Сундук старого принца - Страница 23

Вот мы и пришли к цели. Видите: угловой дом, напоминающий корабль, и даже скульптура под крышей словно поддерживает бушприт на носу судна. Обнаженная женщина с фонарем в протянутой руке.

Сюда меня пригласили однажды осенью. Как сейчас, помню число — 17 октября. Были сумерки, лил дождь, ветер гнал волны по лужам, в которых отражались огни дома. Меня встретил высокий седовласый старик с тяжелым лицом, исполненным сдержанной печали, и усталым, словно невидящим взглядом.

— Нам нужна ваша консультация, доктор, — сказал он, поклонившись.

Мы прошли по каким-то бесконечным коридорам, лестницам, площадкам в глубь дома. Хозяин пропустил меня вперед. В маленькой глухой комнате без окон на постели лежала девушка с закрытыми глазами. Лицо ее не отличалось правильностью черт, но было привлекательно какой-то смесью упрямства и беззащитности, чистой молодости и странной обреченности. Она не шевелилась. Я подошел ближе и обнаружил, что она мертва. Дальнейший осмотр дал мне основание считать, что смерть ее произошла недавно, так как никаких признаков тления, трупных пятен и другого не было.

— Кажется, моя помощь здесь излишня уже часа три-четыре, — сказал я, оборачиваясь к хозяину. Он смотрел на меня, не дрогнув.

— Ручаетесь ли вы за свой диагноз? — наконец спросил он.

— Боюсь, что это единственный из всех диагнозов, за который можно поручиться. Она умерла несколько часов назад.

— Простите меня, доктор, — перебил хозяин, — но сегодня исполняется ровно месяц с того момента, когда моя дочь умерла или впала в такое состояние.

Я вздрогнул. Я опять вернулся к девушке и осмотрел ее самым тщательным образом. Я вскрыл ей вену, чтобы определить состояние крови. Ни капли не выступило на белую как снег поверхность кожи. Нет, ошибки быть не могло. Но в то же время я чувствовал, что хозяин говорит правду.

— Смотрел ли ее кто-нибудь кроме меня? — спросил я.

— Да. Но все в один голос утверждали то же, что и вы, — она умерла несколько часов назад. Скажите, что нам делать? Мы не решаемся ее похоронить.

Я задумался, потом стал расспрашивать о жизни девушки. Она казалась простой и вместе с тем загадочной.

Ее звали Гита, ей было двадцать лет. Природа и книги осеняли ее детство. В последнее время она невероятно увлекалась своей родословной. Особенно ее интересовала прабабушка, на которую она, судя по портретам, удивительно походила и чье имя перешло ей по наследству. Вместе с именем Гита получила и старинный прабабушкин веер. По сохранившимся преданиям, он был сделан и подарен возлюбленным старшей Гйты, которого она в дальнейшем отвергла. И он якобы покончил с собой. Правнучка не расставалась с прабабушкиным веером ни на минуту. В канун несчастья он был с ней. Она, как обычно, простилась с родными и ушла спать, играя веером. Утром она не проснулась, и странно, что ее веер исчез и его нигде не могли найти. Вот и все. Полный тягостных раздумий над поведанной историей, я просил хозяина перенести тело Гиты в какое-нибудь отдаленное место и ни в коем случае не предавать его земле.

— Вы хотите сделать наше горе вечным или имеете какую-нибудь надежду? — спросил он с дрожью в голосе.

— Не знаю, — ответил я. — Но думаю, что второе.

Так у меня появился дом с мертвой царевной. Верное это сравнение показалось еще более очевидным, когда я узнал, что Шту поместили в подвальном помещении в стеклянном гробу, над которым постоянно теплились лампады.

Прошел почти год. Как-то ко мне обратился за помощью молодой художник. Он жаловался на бессонницу. При расспросе я выяснил, что причиной ее служит страх. Оказалось, художник видит в течение многих лет один и тот же сон. Будто его приводят в мрачную усыпальницу, где в гробу лежит молодая женщина. Он целует ее и умирает, а к ней возвращается жизнь. Пораженный рассказом художника, я спросил, может ли он изобразить лицо покойницы.

Он усмехнулся:

— За этим дело не станет. Я уже думал таким образом избавиться от наваждения, и дом мой полон ее портретами.

