Сумеречная цивилизация (СИ) - Страница 6

На экране появилась капсула с Президентом-богом в мельтешащем дожде из алых, белых и чёрных роз. И опять грохотали орудия и небо вспыхивало и сверкало цветными узорами.

Капсула от автомобиля отделилась и покатилась своим ходом на маленьких колёсиках по дорожке вокруг поля. Президент лёгонько подскакивал на престоле, как неискушённый седок при езде на норовистом ишачке. Хрустально улыбаясь, он приветствовал переполненные трибуны поднятою рукою и крепко клял в душе тех подлецов, что придумали засыпать дорожку крупным гравием, как видно, на вред ему.

Народ со слезами на глазах, умилённый беленьким, сияющим видом Президента, махал ему рученьками, думая: "Вот, наш Президент-бог едет в коробчонке. Чудненькая, славная он личность!"

Капсула, сделав круг, завернула на центральную трибуну, проехала в правительственную ложу и там встала на своё почётное место - золотой подиум. Шумно, с весёлыми возгласами поднявшись с кресел, правительственная орава во главе с Председателем аплодировала Президенту-богу; он в ответ небрежно кивал.

Вдруг по всему Стадиону воцарилась на несколько секунд тишина, и затем трибуны произнесли с выдохом:

-Классик!

-Классик! - зашумел Стадион, как лес при сильном ветре, и рёв трибун нарастал: - Классик! Классик!

"Заявился, подлец," - помыслили злобно враз Президент и Председатель и переглянулись зловеще, - друг друга они ненавидели, а Литератора - до умопомрачения.

Отливающий сталью, он вошёл в главные ворота, приостановился, окинул глазами переполненный Стадион, - с огромных экранов, расположенных над трибунами, глядел на всех Классик, как сказочный великан. На его квадратной фигуре угловатыми глыбами вздымались мышцы, крест с распятием блестел на груди. Чугунными ножищами Классик двинул по полю.

Народ на трибунах свистел, топал, ругался, вопил и аплодировал знаменитому Литератору.

Миллиарды людей на планете прилипли к экранам, глядя на Классика и боясь пропустить хоть один миг, и всё потому, что прошлогоднее выступление закончилось грандиозной катастрофой: на Классика напустили стадо разъярённых, ревущих слонов с носорогами. И казалось, тут-то всё, конец, лепёшки от него не останется, как того ожидали Президент с Председателем, члены правительства и другие личности. Но Классик, не растерявшись, вырвал с центра поля железный столб, на котором развевался флаг Объединённых стран, изловчился и треснул тяжёлым столбом по черепу вожака стада, слона.

И вожак, взбесившись, проломил решётки и бросился на трибуны. За ним устремилось всё стадо - и началась чёртова свистопляска: звери топтали, давили людей, и те, разбегаясь, давили друг друга.

Через некоторое время, придя в себя, люди организовались в отряды самообороны и растерзали зверей. После чего, обратившись в звероподобных троглодитов, камня на камне не оставили от Стадиона. Также разнесли, стёрли с лица земли величественную статую Президента-бога - грандиознейшее сооружение всех времён и народов, а потом уж принялись терзать свой своего... Большинство населения земли, наблюдавшее за происходящим по телевизорам, были в восторге от остросюжетного зрелища.

Президент, узнав после трагических событий о гибели своей статуи, был глубоко возмущён актом вандализма. Но больше всего на свете он, вспоминая катастрофу, был потрясён тем, что если бы не сверхпрочная капсула, то его раздавили бы как муху, и даже мокрого следочка не осталось бы. А ломившихся тогда к нему членов правительства с Председателем, Президент не пустил к себе в логово, ссылаясь на то, что места самому мало. Правда, Председатель всё же уцелел, благодаря своей поразительной способности - забиваться в любую щель как мышь. Там в щели и схоронился.

Классик одиноко стоял на середине поля и молчаливо глядел на ревущие трибуны и рычащих зверей. Львы и крокодилы, с подведёнными от голода животами, страстно мечтали только об одном - о неистовом пиршестве. Звери, принюхиваясь и облизываясь, на минуту замолчали и глядели на большого квадратного человека.

Поочерёдно выступили Президент-бог и Председатель, поздравили всех жителей планеты с долгожданным, развлекательным зрелищем - выступлением Классика Литературы. Председатель, смеясь, скаламбурил:

-Последнее выступление последнего Классика.

