Супруги Голон о супругах Пейрак - Страница 17
Утопичность планов Пейрака, основанных на его безоговорочном антиклерикализме и антибюрократизме, усугубляется индивидуализмом.
Но надо признать, что без этих черт, в сочетании с рискованностью, в конечном счете — авантюризмом его натуры, перед нами был бы другой, совсем другой человек, причем, весьма вероятно — утративший добрую половину своего обаяния. Ведь дело не только в «двойственности мировоззрения наших героев», как полагает А. Эпштейн. Разумеется, герои романа «продолжают жить обветшалыми, но дорогими для них феодальными воззрениями и традициями» — и в этом, смеем заметить, достоверность их образов, правда истории. Притягательная же сила образа де Пейрака в значительной степени заключается в его причастности к когорте авантюристов и романтиков, без которых так бедна была бы сокровищница мировой литературы. Он — собрат героев А. Дюма-отца, Эдмона Дантеса и д'Артаньяна, и героев, порожденных фантазией нашего соотечественника А. Грина — Артура Грея и Друда, и множества других персонажей полюбившихся нам книг.
Супруги Голон о супругах Пейрак. Ч.12
В «американских» томах романа-потока Голон перед читателем раскрывается широчайшая панорама Нового Света. Точно воссозданная историческая обстановка, атмосфера жизни поселенцев, ярчайшие пейзажи — все эти свойства авторской манеры обретают здесь истинное величие и мощь. Географическая карта этих книг густо населена, и каждый персонаж — будь то француз, католик или протестант, англичанин или индеец, явился на страницы со своей судьбой, своей психологией, своей достоверной индивидуальностью.
Бросается в глаза ожесточенность, с которой делают первые шаги по американской земле новоиспеченные колонисты: в первые же дни они вынуждены дать сильный отпор подосланным к ним воинственным ирокезам.
Но не потому ли эта кровавая сцена смущает нас, что мы привыкли к наивному гуманизму отечественных произведений о путешественниках, словно не существовало бессмысленных кровопролитий по инициативе дикарей, вроде описанных русским «открывателем Америки» Г. И. Шелиховым в его записках[107]?
Да, Пейрак стреляет в индейцев, покушающихся на его жизнь. Но с теми, кто протягивает ему руку дружбы, он готов заключить союз, основанный на взаимном уважении. Со старым вождем Массасуа он обсуждает даже свои глубоко личные дела, выслушивает мнение индейца об Анжелике и прислушивается к нему. Слова старика помогают графу преодолеть свои сомнения, почувствовать приток сил для осуществления своих планов.
Анжелика стала добрым гением колонии Голдсборо. Она лечит людей (вот когда пригодились уроки деревенской колдуньи, жившей в окрестностях ее родового поместья Монтелу!), помогает женщинам при родах. Ее просят дать имя первому родившемуся в Новом Свете ребенку — и она, конечно, называет имя Шарль-Анри...
А молва... Ох, уж эта молва! Когда родилась первая сплетня?..
Молва окрестила Анжелику Дьяволицей. Специальный агент квебекского иезуита д'Оржеваля, Марэш де Вернон, под именем моряка Джека Мервина ведет тайное расследование, цель которого — установить справедливость этого утверждения. Отец де Вернон — человек, стоящий выше предрассудков и уготовленной ему миссии шпиона. Его интеллигентность не позволяет ему «установить истину» простейшим способом: поначалу хладнокровно наблюдающий, как тонет Анжелика после кораблекрушения, Мервин-Вернон, убедившись, что «Дьяволица» может погибнуть, кидается ее спасать.
Раскрыв вскоре Анжелике свои карты, иезуит-шпион ведет с ней откровенный разговор о ее причастности к дьявольской свите. А потом пишет своему патрону донесение о «невиновности» графини де Пейрак: рапорт, исполненный глубоких аргументов, по всем правилам теологической и демонологической науки. «Чертовщина, приличествующая Средневековью», как выразилась И. Рубанова? Нет, текст письма Вернона заимствован писательской четой из подлинного донесения о демонологии, относящегося к XVII веку.
Смерть помешала отцу де Вернону восстановить доброе имя Анжелики в глазах Квебека. Тем не менее, супруги де Пейрак принимают приглашение губернатора Акадии маркиза де Вильдаврэ посетить враждебный город, следуя простому принципу: отсутствующий всегда не прав — значит, надо встретиться с отцом д'Оржевалем лицом к лицу.
