супермаркет(СИ) - Страница 13

- Я закончила, - наконец, тихо сказала она, потому что голос неожиданно куда-то пропал.

- Вижу, - отозвался он тоже неожиданно тихо, но с места не сдвинулся.

Маша еще несколько раз вздохнула и спросила уже окрепшим голосом:

- Можно идти?

В глазах Егорова опять промелькнуло удивление, он неторопливо отвел взгляд, слегка пожал плечами и пошел к своему столу.

- До свидания, - уже совершенно спокойно попрощалась Маша, но ответа не услышала.

Домой девушка возвращалась с соседкой, и, воспользовавшись этим, долго расспрашивала о Егорове. Узнала, однако, немного. Работал он здесь давно, был другом хозяина супермаркета. Тяжелый человек: постоянно хмур и чем-то недоволен. Ни на кого не кричит, однако недочетов в работе не прощает. Не женат. Женщин, но не из коллектива, любит, и постоянно у него кто-то есть. Правда, в последнее время его видят только с одной. Поговаривают еще, что дорогие подарки для его дам частенько покупает Эмма Петровна. От таких мужиков, как Егоров, лучше держаться подальше: перешагнет и не заметит.

Дома Маша была рассеянна, все падало из рук. Уже лежа в кровати, она закрыла глаза и тут же вспомнила глаза Егорова. Темные и холодные.

- Не бойся, Маша, - сказала она себе, - на твой век работы хватит. В конце концов, тебе двадцать пять, у тебя есть Иван. А что касается Егорова... Ему, разумеется, нет дела до простой уборщицы, а тебе - до него. Забудь!

Успокоенная, она улеглась удобнее, немного подумала об Иване, ночевавшем где-то на объекте, и заснула.

Отношения с Иваном в последнее время вошли какую-то новую колею, выбраться из которой не могли ни он, ни она. Упреки в ее холодности больше не звучали, потому что она по-прежнему старательно пыталась соответствовать его ожиданиям. Но, видимо, в этих попытках Иван так и не увидел ни желания, ни искренности, и все это кончилось тем, чем и должно было кончиться: он сорвался.

Это случилось неожиданно для них обоих. Коса Маши оказалась вдруг намотанной на его руку, голова запрокинулась, открывая шею для поцелуев-укусов. Маше было больно и тяжело, она задыхалась, но увернуться от сильных рук и беспощадных губ не могла. Ей вдруг показалось, что Иван ее за что-то люто ненавидит и поэтому наказывает. Стало страшно, и слезы полились из глаз.

- Никогда не бросай меня! - навалившись на нее, хрипел он. - Я знаю, ты меня не любишь.

Возразить ему она не могла, да это было и не нужно, потому что он ее вряд ли бы услышал. Все это тянулось, как показалось Маше, бесконечно долго, а закончилось так же неожиданно, как и началось.

Что это было, Маша не знала, но уж больно все смахивало на банальное изнасилование, а повторения подобного она не желала. Иван же выглядел удрученным и просил прощения, боясь взглянуть на ее кожу, расцвеченную его руками и губами. Разумеется, им нужно было обсудить произошедшее, но дальше его торопливых извинений в тот вечер дело не продвинулось. Видимо, он и сам был напуган случившимся. Откладывать разговор в долгий ящик Маша не решилась.

- Иван, - начала она следующим вечером, осторожно прижимаясь к его теплому телу, - я не хочу тебя терять, но ты должен понять, что я такая, какая есть. Другой, наверно, не стану, хотя очень стараюсь. Понимаю, что ты ожидал от нашей совместной жизни чего-то большего, поэтому не держу тебя. Захочешь - уйдешь, но мне будет очень больно, потому что ты - лучший.

Он, несколько успокоенный ее доброжелательным тоном, попытался объяснить, что же произошло, но, кажется, сам до конца не понимал или не хотел понять.

- Не знаю, что во мне не так и почему ты откровенно не хочешь меня; не знаю, о чем постоянно думаешь и чего хочешь. Ждал, когда это изменится но, видимо, зря,- с горечью в голосе, наконец, сказал он.

