались жаркие дебаты. Екатерина и Фридрих сочли момент подходящим, чтобы вмешаться. Репнин явился в сейм, арестовал ночью четырех лидеров антидиссидентской партии (Солтыка, Залусского и двух братьев Ржевусских) и отправил их в Россию. Этот беспримерный акт терроризировал сейм; закон о восстановлении прав диссидентов был принят, но по всей стране прокатилась волна негодования.

Польские патриоты стали подготовлять вооруженную борьбу против иноземного вмешательства. Их замыслы охотно поддержали Франция и Австрия. Франция не могла простить Екатерине, что та вышла из состава антипрусской коалиции. Австрийский император, Иосиф II, преисполненный честолюбивых затей, искал случая повредить чрезмерно усиливавшейся России. Помимо того, оба эти государства давно видели в Польше лакомый пирог и отнюдь не желали упустить свою долю. Им удалось привлечь на свою сторону Фридриха, который всегда непрочь был вовлечь своих соседей в какую-нибудь свалку, чтобы под шумок поживиться чем-либо.

Франция, Австрия и Пруссия обещали полякам свою помощь. Не желая непосредственно ввязываться в войну с Россией, они составили план толкнуть на борьбу с ней ее северного и южного соседей — Швецию и Турцию, находившихся в орбите их дипломатического воздействия. Ободренные столь обнадеживающими посулами, поляки начали подготовлять военное выступление. Во главе их стал каменецкий епископ Адам Красинский. В качестве военного руководителя он привлек мужественного и честного польского патриота Пулавского. В феврале 1768 года Пулавский встретился в небольшом городке Баре, близ турецкой границы, с несколькими видными панами и представителями шляхты[11]. Собравшиеся выпустили воззвание к польскому народу, в котором об’являли Станислава низложенным, а себя — главарями организованной ими национальной («Барской») конфедерации.

Через несколько дней под знамена конфедератов стеклось 8 тысяч человек. Войска Станислава, усиленные русским отрядом, стали укрощать движение. Начались жестокости междоусобной войны; особенно отличились в них запорожцы, обрадовавшиеся случаю пограбить и отомстить полякам за давние обиды. Преследуя поляков, один русский отряд ворвался в местечко Балту, принадлежавшее Турции, и выжег его. Европейская дипломатия приложила все усилия, чтобы раздуть этот инцидент. Подстрекаемый дипломатами, султан стал явно готовиться к войне с Россией. Это воодушевило конфедератов, и задавленное было движение распространилось с новой энергией.