В обрисовке Этьена де Вильдаврэ перо авторов, пожалуй, достигает истинной виртуозности. Жоффрэ де Пейрак говорит о нем: «Он что-то вроде Пегилена де Лозена, смешанного с Фуке, ибо у него деловой ум и дилетантство сочетается с блестящим, мольеровским взглядом на своих современников. Кроме того, он гораздо лучше осведомлен о всевозможных делах, чем кажется с первого взгляда».
Губернатор окраины колонии, где «дух независимости особенно чувствовался»[108] проявляясь, в частности, в «упорном отказе колонистов платить налоги»[109], добивается от населения их уплаты и при этом не забывает своей личной выгоды. Вильдаврэ — кокетливый и изящный светский бонвиван и сибарит. Между прочим, его сходство с Фуке состоит не только в деловом складе ума: как и министр финансов, он поплатился за то, что «превзошел короля в элегантности и вкусе». Правда, не лично: китайский фарфор, вызвавший ревность Луи, он поставил ко двору Месье, а потому оказался не в тюрьме, а в Канаде. Будучи отцом одного из многочисленных детей простолюдинки Марселины Раймондо, маркиз трогательно восторжен и заботлив к малышу. Проницательный и хитрый, он вполне может попасть впросак и допустить любую бестактность. И все-таки он стал неоценимым союзником Анжелики в завоевании Квебека.
И вот позади опасное путешествие с непредвиденной стоянкой и покушением на жизнь Жоффрэ в Сен-Круа-де-Мерси, и Тадуссак, где люди «породнились с полной опасностей и испытаний землей и жили приключениями колониального бытия, объединившись в особую породу, более независимую и объективную, чем их соплеменники во Франции» («Анжелика и заговор призраков») и где живы еще первопроходцы-соратники основателя Квебека С. Шамплена… Перед супругами де Пейрак и их спутниками — Квебек: «город с белыми домами и серебряными крышами. Шумный, деятельный, агрессивный и суеверный. Французский Квебек! Драгоценный подарок, неизъяснимое чудо, маленький Париж, эхо Версаля, болтливый, нетерпимый, элегантный, набожный, беспечный. Посвятивший себя молитвам и искусству, роскоши и войне, мистике и адюльтеру, покаяниям и величайшим авантюрам. Этот островок в океане, оазис в пустыне, этот цветок цивилизации в сердце примитивного варварства, пристанище непокорных стихий и беглых элементов, одинаково посягающих на человеческую жизнь…» Если б не было одной из самых объемистых книг серии — «Квебек. Анжелика бросает вызов», одного этого абзаца из десятого тома, «Анжелика и заговор призраков», достаточно, чтобы зримо представить себе удивительный и противоречивый город с его трудностями, радостями и тайнами. Строки, написанные поистине рукой Мастера!
Но объемистый том был написан в 1980 году. Если после кончины мужа в 1972 году Анне потребовалось четыре года для выпуска в свет «Заговора призраков» объемом в 400 страниц, то еще через четыре года она публикует книгу, листаж которой вдвое больше. Конечно, не объем определяет достоинство произведения. Но он свидетельствует о подвижническом труде писательницы. А результат — широченная панорама жизни центра Новой Франции, десятки персонажей, новых — и знакомых по предыдущим томам, индивидуальные, тщательно прописанные характеры, переплетающиеся судьбы... Наконец, это одна из самых остросюжетных книг цикла.
Супруги Голон о супругах Пейрак. Ч.13
Квебеком правили три власти: военная, гражданская и церковная. В романе созданы выпуклые образы интенданта Новой Франции Карлона, военного губернатора Квебека Кастель-Моржа, гражданского губернатора Фронтенака и епископа Лаваля. С. Райерсон упоминает о стычках Фронтенака с Лавалем и приводит высказывание самого Луи XIV о том, что в колонии церковники «сосредоточили в своих руках несвойственную им власть»[110]. Конфронтация Лаваля и Фронтенака отражена в подробно описанном в романе заседании городского совета. Автор «Анжелики» устами маркиза де Вильдаврэ рассказывает историю Осташа Банистера, отлученного от церкви за продажу спиртного индейцам. Внешне действия церкви могут показаться вполне оправданными. Но обращение к историческому источнику объясняет: «Грызня из-за доходов от торговли пушниной и за политическое господство прикрывалась ссылками на мораль. В частности, говорилось о том, какое зло причиняла индейцам продажа водки с целью выменивать у них меха. В ответ на попытки церкви вмешаться и на ее отлучение от церкви, гражданская власть узаконила продажу водки. Страдали же от этого только индейцы, их стали еще больше обманывать и грабить...»[111].