Сумасшедшее семя - Страница 35

У одного дымящегося лотка с едой маленький мужчина продавал одиночные листки бумаги инкварто; торговля шла бойко.

— «Эхо Нантвича», — кричал он. — Всего один таннер.

Многие стояли и читали с разинутым ртом. Тристрам, несколько трепеща, потратил одну из последних монет и понес газету в уголок, скрытно, как несколько дней назад нес свой первый кусок мяса. Это — газета — было почти таким же архаичным, как комедия. Лист с обеих сторон покрывал слепой шрифт, под названием «ЭКО ННТВЧ» — надпись: «Отпечатано с микроволнового передатчика Мининф 1.25 пополудни. Издатель Дж. Хоутри». Частное предприятие: начало Гусфазы. Тристрам глотал новости не жуя. Мистер Окэм получил от Его Величества предложение сформировать правительство; имена членов кабинета будут объявлены завтра. Общенациональное чрезвычайное военное положение; немедленное установление централизованного контроля над региональными (нерегулярными) вооруженными силами; региональные командиры отныне должны обращаться за распоряжениями в провинциальные штаб-квартиры, перечисленные ниже. Ожидается восстановление регулярных коммуникационных и информационных услуг на протяжении сорока восьми часов. Приказано вернуться к работе в течение двадцати четырех часов, за отказ суровое наказание (без спецификации).

Вернуться к работе, вот как? Тристрам задумался об этом, подняв взор от газеты. Стоявшие вокруг мужчины и женщины читали, шевеля губами или быстро пробегая глазами, открыв рты, озадаченные, восхищенные. Никто не бросал в воздух шапок, не кричал ура в честь новостей о восстановлении стабильности. Вернуться к работе. Официально он должен по-прежнему быть безработным, посадка в тюрьму автоматически лишала государственного служащего его должности. Ему надо прорваться на Государственную Ферму С3₃₁₃. Разумеется, первым делом жена и дети? (Дети? Один из них умер.) Впрочем, в любом случае он официально не получал никакой информации.

Сегодня вечером надо бы постараться добраться до Честера. Он купил себе за таннер причастие — большую колбасу — и, жуя, пошел по честерской дороге. Шагающие ноги подбадривал доносившийся из глубин памяти ритм афористичного катрена какого-то забытого поэта:

Капитан Лузли пожирал трещавшие крохи новостей, пойманных по микроволновому радио на приборной доске.

— Вот, — сказал он с гадким удовлетворением, — это их научит, видите ли. Будет чуть больше уважения к закону и порядку.

Как грубо сказал ему в тот день в тюрьме Тристрам Фокс, он не обладал познаниями в историографии, не имел представления о цикле. Юный Оксенфорд, ведя машину, кивал без особого убеждения. Он был сыт по горло; поездка выдалась поганая. Полицейский паек скудный, в желудке у него урчало. Ядерный мотор фургона Поппола несколько раз сбоил, а механиком-ядерщиком Оксенфорд не был. Выезжая из Честера, он ошибся дорогой и радостно пер на запад (дело было вечером, а он к тому же не астронавигатор), обнаружив ошибку только в Долгелли (столбы с указателями выкопали на растопку). В Молвиде, на Уэлшпул-роуд, мужчины и женщины с живой веселой речью и с лицами чудотворцев остановили их. Этих людей очаровали близнецы Беатрис-Джоанны («до чего хорошенькие»), но враждебно настроили высокомерные манеры и дрожащий пистолет сержанта Имиджа.

— Чудной бедняга педик, — говорили они, нежными пальцами забирая у него оружие. — Вареный хорош будет, — кивали они, ощупывая мягкие суставы, когда его раздевали. Они также взяли форму капитана Лузли и юного Оксенфорда, приговаривая: — Очень даже пригодится для армии. Очень даже кстати. — Глядя, как эти двое трясутся в нижнем белье, сказали: — Ну, жалко. Кто знает, где взять оберточную бумагу, грудь им прикрыть? — Никто не знал. — Мы с вами хорошо обошлись, — сказали они наконец, — вон из-за той, что сидит позади, ясно? Игра по-честному. — И проводили их, помахав руками. Сержант Имидж громко протестовал против предательства, дергаясь в хватке сильных мясников.

