Сундук старого принца - Страница 79

Но поздно. Парусник исчез среди кошмара темных волн. Я повернулся и поспешил к холму, с которого подавали сигнал. Сердце мое бешено билось, рот пересох, ноги подкашивались. Там на дюне, как я знал из прошлых прогулок, стоял памятник жене моряка. Каменная фигура, заслоняя ладонью глаза, всматривалась в горизонт, другая рука была протянута к морю с жестом мольбы. Никто не мог сказать, когда и кто поставил это произведение на берегу, но скульптура вечно ждущей Голландки глубоко впечатляла. Сотня шагов по песчаному склону — и я у цели.

На месте фигуры пустота, словно там ничего и не существовало. Возможно, я ошибся дюной, мелькнуло в голове, Но нет. Вокруг ни малейшего намека на узнаваемую картину. Горсть песка вместе с порывом ветра залепила глаза, а когда я протер их, то чуть не вскрикнул. Рядом со мной стояла женщина в старинном белом чепце, закутанная в шаль. Лицо ее было строго и печально. Не задавая вопросов, она взяла меня за руку и повела за собой. Мы шли мимо приземистых домиков, и в них горели свечи или масляные светильники. Где-то из-за решетчатых окон раздавалась трогательная музыка. В один из домов мы вошли. Я словно попал в картину Ян Стина, Вермера или иных художников из «маленьких голландцев». Простой, но изысканный интерьер таверны, подгулявшие посетители в богатых платьях со шпагами на боку, нарядные женщины с музыкальными инструментами в руках и даже живописец, притаившийся в уголке, торопливо делающий набросок На переднем плане стол с яствами и драгоценной серебряной посудой. Мы проследовали в другую крошечную и темную комнату. Там была одинокая старуха с беззубой улыбкой. «Достань карты судьбы!» — обратилась к ней моя спутница, и я не успел удивиться, что понимаю ее язык. «Таро?» — уточнила гадалка. Моя незнакомка кивнула и бросила золотой гульден в сморщенную старческую руку. Какие-то пожелтевшие картонные листки с изображениями мешались в ладонях старухи. Я вытянул карту. На ней бородатый старик с посохом в руке. Моя спутница словно узнала что-то и, не сдержав чувств, заключила меня в порывистые объятия. «Отшельник!» — молвила она с радостью. «Да, отшельник, — как эхо повторила старуха. — Я знала, Катарина, что мы рано или поздно встретим его». Над морем вставала утренняя заря, и свет из окна упал на Катарину. «Нам пора расставаться», — сказала она. Я молчал, любуясь ею. Ее наряд теперь являл все свои достоинства. Черное атласное платье, золотистая парча отделки, ослепительная белизна старинного чепца… гранатовое ожерелье, браслет и над всем этим сияние лица, исполненного красотой надежды. Пробил колокол на часовой башне. В одно мгновенье Катарина замерла и превратилась в портрет, так же как и старуха, и все пришедшие в эту ночь в таверну. Я с изумлением обнаружил, что сижу один, уставясь на несколько картин, украшающих интерьер моей гостиницы. Прежде всего я вгляделся в портрет моей ночной незнакомки. Сомнений в подлинности не было. «Катарина Лейнинк» — было начертано на медной дощечке, прикрепленной к раме. Художник Герард Терборх. Почему я, живя здесь, не обратил внимания на этот портрет раньше? Ах да, я же приходил сюда лишь вечером, когда стены тонули в полумраке слабого светильника. Теперь же я мог насладиться шедевром шестнадцатого века. Высокий лоб обрамляли гладко зачесанные волосы. Легкая, затаенная тревога глаз так сочетается с детской верой в чудо. Несмелая улыбка причудливого изгиба губ дарит теплом и участием, но, кажется, обращена не ко всем, а к кому-то одному. Позади, на втором плане, виднелась темная шпалера с кораблем. Его мачты усыпали гроздья голубых огоньков святого Эльма.