Слово опять взял Президент и ласкающим голосом долго говорил о счастливой, беззаботной, райской жизни людей. Помянул древний Рим, гладиаторские бои и сказал вскользь несколько слов об Иисусе Христе, что наконец мечта Христа сбылась: Президент-бог правит всем народом земли. На трибунах хлопали в ладошки и любовались сверкающим Президентом-богом.

Проворчало и грохнуло где-то далеко в небесной синеве. Пылающий блин солнца, изнемогая от жара, привалился к влажному боку тучки, и, зашипев, как масло на сковороде, солнечный блин покатился весело прочь, - звонко брызнули серебристые нити дождя.

Президент взглянул на небо и с ненавистью уставился на Классика:

-Я требую, Классик, чтобы ты подчинялся и жил по законам планеты, по которым живут все люди. Побойся меня, бога!

Крокодилы высунули рожи из воды с ехидными улыбками, щёлкнули зубами и завыли тоскливо, по-волчьи, на кучерявые и аппетитные, как барашки, белые тучки.

-Ух ты! - взахлёб восхищались зрители и пихались локтями. - То ли ещё будет!

-Было бы очень справедливо с Литератором не нянчиться,- Президент, медленно поворачивая голову, глядел на трибуны, - а натравить на него сразу всю свору зверей и покончить с негодником навсегда! Я думаю, мною обожаемый народ поддержит меня.

Председатель, уже давно метивший на место Президента-бога, осторожно возразил:

-Я, конечно, извиняюсь в нижайшем поклоне перед великим Президентом-богом, но осмелюсь во имя торжества справедливости и для всеобщего блага внести предложение: будет не особо демократично, если несчастные львы и крокодилы, вместо того чтобы разорвать Классика, бросятся жрать друг друга, а Классик, наглец, будет в стороне посмеиваться. Как тогда?

На трибунах поднялся раздражённый галдёж и вспыхнули потасовки. Президент нацепил на нос пенсне и блеснул ядовито стёклышками на Председателя, - чтил, как реликвию, Президент пенсне пращура, обладавшее, по его мнению, магической силой.

Ещё в далёком детстве найдя его в домашнем хламе, он частенько кривлялся в пенсне перед зеркалом, любовался, воображая себя очковой змеёй, коброй. А выйдя играть на улицу, обожал нагонять страх на ребятню-мелюзгу, которая, увидев скорченную гримасу в пенсне, разбегалась в панике. Президент с пенсне, своим талисманом, никогда не расставался, и в сложные минуты жизни, веря во всепобеждающую сверхъестественную силу его, цеплял себе на нос.

-Референдум, референдум! - ревели грозно трибуны.

Президент развёл руками и снял пенсне. Дыхнув на стёклышки, протирал их платком.

Референдум срочно провели и большинством голосов демократично решили: вначале напустить на Классика благородных владык водяной стихии - крокодилов. А уж потом, что от него останется, пусть львы, цари зверей, дожирают.

Классику разрешили на прощание сказать два слова, и голос его загремел:

-Друзья мои, я рад вас всех видеть в добром здравии! - Он заразительно рассмеялся.

Трибуны подхватили и весело заржали.

Микрофон у Классика отключили, и он на экранах беззвучно, как рыба, открывал рот.

Грянули фанфары, рассыпалась дробь барабанов, и праздник начался.

Классик проделывал замысловатые гимнастические упражнения: то он, подпрыгнув высоко и кувыркнувшись в воздухе несколько раз, приземлялся на ноги, и поле под ним гулко бухало, словно пустое, и слегка дрожало; то он задирал ноги выше головы и падал в шпагат. Вдруг он на одной ноге закружился юлой и - растаял в воздухе. Летели минута за минутой, а Классика - не было.

Трибуны загудели, засвистели тревожно, местами взрываясь страшным рёвом, и явно запахло бурей. Председатель, уже наготове, глазами приискивал удобную щель, в которую, в случае чего, можно будет забиться мышью. И, злорадно усмехаясь про себя, мысленно прощался навсегда со своею супругой: при таких мощных габаритах спастись невозможно. И вообще, он считал женитьбу на этой стерве - страшным заблуждением далёкой молодости. Маленького роста, жгучий красавец и известный сердцеед, он побаивался и ненавидел свою супругу с пудовыми лиловыми грудями, большую и сильную, как корова. Она, бывало, крепко поколачивала его за то, что он, увидев первую попавшуюся хорошенькую юбку, тотчас плевал на все правила приличия и начинал отчаянно волочиться за нею хвостом.