Сущность Альфы (СИ) - Страница 441

В общем, это все было делом десятым, тем более что муж был осведомлен о его планах и против присутствия в их доме альф ничего не имел, хотя и старался не оставлять его наедине ни с одним из мужчин. Да, Утаката, ввиду его деятельности и перспектив, которые открывались перед молодым ученым, уже достигшего заоблачных высот, многим пожертвовал, чтобы быть с ним, переведясь из центрального офиса МАОБ в его Азиатский Департамент, но Сайкэн выбрал семью, поступил именно как омега, был подле него, рядом с ним, для него, за что Курама был ему искренне благодарен. Конечно же, благодарности было недостаточно, слишком мало, чтобы выразить все то, что значил для него супруг, и именно поэтому Кураме так тяжело, морально, душевно, ментально, далось следующие решение.

Пока он был беременным о близости, конечно же, и речи не было, точнее, он занимался любовью только с мужем, удерживая альф на строгой и почтительной дистанции. Это была не его прихоть, не его решение и даже не его попытка потянуть время, это было наказание для мужчин, которые все никак не могли угомониться, не могли понять, принять и смириться с тем, что он не будет принадлежать никому из них, что свой выбор он уже сделал. Некоторое время после родов ему тоже удавалось откладывать этот вопрос, ссылаясь на то, что ему нужно восстановиться (ну, да – восстановиться! Да он уже через неделю после выписки заседал в парламенте и яро оспаривал законопроект оппозиционеров коалиции), набраться сил, разобраться с отцовскими обязанностями, хотя именно в этой ситуации омега действительно тянул время. Курама понимал, что вечно так длиться не может, и что нужно что-то решать, но это было просто-таки вопиющей несправедливостью по отношению к его супругу, да и у него самого, честно сказать, не было особого желания ложиться под альф. А пришлось – и делать мужу больно, и принять в свою постель альф.

Нормой это, естественно, не было, но право на одну течку из четырех в год он каждому альфе выделил и ещё так, по мелочи, когда ему самому захочется, точнее, когда он чувствовал, что кто-то из мужчин отдаляется от него, чего нельзя было допускать. Значит, если секс был единственным способом удержать Учиху и Сенджу подле себя, вынудить их терпеть друг друга, общаться друг с другом, уступать друг другу, нужно снова поставить общественное выше личного и самому смириться с таким порядком вещей.

Было больно. Ему. Утакате. Альфам. Ведь, получается, три человека, которые любили его одного верно, ревностно и преданно, вынуждены были делить его друг с другом, а он сам чувствовал себя куртизанкой, падшим омегой, подлецом и нечестивцем, который торгует собой ради призрачной мечты, которую он воспринимал, как реальность, более того, как свое предназначение. Наверное, никто кроме Утакаты его бы не понял, и многие, в том числе и члены клана Узумаки, открыто говорили о том, что он пятнает честь клана своими недостойными поступками, что из-за него клан придет в упадок, что пришло время сменить главу, но дальше разговоров так и не зашло, потому что… потому что, в тайне, многие восхищались им, точнее тем, что он крепко держал в узде двух сильных альф. Да, никто, а Утаката понял, что отнюдь не говорило о его слабости, наоборот, нужно было быть очень сильным, чтобы поверить в своего супруга и его идеалы, чтобы, невзирая ни на что, оставаться его опорой и поддержкой, чтобы смотреть на альф так, словно это он делал им одолжение, позволяя мужчинам наслаждаться обществом своего омеги. И Утаката был за это вознагражден – омега носил его метку, а Учиха и Сенджу… Какая разница – хранили они ему верность или нет, да и не мог, не собирался Курама этого требовать от мужчин, главное, что оба альфы при любых обстоятельствах возвращались именно к нему. А это было уже не что-то призрачное, а огромный шаг к его цели.

И вот, теперь, судя по всему, Мадара собирался поговорить с ним о чем-то серьезном, тем более что разговор этот должен был произойти в присутствии Сайкэн, который тоже отложил все свои дела и, присев в кресло, приготовился слушать. Сам Курама уже догадывался о том, что же станет предметом разговора, важность которого уже сейчас выдавала взволнованность биополя мужчины, да и у него подходил период течки, именно той течки, которая принадлежала Учиха, но омега проявил терпение, не желая упускать миг трепетности столь судьбоносного момента.

