Суть oстрова - Страница 4
– Стоять. – Следующим шаркающим пинком полицейский смел в воду газету с остатками снеди и раздвижной стаканчик. – Что за пазухой?
Вот оно, самое страшное…
– Ничего нет. Рубашку вот хотел сполоснуть, а то гниды замучили. Отпусти, начальник, я не хотел… – Иногда упоминание о вшах решает все проблемы, вот и здесь вроде бы помогло…
– Чего ты там не хотел, козлина? Весь город загадили, пидорасня вшивая! Раздавлю, гниду! Пшел… Это еще что?
Третий пинок металлической подковой пришелся по бутылке с коньяком и она разбилась.
Мокрым холодом протаяла бесценная жидкость сквозь ветхую одежонку, начав с ушибленных ребер, по животу и вниз, к ноющему от ужаса паху…
– А, козел! А говоришь – ничего! За вранье – утоплю, падаль…
Есть такая порода людей, которым твоя боль, твое унижение – бальзам, лекарство, на короткое время исцеляющее их души, исковерканные кем-то и когда-то, Обманчиво это лекарство, действует недолго и добывается только из тех, кто оказался слабее и беспомощнее, чем они… Но зато и радость от него горячая и острая: ничем ее не заменишь, ни сексом, ни жратвой… Тот, кто хотя бы однажды распробовал на себе эту подлую сласть в полную меру – тот подсел на нее и протух навеки и пропащая душа его обречена почти без передышек корчиться в личном аду, пока не разрушится вместе с телом.
Человек привычно втянул голову в плечи, прикрыл локтями левую сторону груди, чтобы ботинок не впечатал острые осколки в живот и ребра…
– Не надо, начальник, не бей… – и удары прекратились почему-то.
– Вставай, показывай, что там у тебя было. Живо, живо…
Человек, кряхтя, встал с коленей, осторожно стал выгребать стекло.
– Ну-ка, поверни сюда, этикеткой… Ого. Давай, дед, суй его, осколок этот, в карман и двигай со мной, в отделение. Потеряешь или выбросишь – затопчу, в блин раскатаю.
– Отпусти, начальник, пожалуйста…
– Может и отпущу, когда расскажешь, где научился на такие коньяки зарабатывать.
– Да это просто пузырь я нашел с винтом, закручивать удобно, а там на самом деле халка, я туда собрал.
– Угу, ага. Котам на помойке будешь яйца вертеть, а то я хороший запах от параши отличить не умею. Иди, говорю…
Делать нечего, пришлось идти.
В обезъяннике уже сидело двое бомжей, таких же потрепанных и старых. Они принюхались и завели было разговор, но человек был, мягко говоря, не в настроении и предпочел отмолчаться. Стекляшку с куском этикетки он побоялся выбрасывать, хотя умом понимал – надо бы. Но страх перед дубинкой и властью оказался сильнее.
– … Поджог и грабеж, папаша. Чо-нить желаешь добавить?
– Многовато, господин лейтенант, не было ни того, ни другого. Сам же видишь – не грабитель я.
– Вижу, что ты подонок и окурок жизни. Надо еще проверить «глухари»: не ты ли последний год маньячил в Центральном парке?
– Ну зачем вы так, господин лейтенант. Ведь я ни в чем не виноват, я клянусь…
– В парашном отсеке будешь теперь клясться. На парашу и на коровную мамашу. Где взял бутылку?
– Подарили. Сегодня утром.
– Врешь. Хорошо… Кто подарил, когда, при каких обстоятельствах?
Не стоило выдавать Нигера, ни к чему хорошему это бы не привело, уж это точно. При любом развитии событий, в составе группы наказание будет крепче: если сажать вздумают – срок длиннее навесят, если просто покуражиться – сами изобьют и меж собой стравят непременно… Признаваться никак нельзя, но и мученика из себя строить… Стыд – не дым… Тот случай, когда глаза не выест, надо спасаться… О, Господи, как я успел дожить до такого позора… Лишь бы только…
– Господин лейтенант, я вижу – дело серьезное вы мне вешаете, мне нужно позвонить.
Господин лейтенант выпучил глаза и рассмеялся от неожиданности, и патрульный, что привел человека в отделение, тоже засмеялся. Но лейтенанту вдруг пришла в голову мысль, что они нарвались на «спецслужбу» под прикрытием, попались «на живца» и со страху перед возможной катастрофой мозги выключились, отказались осознавать помойный запах, черные бугорки зубов, трясущиеся руки и щеки, никак не похожие на грим спецагента…
– Мы… Гм… Мы закон знаем, вот телефон, звони. Один звонок тебе положен.