Каюсь, но моего внимания на другие картины не хватило. Я уснул, и впервые за много лет моя встреча со шкипером не закончилась сражением и меня не мучил вопрос о бессмысленности нашего противостояния. Лишь вечером я проснулся и поспешил на берег. Каменного изваяния Ждущей опять не было на своем месте, и она не встретилась со мной ночью, однако я не отчаивался. Буря на море продолжалась. На третью ночь как будто все повторилось. Огни в море, «Летучий Голландец», сигналы… Да, я еще обратил внимание, что перед появлением судна как-то по особенному закричали чайки. Когда корабль повернул в море, я увидел черный предмет среди пенных волн. Рискуя быть смытым в море, я достал его. Это оказался полупустой бочонок, очевидно сброшенный с корабля. На дне его тускло поблескивала какая-то темная жидкость. Чья-то рука тихо легла мне на плечо. За моей спиной стояла Катарина. Слезы стекали с ее чудесных глаз. «Он опять не смог причалить и послал берегу лишь свое лицо!» Я не понял, что она имеет в виду, тогда она зажгла кресалом свечу, и мы, укрывшись от ветра, заглянули в бочонок. Со дна его на меня глядело мое собственное отражение, но было оно много старше. Словно древний лик, напоминавший библейских старцев, взирая на мир глазами, пережившими не одну сотню лет. «Ян Ван-Влотен!» — шепнула женщина в бочку. «Катарина!» — отозвалось отражение. «Твой спаситель из будущего пришел к тебе, — продолжила женщина. — Он вытащил карту отшельника, и у меня нет сомнений в нем. Время наступило, и твой черед сделать выбор?» Судорога исказила лицо шкипера «Летучего Голландца», и затем он обратил свой взгляд на меня. «Попробуй стать на мое место и сделать то, что я не смею, но помни, я буду сражаться с тобой до конца».

О, эта ночь! Она открыла мне столько, что мой рассудок или его остатки отказывался принять происшедшее за правду. Тем не менее я приобщился надежды, и мне был указан путь к самому себе.

И в третий раз «Летучий Голландец» приблизился к берегу. На утлой лодке я, в реальности или во сне, поплыл навстречу кораблю-призраку. Сознаюсь, что лишь присутствие Катарины толкнуло меня на этот безумный шаг. И вот, как множество раз прежде, я оказался в капитанской каюте, и старый шкипер или скрип корабля стали рассказывать мне историю трехсотлетней давности. Катарина сидела между нами, время от времени вставляя какие-то слова. Возможно, это был не рассказ для меня, а всего лишь разговор между этой парой возлюбленных, встретившихся после столь долгой разлуки. Но суть этой истории такова.

Юный моряк по имени Ян Ван-Влотен, разгуливая по Амстердаму, случайно забрел в старую таверну, где праздновалось обручение дочери художника Катарины Ван-Лейнинк и богатого капитана Рейнгольда. Увидев невесту, Ван-Влотен потерял и сердце, и голову. Меж тем подгулявшие гости подняли тост за лучшего шкипера, чье судно самое быстрое, а судьба самая удачная. Сам не зная, что делает, юный моряк встал и заявил, что не признает этого и что титул первого шкипера необходимо прежде завоевать. Жених вскипел от этой наглости «мальчишки» и хотел вышвырнуть его за дверь. Однако невеста его внезапно встала на защиту. Спор окончился тем, что Ван-Влотен и Рейнгольд должны были отправиться в южные широты Вест-Индии за грузом чая, табака и пряностей и первый, кто вернется, может претендовать на право первого шкипера Амстердама и руку Катарины Ван-Лейнинк Столь ошеломительный итог помолвки не ожидала и сама невеста. Когда были сказаны все слова и запальчивость спора прошла, реальность планов стала под сомнение. Начать с того, что у Ван-Влотена не оказалось корабля. Юность, любовь и свою честь мог поставить на кон бедный моряк но, чтобы победить, этого было мало. Катарина повела его к гадалке, и та стала на сторону Ван-Влотена, когда он вытащил из колоды редкую и сильную карту отшельника, сулящую необыкновенную судьбу. Катарина, пользуясь доверием отца, отдала все свое приданое на покупку корабля и средства для торговли. Рейнгольд и Ван-Влотен ушли в море ранней весной. В пути первый жених нашел замену Катарине и не вернулся. Второго постигла странная судьба. Он пережил сотни приключений, то приобретая, то теряя свои богатства. Всех прелестей морской жизни пришлось вкусить Ван-Влотену с лихвой. Он попадал к пиратам, сражался с туземными царьками, искал сокровища с кораблей, попавших на рифы, тонул, спасался, шел навстречу гибели… И вместе с ним разделяло все его перипетии судно, подаренное Катариной. Тогда шкипер даже не мог предположить, что его жизнь заговорена. Его возлюбленная по совету гадалки в час его отплытия села плести волшебную шпалеру, которая должна была уберечь его от смерти. Но кому удавалось обыграть судьбу? Да, алхимики средневековья умели останавливать время, и энергию жизни они могли спрятать в изысканных картинах, которые были способны оживать. Да, запечатленные кистью магов пространства и люди возрождались, чтобы принять участие или наблюдать будущее существование мира…