- В общем, так, - Мадара, как мужчина, имеющий за плечами более ста лет опыта и, как он считал, достаточно изучивший, так сказать, своего омегу, сразу же перешел к делу, словно чувствуя, что хитрец Узумаки и так уже обо всем догадался, - роди мне ребёнка, Курама, - альфа строго, слегка нахмурившись и для убедительности приоткрыв свое биополе, посмотрел на удерживающего на своих губах легкую улыбку омегу. – Роди мне Учиху. Наследника, которому я смогу передать свой бизнес, - мужчина, увидев, что выражение лица багряноволосого так и осталось неизменным, а его биополе даже не встрепенулось, словно омега сейчас не испытывал ни единой эмоции, лишь вздохнул, таки признавая свое поражение в противостоянии с этим многоликим человеком. – Прошу тебя как человека, которому я отдал свое сердце, - и замолчал, ожидая.

Наверное, со стороны, это было похоже на унижение, потому что он, альфа, Учиха, опустился до того, что просит омегу, обычного омегу, которых пруд пруди, подарить ему наследника. Конечно же, Узумаки Кураму нельзя было назвать обыденным, обычным, типичным или заурядным. Курама был особенным, это все видели и понимали, но никто толком так и не смог бы ответить на вопрос – что же в нем такого уникального? Да, волевой. Да, сильный. Да, уверенный в себе, напористый, умный, целеустремленный. Но это можно было сказать о многих, считай о 50% всех мужчин-омег. Да, успешен. Да, уважаем и почитаем. Да, с его мнением считаются не только в парламенте, но и в Министерстве. Но и это не было чем-то сверхъестественным, потому что даже такие омеги, пусть и единицы, но были. Наверное, он все-таки недостаточно старался, недостаточно был заботлив и внимателен, недостаточно прилагал усилий, раз не смог сорвать с Курамы все маски и понять, в чем секрет его необычности.

Возможно, он бы и не пытался это сделать, поняв, что омега никогда и никому не откроется, что многоликость – суть его жизни, что, скорее всего, настоящего Курамы уже просто нет, есть только личины, которые багряноволосый сменял, словно по щелчку пальцев, если бы не чувствовал, что Утаката, тот, кого со всей справедливостью и с легким сердцем можно было назвать заурядным, знал настоящего Узумаки Кураму, более того, что этот омега самостоятельно смог сорвать с Курамы все маски и узреть его настоящего.

Многие, фыркая, задают, казалось бы, риторический вопрос: разве может омега быть сильнее альфы? Раньше Мадара ответил бы, что – нет, не может, но теперь он бы, не задумываясь, ответил – может, но не каждый и, конечно же, не ментально. Наверное, только омега смог бы понять омегу и только омега может быть рядом с таким омегой, как Узумаки Курама. В общем, ситуация была сложной, можно даже сказать, запутанной, как моток пряжи, и альфа до сих пор, даже по пришествии семи лет, не мог смириться с тем, что рядом с его возлюбленным другой, но именно в этой ситуации Мадара понял, что за все сто лет он так и не накопил необходимого жизненного опыта, чтобы прочесть этого человека.

Довольствоваться одной течкой в год – это низко, это больно, тем более в его случае, когда сущность все равно тянулась, когда сердце трепетало, как у молодого альфы, когда пяти дней безумия было отчаянно мало, и он каждый раз, когда ему неожиданно звонил Курама, замирал, надеясь, что сегодняшняя ночь будет принадлежать им двоим. И, да, его сущность до кошачьего урчания была удовлетворена тем, что омега пусть и негласно, осторожно и аккуратно, но все же уделял ему больше внимания и вне течки дарил больше ночей страсти, нежели Сенджу. Наверное, нужно было попробовать забыть, вырвать любовь к недостойному, тому, кто причинил ему боль, из своего сердца и попытаться наладить свою личную жизнь, ведь на этом омеге мир клином не сошелся.