В следующий раз он принес мне несколько работ, и я узнал лицо Гиты.

— Что вы будете делать, если я не помогу вам? — спросил я художника.

— Помучаюсь еще сколько хватит сил и обращусь на тот путь, который избавляет от всех хлопот, — ответил он.

Да, я недооценивал его состояние. Он находился в сильнейшем нервном расстройстве. Вся его жизнь обратилась в кошмарную борьбу со сном, который он ненавидел, боялся и которого он в то же время жаждал.

Не буду снимать с себя вины, но я не верил в те лекарства, что прописал художнику. Он вскоре вернулся разочарованный. Тогда я договорился о встрече, решив отвести его к Гите. Накануне я пришел к отцу ее и взял ключи от подвала. Наверное, люди, впервые в жизни готовящиеся совершить преступление, ощущают те же чувства, что и я. Ужас владел мной, холодный ужас убийцы и в то же время какой-то животный интерес, какой бывает в детстве, когда заглядываешь в бездну.

Как странно, я ожидал какого-то чуда, которое свершится, как только художник войдет в подвал к Гите. Но ничего не случилось. Молодой человек долго глядел в лицо усопшей, затем отвернулся и пошел обратно. Я нагнал его. Он казался в каком-то ступоре, на губах каменела жалкая улыбка.

— Я узнал ее. Да-да, это она, — заикаясь, пробормотал он. Чувствуя невыносимость каких-либо разговоров или объяснений, я оставил его в покое. Однако через несколько дней он пришел ко мне с просьбой опять отвести его к Гйте.

Несколько раз мы приходили и уходили ни с чем, но я ощущал, какая страшная борьба происходит в художнике.

— Я… я… не могу преодолеть себя, — сказал он мне как-то, словно оправдываясь.

— Хватит, — заявил я решительно. — Вы больше никогда не вернетесь сюда. Забудьте весь этот бред. Для меня самого эти ступени в подвал равносильны дороге к собственной могиле. Мы вместе с вами уедем из города и немного попутешествуем. Дорога вернет вам здоровье.

Он как будто обрадовался моим словам. Даже сообщил, что у него имеется небольшое наследство от дальнего родственника — дом на берегу моря, куда он никак не соберется съездить.

Словно камень свалился с моей совести, и я, пожав руку художника, обещал составить ему компанию. Опять была осень, и я, предвидя непогоду, торопил его с отъездом. По правде говоря, меня страшила одна дата — 17 октября. Я помнил, что это день смерти Гиты, и почему-то хотел покинуть город до ее годовщины. Но что-то нас задержало. Наступило семнадцатое число. Я никак не мог уснуть, когда в двери послышался настойчивый стук Торопливо одевшись, я спустился к порогу. Там меня ждал художник Я испугался его глаз. В них было безумие.

— Идем, — хрипло приказал он.

Я не спрашивал куда, ибо втайне уже все знал. Мы подошли к дому Гиты, Двери оказались не заперты. Тридцать ступеней вели в подвал. Помещение оказалось прибранным. По углам стояли живые цветы, принесенные родными. Ярко горели восковые свечи перед большим распятием у ног покойной.

Художник обернулся ко мне:

— Вот ключ, адрес и письмо к соседям.

Затем он подошел к гробу, сдвинул крышку и, подняв на руки Гиту, прильнул к ее губам. Еще мгновение, и он упал бездыханный вместе со своей ношей. Стеклянная крышка ударилась о каменный пол, и жалобный звон разнесся под сводами.

Нет, я не смотрел на Гиту. Смертельный ужас охватил меня. Как в бреду я бросился к художнику и потащил его наверх, прочь из подвала.

Не стану рассказывать, каких усилий мне стоило доставить его домой, сколько времени потратил, чтобы вернуть ему жизнь, пока не убедился в том, что он мертв. Удивляюсь только, что мое сердце не разорвалось вместе с его. Утром пришли мои коллеги и также удостоверили смерть художника.

Не смея возвращаться к месту его гибели, я отправился домой. У порога меня ждал отец Гиты.

— Я знаю все. Вы совершили чудо. Гите вернулась жизнь, — сказал он. Однако силы мои настолько надломились, что я только через две недели смог встретиться с девушкой.