– Фуэнтос, ну-ка заткнулся, пошел рапорт писать, подробненько…, все как было… Понял?
Испуг начальства передался Фуэнтосу и он молча упал на стул в углу, лихорадочно зашуршал писчей бумагой…
«Господи! Господи, только не подведи! Ведь забьют, собаки, если не дозвонюсь… Слава, те, Господи!..»
– Рик, это ты? Это папа… Из полиции, тридцать первое отделение… Тридцать первое, возле «Двух Стадионов». Ни за что, честно… Спасибо, дорогой, ох, спа…
– Ну и что? – Лейтенант задышал, оттаял, да и какое к черту прикрытие, когда за километр видно: бомж и синяк. Еще и звонил кому-то… – Не во Дворец, часом, звонил-то? А? Папаша?
– Нет, сыну, сейчас подъедет.
– А сын у тебя кто?
– Тоже типа юрист, только в частной конторе работает…
– Ну… подождем, посмотрим, что это за юрист такой… Может, весь в папу…
«А если не в папу, – мысленно продолжил лейтенант, – то… Фуэнтоса на улицу, чтобы не завидовал, то, да се… Меньше сотни…, двух сотен – брать нельзя, потому что полтинник патрульному положен – отдай и не греши… Трех сотен, потому что сигнал о поджоге все-таки был, этикетка прилагается, как говорится… Но если старик наврал…»
– Слушаю вас? Лейтенант Палмер. Да. Задержан, поскольку нарушал общественный порядок. У нас все в ажуре, все в книгу занесено, никто и пальцем не тронул, приезжайте и смотрите, господин адвокат. Вот и приезжайте. Да. Мы тут работаем и вы нам не ревизор. Да. Вот по закону и действуйте. Да насрать.
– Слышишь, Фуэнтос, о какая важна птица у нас! Адвокат звонил. Вот увидишь: привезет нашему деду разрешение ссать напротив Дворца.
– Что, дед, лапа наверху, а? – Палмер храбрился, но и сын-юрист, и адвокат, молниеносно выскочивший из телефонной трубки ради какого-то бомжа… Эт-то надо не спешить…
– Фуэнтос, хватит бумагу и воздух портить, давай ее сюда. Ну-ка проветри тут, да мало-мальский порядок наведи, сидим как в хлеву. И так хлев, да еще свиней всяких водим! Пусть в камере подождет, отведи его. И этих из обезьянника сунь подальше, в третью. И приберись, быстро…
Фуэнтос как раз двигал стулья и обернулся на шум. Человек вошедший в двери не так уж сильно походил на юриста, скорее на оперативника-силовика, если взять на веру слова о его принадлежности служителям закона… Но служители на работе одеваются более скромно, а этот расфуфырен как министр, даром что молодой. Тройка, запонки, галстук… Носки и кальсоны тоже, небось, шелковые. Шрам на роже. Ну-ну… Такие хорошо платят, повезло летёхе.
– Лейтенант Палмер, слушаю вас.
– Добрый день. Я по звонку… Ого! Вот так встреча. Палмер, Санди Палмер! 68 школа, 10-б. Не узнаешь?
– Ха… Чари… Ричард… Черт, сейчас вспомню… Из параллельного, «а», если не ошибаюсь? Рики!
– В точку.
Оба вдруг замолчали неловко, вспомнив причину встречи.
– Что-нибудь такое серьезное?
– Да нет. Нарушал. Распитие в неположенном месте. Был сигнал, не подозрение даже, что хищение… имело место… Да фигня. Твой? Поди, посмотри…
Вот этого мига человек-бомж страшился больше всего: когда сын взглянет на него и увидит его с близкого расстояния во всей полноте… Таков, как он есть сейчас… Вот он смотрит. Спрашивает о чем-то…
– Нормально, сынок. Все нормально…
Ушел. Отвернулся и ушел. Но он же не совсем, а с лягавыми договариваться… И стыда-то особенного не случилось. Господи, что со мной стало… Я должен бы умереть на месте, а я даже и не… Это пьяные слезы, и сам я полное ничтожество… Вот если бы я… Человек кряхтя сел на корточки и прижмурился, чтобы скоротать время за привычной мечтой о том, как вернется к нему благополучие, молодость, уважение окружающих… Но и мечты в последнее время стали какими-то скудные, не сладкие, к тому же то и дело отравляемые невзгодами, тем же воображением и насланные… Обязательно присутствовали в этих мечтах выпивка, мстительное торжество над многочисленными обидчиками… Только все наладится в грезах, как вдруг, откуда не возьмись, очередные беды, угрозы, которые надо перемечтать новыми хеппи-ендами, а уже устал и не хочется ни о чем мечтать. Выпить бы, вот чего надо бы…