Супруги Голон о супругах Пейрак - Страница 10
И вновь его напутствие — казалось бы, последнее:
«- Мой путь мне предначертан, и мне нужна холодная голова, чтоб я мог им следовать, — продолжал Дегре. — Ты вовлекла бы меня в безумие, я не хочу тебя больше видеть»[58].
Однако их встреча происходит на первых же страницах следующего тома: женщина в маске бросается к карете лейтенанта полиции, пытаясь проникнуть внутрь. Но Дегре, узнав Анжелику, колотит тростью по ее пальцам: «Я же сказал, что не хочу вас больше видеть!»
Потому ли, что он, «благообразный мужчина, принадлежащий к лучшему обществу», хотел, как полагает Анжелика, «мучить себя, обрекая свою любовь к ней на полное забвение»? Или потому, что, отвечая на предъявляемые к нему обществом претензии, решился «обзавестись подругой, взяв в жены дочь какого-нибудь честного, рассудительного, бережливого торговца» — он, по собственным его словам, привыкший «к таверне и бардаку», видевший в женщине лишь «хорошее крепкое животное, уютную бабенку, с которой можно делать все, что хочешь»?
Вскоре читатель вместе с героиней романа понимает в высшей степени благородные мотивы его поведения. Спустившись с крыши и войдя в дом Анжелики через окно, Дегре разъясняет, что встречаться открыто им нельзя: король приказал установить за ней слежку, и «очень высокий офицерский чин лично ответствен за ваше присутствие в столице. — Кто это? — Сам помощник месье де Ла-Рени, некто Дегре. Слышали, вероятно?»
Он старается доказать «неукротимой Анжелике», что ее любовь к Жоффрэ — самовнушение, что ни Пейрак, каким она его любила, ни она сама уже не те, что прежде. Анжелика спорит: страстно и с той степенью открытости, какая допустима лишь в разговоре с близким другом. И, прощаясь, Дегре тоном то ли друга, то ли любовника — во всяком случае, человека, преданного настолько, чтобы предупредить об опасностях неверного шага, просит ее не поступать опрометчиво, но не находит в ней понимания: «Упряма, как мул, — вздохнув, сказал он. — Что ж, отныне предстоит выяснить, кто сильней». И Анжелика пускается в очередной поединок с судьбой.
А судьба сталкивает их снова — на сей раз в Ла-Рошели, куда Дегре «стремглав бросился»: не столько потому, что ему поручили «отыскать и изловить» бежавшую туда Повстанку из Пуату, сколько затем, чтоб освободить ее от лап президента королевского комитета по делам религии, Бомье, который «пугал Анжелику больше, чем Дегре. Даже когда Дегре выворачивал ей руку, допрашивая о квартирной краже, между ними было взаимное физическое влечение, которое многое упрощало. При одной мысли о том, чтоб нейтрализовать напористость Бомье собственным обаянием, Анжелика испытывала тошноту. К тому же все его удовольствие состояло в том, чтоб издеваться над жертвой… Одним росчерком пера он мог решить судьбу человека, и в этом состояло его удовлетворение».
Несмотря на приказ, Дегре не намерен арестовать Анжелику. Более того, он дает ей двадцать четыре часа, чтоб она помогла спастись своим друзьям-протестантам. И между делом сообщает об аресте «величайшей отравительницы того времени, а может быть, и всех времен, маркизы де Бренвилье», приподнявшем «завесу над знаменитой драмой отравлений, следы которой обнаружены были у самого подножия трона»[59].
Анжелика укажет ему эти следы и назовет имя Монтеспан в письме из далекого Нового Света, куда будет для выяснения ее личности направлен, стараниями Дегре, влюбленный в нее Никола де Бардань.
Ее письмо «мрачный сыч» благоговейно целует, «чтобы почувствовать ее нежные тонкие пальцы, складывавшие письмо, которое еще хранит аромат ее духов».
Словно не существует разделяющего их океана. Словно только вчера он произнес при прощании в Ла-Рошели:
«- Я люблю вас... Теперь я могу это вам сказать, потому что это уже не имеет значения».
Естественно, что парадоксальный склад характера этого незаурядного персонажа заставляет Анжелику делать парадоксальные сопоставления: «Дегре, Замызганный Поэт — она немного смешивала их в своих мыслях, охотника и жертву: оба были сыновьями Парижа, оба острословы и циники, пересыпавшие низменный жаргон латынью». И, поразмыслив, мы понимаем, что полицейский и сочинитель стишков, оскорбляющих величие короны, — действительно, две стороны одной медали…
Это становится очевидным, когда в Канаде Анжелика получает весточку от Дегре, в целях конспирации анонимную и умело стилизованную под стишки Замызганного Поэта.