Возможно, люди из Молвида, отобрав форму, спасли им жизнь, но капитан Лузли был слишком глуп, чтобы это понять. Что касается Беатрис-Джоанны, единственной ее заботой оставались малыши. Она боялась городов и деревень с кострами и с лицами, от души евшими мясо, с лицами, дружелюбно улыбавшимися при виде ее спящей парочки. Улыбки и слова восхищения казались ей двусмысленными: вместо агуканья вскоре вполне могли зачмокать губы. Какая бы официальная судьба ни поджидала ее в столице, разумеется, до текнофагии ведь она не опустится? Тревожась за малышей, Беатрис-Джоанна забыла о голоде, но недоедание громко отзывалось на качестве и количестве молока. Время от времени ее невольно тянуло к жареным или вареным запахам, когда они быстро ехали через какой-нибудь город; а когда фургон останавливала хватка мясистых рук и любопытные взоры рассматривали пару в нижнем белье, ее с близнецами на груди, чувствовала тошноту при мысли о том, что там жарилось и кипело. Но почему? Первичным было чувство, чувство не протестовало, это в дело вступал великий извечный предатель — мысль.

— Вещи, похоже, почти возвращаются к норме, видите ли, — сказал капитан Лузли, когда наконец выбрались на брайтонскую дорогу. — Впрочем, слишком много разбитых окон, и взгляните вон на то искореженное железо на дороге, видите ли. Перевернутые транспортные средства. Варварство, варварство. Военное положение. Бедный сержант Имидж. Нам надо бы, видите ли, выяснить имена ответственных за это. Тогда их можно было бы суммарно наказать.

— Бросьте эти распроклятые слюнявые речи, — сказал юный Оксенфорд. — Меня от вас иногда прямо тошнит, будь я проклят.

— Оксенфорд! — воскликнул шокированный капитан Лузли. — По-моему, вы не совсем понимаете, что говорите. Одно то, что мы без формы, видите ли, не оправдание для забвения об уважении к… к…

— Ох, заткнитесь. Все кончено. Есть у вас, черт возьми, хоть немножечко здравого смысла, чтоб это понять? Как вы, черт возьми, доберетесь туда, куда надо, просто не представляю, черт побери. — Они уже въезжали в Хейвордс-Хит. — Вернемся, раздобуду какую-нибудь одежду и первым же делом вступлю в эту чертову армию. А с этим со всем я покончил, так как с этим со всем покончено в любом случае. — Они уже выезжали из Хейвордс-Хит.

— Со всем этим не кончено, видите ли, — сказал капитан Лузли. — Всегда должна быть некая организация с целью сдерживания прироста населения либо силой, видите ли, либо с помощью пропаганды. Я прощаю вас, Оксенфорд, — великодушно добавил он. — Вы, вероятно, разнервничались из-за судьбы сержанта Имиджа, как, признаюсь, и я разнервничался, видите ли, слегка. Только больше чтоб этого не было. Не забывайте, пожалуйста, о разнице нашего ранга.

— Ох, заткнитесь, — снова сказал Оксенфорд. — Я чертовски замерз и чертовски проголодался, и хочу, черт возьми, остановить машину, оставить вас в ней и пойти присоединиться вон к ним. — Он резко махнул головой в сторону компании вроде цыганской, которая мирно ела вокруг костра на обочине.

— Их возьмет армия, — спокойно сказал капитан Лузли. — Их возьмут, нечего опасаться.

— А-а-пчхи! — вдруг чихнул Оксенфорд. И снова: — А-а-а… пчхи. Проклятье, разрази его гром, я по-настоящему простудился. Лопни ваши глаза, Лузли. А-а-ах. Пчхи.

— Столичный Комиссар кое-что скажет по этому поводу, видите ли, — предупредил капитан Лузли. — Чистое, абсолютное нарушение субординации.

— По-моему, — саркастически сказал Оксенфорд, — целью этого упражнения было увольнение Столичного Комиссара. Я думал, такая была идея.

— Вот тут вы и сглупили, Оксенфорд. Будет другой Столичный Комиссар, — высокомерно сказал капитан Лузли. — Ему будет известно, что делать при нарушении субординации.