Сущность - Страница 3

– Господи, – прошептала она.

Карлотта взглянула на часы. Было 23:30. Почти. Может, она и успела бы уснуть. Но Билли все еще был одет в джинсы и футболку. Что произошло? Карлотта попыталась сесть на край кровати, но у нее все болело.

– Можешь уложить девочек, Билл? – попросила она.

Билли вывел сестер из комнаты. Карлотта потянулась за халатом. Он валялся на полу красным комом. Даже не близко к стулу, куда она всегда его вешала.

– Надо выйти отсюда, – сказала Карлотта.

Она натянула халат и села на край кровати. Силы иссякли. Она посмотрела на свои руки. Над локтями, обтянутыми фланелью, виднелись красные следы. Она чувствовала, что вывихнула мизинец, когда боролась. Боролась? С кем?

Карлотта встала. Она едва могла ходить; чувствовала себя почти выпотрошенной. На мгновение у нее возникло жуткое ощущение, что она, возможно, все еще спит. Но оно прошло. Она потянулась вниз и почувствовала влагу. Не кровь. И ничего. Никаких признаков… Она медленно ззатянула пояс и вышла из комнаты. Впервые кровать показалась ей чудовищной, орудием пытки. Затем она закрыла дверь.

Карлотта не сомневалась, что ее избили и изнасиловали. Она пришла на кухню. Джули и Ким пили молоко и ели «Орео». Билли неуверенно сидел у двери. Наверное, думал, действительно ли можно пойти спать. Или что-то все еще было не так?

«Наверное, примерно так все сидят, когда в семье кто-то умер, – подумала Карлотта. – Все точно наладится, вернется на круги своя, забудется, но пока что приходится переживать чувство одиночества в темной яме. Потерянность и страх. И кто знает, как долго оно продлится».

– Полегче с печеньем, – сказала Карлотта. – У вас может заболеть живот.

Ким улыбалась шоколадным ртом. Джули шумно хлюпала молоком. Они казались Карлотте такими беспомощными.

– Пойдемте смотреть телевизор, – сказала Карлотта.

Они сели на диван. Билли включил телевизор. Несколько кинозвезд, которых Карлотта не могла точно определить, чопорно сидели в каком-то дорогом нью-йоркском пентхаусе. Билли сидел в мягком кресле у вентилятора. Все выглядело нормально, но ощущалось нереальным. Все равно что смотреть через кривое стекло, из-за которого все казалось странным, искаженным.

Карлотта была реалисткой. Ее взгляд на мир был приземленным – из-за жизненных обстоятельств и исходя из собственного опыта. У нее было мало или вообще не было иллюзий о себе или о своей жизни. Некоторые люди жили как бы понарошку, пытаясь быть кем-то другим, не слишком уверенные, в чем смысл. Но нищета, неудача и тяжелые времена все расставляют по местам. И сейчас, несмотря на физическую боль, Карлотту больше всего волновала невозможность определить, что реально, а что нет.

– Эй! Это Хамфри Богарт, – сказал Билли. – Я видел этот фильм.

Карлотта натянула улыбку.

– Ты даже не родился, когда сняли этот фильм.

Билли посмотрел на нее с вызовом.

– Я его видел! В лагере. Я докажу. В конце его подстрелят.

– Его всегда подстреливают в таких фильмах.

Билли откинулся на спинку кресла.

– Я хорошо его помню.

Карлотта посмотрела на девочек на диване. Как две куколки, наполовину завернутые в одеяло, которое одна из них, должно быть, принесла с кровати, они спали, не обращая ни на что внимания. И с огромной важностью посасывали большие пальцы.

– Сделай чуть-чуть потише, Билли, – попросила она.

Ночь продолжалась, и они уснули. Беспокойно. Карлотта – положив ноги на кофейный столик. Билли – в мягком кресле, закинув одну ногу на подлокотник. Только мерцающий телевизор, почти беззвучный, придавал дому видимость жизни.

Карлотта дернулась. Ее тело резко проснулось. Она уставилась на яркий прямоугольник солнечного света на стене рядом с вентилятором. Билли, должно быть, выключил телевизор посреди ночи – он уже не работал, – а сам лег в кровать. Девочки все еще спали на диване, нога Джули лежала на животе Ким. Карлотта посмотрела на кухонные часы. Было 7:35. Через полчаса ей нужно было идти в школу секретарей. Эта мысль угнетала.