Маша даже не попыталась его переубедить, потому что все сказанное, к сожалению, было правдой. Если бы она знала раньше, что ничего не стерпится и не слюбится! Но, с другой стороны, роднее и ближе Ивана не было никого в целом свете, поэтому она и хваталась за него, как за соломинку, не желая повторения судьбы мамы и бабушки. Кроме того, Маша была абсолютно уверена в присущей ей некой душевной черствости, этаком дефекте, иначе почему после расставания с Андреем ей никто не мог даже просто понравиться?

- И что теперь?- осторожно спросила она.

- А ничего. По мне лучше так, чем никак. Хочу быть с тобой.

- И я.

Иван, глубоко вздохнув, обнял Машу и прижал к себе, и она, впервые проявив подобную инициативу, начала покрывать его шею легкими поцелуями.

Больше к этому разговору они не возвращались. Казалось, что между ними стало все ясно и честно, что они принимают друг друга такими, какими были. Но, как говорят, оказалось, что это только казалось: через некоторое время Иван заговорил о детях.

- Спрашиваешь, чего я хочу? Быстрей накопить денег на первый взнос, расписаться с тобой и родить троих детей. Маша, а давай родим сейчас?

Сказано было вроде бы в шутку, да Маша и отшутилась, но разговор этот стал повторяться с завидной регулярностью.

- Иван, ну какие сейчас дети? Мы только начали жить. Успокойся...

- Родишь, тогда успокоюсь, - угрюмо прерывал он ее.

И Маше пришлось пообещать, что, как только найдется нормальная постоянная работа, они вернутся к этому разговору.

На другой день она начала уборку вовремя. Еще с вечера решила навести порядок быстрее и уйти до возвращения хозяина кабинета. Егоров, конечно же, ответил на ее приветствие лишь кивком головы и вышел. Глаз даже не поднял и казался еще мрачнее, чем раньше. Маша могла бы поклясться, что чувствовала исходящий от него жар, когда он прошел мимо. Прямо чертовщина какая-то!

Наказана за своеволие она была уже на следующий день: он вернулся со своего обхода минут на пятнадцать раньше, буркнул, что подождет, и простоял это время у стены, молча наблюдая за ее работой. Маша не помнила, как закончила уборку, как попрощалась. Уже в коридоре, остановившись у окна и прижавшись лбом к прохладному стеклу, немного успокоилась. Да что же это такое? Он ведь не делает ничего особенного, но, кажется, в его присутствии все наполняется каким-то доселе ей неизвестным смыслом.

Урок, который преподал Егоров, Маша усвоила с первого раза. Всего-то и надо было прийти вовремя, поздороваться, удостоиться кивка головы, заняться уборкой, а потом дождаться его, попрощаться и выйти. Хорошо! Так и будет!

Все так и было, но спокойствия от этого не прибавилось. Она до дрожи волновалась, заходя в кабинет, хотя Егоров по-прежнему не обращал на нее никакого внимания, а выходя, радовалась, что может вздохнуть полной грудью. Она думала о Егорове постоянно и ничего не могла с этим поделать. Было стыдно, лежа в постели с одним мужчиной, мечтать о другом.

В детстве у Маши был будильник, который нужно было заводить каждый вечер. Чувствуя, как натягивается пружина, она делала это очень осторожно, потому что ее легко можно было сломать. Сейчас девушка ощущала себя той самой пружиной. Закрученной до предела.

Однако, время шло, и постепенно Маша стала воспринимать Егорова иначе. На место страха, раздражения и непонимания пришли иные чувства и желания: хотелось положить ему руку на голову, провести по волосам, а потом заглянуть в глаза и понять, что же произошло в его жизни, почему он стал таким, каким теперь его знали все. А еще хотелось увидеть, как он улыбается. Какими же счастливыми были женщины, которым было позволено все это!

От таких мыслей можно было сойти с ума. Пора было остановиться. Нечто подобное у Маши уже было: несбыточные желания и ожидание счастья. И чем это закончилось? Ничего мало-мальски схожего она больше не допустит. Надо было что-то менять. И срочно. Немного подумав, она сделала то единственное, что могла: попросила перевести на другой участок. Согласие было получено. Требовалось только доработать на прежнем месте до конца недели.

Вот и настал этот последний день! Больше с Егоровым сталкиваться не придется, и все забудется, как забываются страшные сны в детстве. Маша вошла в кабинет. Егоров сидел за столом, лицо его было бледным. На приветствие он не ответил, только потер виски руками, скривившись от боли.