П. Декс со ссылкой на профессора Сорбонны, автора пятитомной «Истории французской литературы XVII века» А. Адана, пишет: «В августе 1662 года двадцатитрехлетний парижский адвокат Клод Ле-Пти был приговорен к смерти судом Шатле за то, что написал „стихотворные произведения, содержащие неуважительные отзывы о властях и официальной религии“»[60].
Клод Ле-Пти — один из тех, о ком писал Поль Лафарг: «... были все же писатели, не поддающиеся влиянию... салонов и Академии, за что их клеймили прозвищами либертенов, грязных писак, краснорожих поэтов. Обладая пламенным темпераментом, мятежным духом и большой философской смелостью, они продолжали пользоваться неочищенным языком и писать ходовым буржуазным слогом. Писали они для мещанского общества, состоящего из образованных буржуа и группы независимых дворян, не подчинявшихся установленным правилам»[61].
Образ Замызганного Поэта — Клода Ле-Пти, логически и в соответствии с исторической правдой противостоит в романе приверженцам придворного претенциозного стиля.
Дополняя эту антитезу, незримой тенью присутствует в романе и великий насмешник Поль Скаррон, вдова которого — урожденная Франсуаз д'Обинье, будущая морганатическая супруга Луи XIV, маркиза де Ментенон — один из заметных персонажей трех первых томов романа.
Что до самой Франсуаз де Ментенон, авторы показывают нам ее в период, когда она была еще далека от того, чтобы вытеснить из жизни короля Атенаис де Монтеспан, хотя намек на будущее подруг дан ими еще в первом томе, в сцене въезда монарха в Париж 24 августа 1660 года, который героини наблюдают с балкона Кривой Като де Бове: «Луи XIV проехал мимо трех женщин…, совершенно не подозревая, какую роль они сыграют в его жизни».
В «Пути в Версаль» подруги посещают Катрин Лавуазен, чтоб узнать, суждено ли Атенаис завоевать сердце короля. Гадалка всем трем клиенткам — Атенаис, Франсуаз и Анжелике — предсказывает любовь монарха, и раздражительная Атенаис, возвращаясь от предсказательницы, брюзжит: «Жалкого су не стоит слово этой женщины. В жизни не слышала подобного вздора… Всем одно и то же говорит!»
Да, Франсуаз пока не достигла вершин своей судьбы. Она еще не мадам де Ментенон, она только вдова Поля Скаррона, родившаяся от Констана д'Обинье, заключенного в тюрьму за участие в заговоре Гастона Орлеанского и женившегося на дочери коменданта тюрьмы Жанне де Кордильяк. Названная по имени крестного отца, Франсуа де Ларошфуко, она родилась в тюрьме и выучилась читать по тому Плутарха, а гусей пасла с книгой поэта и моралиста минувшего века Ги Пибрака под мышкой. Поль Скаррон учил жену языкам и искусству стихосложения. Умирая, поэт сказал жене: «Прощайте, вспоминайте иногда обо мне. Я не оставляю вам богатств; и хотя добродетель не приносит их, я все же уверен, что вы всегда будете добродетельны»[62].
Именно добродетель Франсуаз Скаррон позволяет ей увидеть в Анжелике «то, за что многие красавицы отдали бы жизнь, но чего они никогда не получат» — душу.
Тем не менее, «Анжелика с удивлением отмечала, что не находит в ней теплой, доверительной дружбы, какую ей дарила Нинон де Ланкло»[63].
Блестящая парижская куртизанка, салон которой посещали Ларошфуко и Мольер, а также шведская королева Кристина, — остроумная и образованная женщина, один из сыновей которой стал военным министром, а другой — застрелился от трагической любви к собственной матери, Нинон де Ланкло (по утверждению Вольтера, дочь профессионального музыканта), выступает в романе Голон умным и верным другом Анжелики, «наперсницей ее затей», несмотря на то, что она на много лет старше героини романа. Она рассказывает Анжелике историю несчастной любви Сен-Марса к Марион Делорм, которая была всего на три года старше ее самой, и Анжелика просит: «Нинон, не говорите со мной, как бабушка, это вам не идет».