Голова словно налилась свинцом. Одна из худших ночей в ее жизни. Карлотта задумалась о произошедшем вчера. Это было только вчера? К ней вернулось чувство отвращения, а вместе с ним и тошнота. Она с трудом поднялась на ноги и пошла в ванную, где чистила зубы целых пять минут.

В коридоре, ведущем в спальню, стояла корзина с чистой, но не глаженой одеждой, и она оделась в то, что смогла найти там, вместо того, чтобы открыть шкаф в спальне. Лифчик, трусы, синяя джинсовая юбка. Все блузки были мятыми. Она вытащила одну и натянула сверху свитер, надеясь, что день будет не жарким.

Зазвонил будильник у кровати. Она прислушалась к нему, наблюдая, как ерзают девочки. Билли вышел, наполовину проснувшийся, пересек коридор в одних трусах и выключил его. Затем, не глядя на мать, поплелся обратно в свою комнату и сел на кровать, зевая и собираясь с силами, чтобы одеться.

– Спасибо, Билл, – сказала Карлотта.

Что ей теперь делать? Болела каждая мышца. Времени на кофе не осталось. В службе социального обеспечения жутко разозлятся, если она пропустит даже один день. Карлотта чувствовала себя несчастной.

На кухне Карлотта поставила на стол фрукты и коробку кукурузных хлопьев на завтрак. Перед уходом разбудила девочек в школу. В доме было душно и тесно. Она вышла на яркий дневной свет, села в машину и поехала в школу секретарей.

1:17, 14 октября 1976

Карлотта спала на огромной кровати. Она проснулась от шороха в стенах, похожего на мышиную возню. Будто они скреблись, пробирались наружу. Затем почувствовала ужасный запах. Вонь протухшего мяса. Карлотта вскочила.

Ее ударили по левой щеке. От удара она повернулась, почти упала, но выставила руку вперед. Потом эту руку схватили. Лицо прижали к одеялу. Сильно придавили шею сзади.

Карлотта брыкалась, но никого не задела. Сильная рука обхватила женщину за талию и потянула вверх, ставя на четвереньки. Ночнушку задрали на спине и взяли Карлотту сзади. Гигантское нечто быстро нашло вход, болезненно протолкнулось внутрь, вдолбившись внутрь так быстро, словно от нее ничего не осталось, кроме этой части, ничего человеческого.

На этот раз одеяло на лице Карлотты не превратилось в кляп, как прошлой ночью, когда она чуть не задохнулась под подушкой. Женщина могла почти кричать сквозь комок шерсти. Как бы рука ни старалась, она не могла заглушить хрипы и испуганный плач женщины в агонии.

Послышался смех. Искаженный смех. Не мужской и не женский. Мерзкий и похотливый. За ней наблюдали.

– Давай, сучка, – голос ликующе захохотал.

Карлотта прикусила руку. Что она укусила? Было ли оно материальным? Да, зубы впились во что-то мягкое, но оно легко высвободилось. От удара по затылку в глазах помутнело. Почему он не кончил? Сотрясалась вся кровать.

Включился свет. Прямо как вчера. Только на этот раз в дверях стоял не Билли, а сосед, Арнольд Гринспан. Гринспан выглядел нелепо. Старик с костлявыми коленками, под пальто пижама, в руках монтировка. Что такой немощный старичок может сделать этой монтировкой? Он выглядел напуганным до смерти.

– Миссис Моран! – кричал он. – Миссис Моран!!! Что случилось?

Так странно, что он кричал изо всех сил, хотя стоял всего в паре метров. Зачем так орать? Потому что вопила и Карлотта. Она пыталась замолчать, но ее тело тряслось от спазмов и хрипов.

– Миссис Моран!!! – все, что мог сказать сосед.

Из-под локтя Гринспана показалось перепуганное лицо Билли. Карлотта тупо смотрела на них, дрожа и пища, как животное. Гринспан взглянул на ее грудь, опухшую и красную, будто кто-то ее истязал.

– Билли, – сказал Гринспан, – звони в полицию. Скажи им…

Карлотта пыталась прийти в себя.

– Нет, – выдавила она. – Не надо.

– Миссис Моран, – возразил Гринспан, – вас же…

– Не надо полицию.

Гринспан опустил монтировку. Затем подошел к кровати. Его глаза были влажными. Его голос дрожал от беспокойства.