Сухая, тихая война - Страница 2

- Рэлла убили глимы, - опередила мой вопрос Бекс. - Это они сами себя так прозвали. Всякий сброд: люди, репоны, каливаки и бог знает кто еще. В прошлом году шли через наши края и на неделю задержались в Гейделе. Это был сущий ад! Захватили нашу гостиницу и устроили в ней… суд, так они сказали. От каждой семьи кто-нибудь должен был явиться и заплатить «судебную десятину». А величину этой десятины определяли глимы. Рэлл платить отказался. Он вынул длинный пистолет - и где только его раздобыл… А они расхохотались и обезоружили его, как ребенка. - По щекам Бекс побежали слезы.

- Потом выволокли из гостиницы на улицу. - На несколько секунд Бекс умолкла, чтобы взять себя в руки. - И заживо сожгли плазмобоем. Сначала ноги, потом руки, а потом, но не сразу, - все остальное. От него и золы не осталось. Нечего было хоронить.

Я не мог притянуть ее к себе и обнять. Не мог - после ее рассказа о Рэлле. Но что-то сделать было необходимо. Я достал из трутницы щепку дерева бан и попробовал затопить печку. Но огонь не желал заниматься от стучавшего в моем сердце пепла, а дуть не следовало - только нос золой забил.

- И что, никто не рискнул дать глимам отпор? - спросил я, прочихавшись.

- Всех ужасно потрясла расправа над Рэллом. Мы дождались, когда они уйдут. Наверное, им просто стало скучно. - Она сокрушенно покачала головой, тяжело вздохнула и только сейчас заметила, чем я занимаюсь. И опустилась рядом на корточки. Через минуту затрещали дрова - ремесло истопника у себя в гостинице Бекс освоила неплохо. Мы снова сели в кресла - глядеть на языки пламени.

- Мне это напоминает призраков войны.

- Ты о глимах?

- Так называют солдат, которые после войны не расходятся по домам. Они умеют только сражаться, и бросить это занятие не могут или не хотят. Иногда даже… кое-что изменяют в себе, чтобы не порвать с войной. Они бродят по дорогам времени, и их трудно убить, поскольку призраки войны не задерживаются ни в одной эпохе. В далеком прошлом, когда народ не знал о Великой Войне, а если и знал, то лишь по слухам, таких существ называли иначе. Вампиры, хагамонстры, зомби…

- И что можно сделать?

Я ее обнял. Боже, как давно я обнимал Бекс в последний раз! Она точно окаменела, но вскоре расслабилась, задышала глубоко и спокойно.

- Будем надеяться, что они не вернутся. Это плохие существа. Хоть и не самые худшие на свете.

Какое-то время мы безмолвствовали, только ветер играл на громадной каменной флейте - задувал в дымоход и заставлял его жалобно стонать.

- Бекс, а ты любила его? - спросил я. - Рэлла? На этот раз она ответила без малейших колебаний:

- Конечно, нет, Генри Боун. Да как ты мог такое подумать? Я все эти годы ждала твоего возвращения. Ну а теперь расскажи о будущем.

Я ненадолго отстранился от нее и рассказал. Естественно, далеко не обо всем, но о многом. Например, о том, что темной материи недостаточно, чтобы вновь собрать космос в одно целое, что слишком мало массы для запуска вечного цикла. В конце времен нечего ждать и не на что надеяться, все звезды мертвы или умирают, - вселенские сумерки, и ничего более. И в этих сумерках скопились гигантские армии; солдат для них набирали на всех мирах и во все эпохи. Живые существа, духи, роботы, разумное оружие. Галактика против галактики, звездная система против звездной системы. Война будет продолжаться до критической точки, пока энтропия не разрушит все до основания, - и останутся только омуты бесконечности, застывшего «ничто». Ни света, ни тепла, ни действия. Вселенная мертва, а те, кто остался… наследуют темную пустоту. Они победили.

- И ты победил? - спросила она.

Не ответив, я вышел во двор и набрал с поленницы дров на всю ночь. Бан горит медленно.

Но зря я надеялся, что Бекс забудет о своем вопросе.

- Генри, расскажи, чем закончится война.

- Зря ты об этом спросила. - Я старательно подбирал слова, чтобы ничем не выдать страшной правды. - Каждый раз, когда солдат отвечает на такой вопрос, он все меняет. А потом может выбирать одно из двух: уйти, покинув собственное время или остаться. В том и в другом случае от него уже ничто не зависит. Не только чей-то проигрыш и чья-то победа, но и любые подвиги самого этого солдата на войне - все пойдет насмарку.

Поразмыслив над моими словами, Бекс спросила:

- А что вообще может от него зависеть? И есть ли на свете что-нибудь такое, за что стоило бы сражаться? Времени придет конец, и после этого уже ничто не будет важно. Кто победит, кто проиграет…

- От солдата зависит: вернется он домой или не вернется. Если вернется - все будет кончено.

- Не понимаю.

Я пожал плечами и умолк. Все, сказано достаточно. Больше ей ничего объяснить нельзя. По крайней мере объяснить, ничего не изменив. И ни в коем случае нельзя рассказывать, что за сила собрала громадные армии в конце всего сущего.

Да и сам я много ли знаю? Много ли знаю даже сейчас, черт побери? Лишь то, что мне рассказывали и чему учили. Если не воевать в конце, не будет начала. Чтобы прожить человеческую жизнь, необходимо драться на закате времен. Дескать, в такой уж мы живем вселенной, и другой у нас нет. Это внушали мне, и это я внушал потом себе. И добросовестно делал свою работу, чтобы все поскорее закончилось и можно было вернуться домой.

- Бекс, я о тебе помнил всегда.

Она подошла и села рядом у камина. Сначала мы не прикасались друг к другу, но вскоре я почувствовал ее близость; я вдыхал запах согревшегося женского тела. Она провела рукой по моей руке, нащупала шишки - следы медицинского вмешательства.

- Что они с тобой сделали? - прошептала Бекс.

В памяти всплыли слова еще не родившиеся, слова старого гимна разрушителей неба:

Из меня высосали сердце,

Оставили только черную дырку,

Ты не сможешь меня заколоть.

Мой разум переписали

В тугой узелок пространства, -

Ты не сможешь меня обмануть.

Я - ледяная заноза

Из глаза звезды;

Я приду тебя заколоть.

Я едва не пробубнил эти строки по многолетней привычке. Вовремя прикусил язык. Война окончена. Со мной теперь Бекс, и я знаю: все битвы в прошлом. Надо что-то почувствовать. Надо снова что-то почувствовать. Не злобу, ненависть или гнев, а что-нибудь другое, прежнее. Пока - не могу, что правда, то правда. Но смогу. Чувствую, что смогу.

- Бекс, я теперь даже не дышу. Притворяюсь только, чтобы людей не пугать. Столько лет прошло, даже забыл, каково это - дышать воздухом.

Она меня поцеловала. Оказывается, я и это успел забыть - как целоваться. Но быстро вспомнил. После подбросил в огонь дров, провел ладонью по шее и плечу Бекс. Кожа сохранила молодую упругость, но за многие годы на солнце и ветру приобрела дополнительный слой, загорела и загрубела. Мы сдернули чехол с кушетки и пододвинули ее к очагу, и легли, и Бекс прижала мое лицо к своей шее и груди.

- Для меня хоть что-нибудь оставили? - прошептала Бекс. До сего момента я об этом даже не думал.

- Да, достаточно.

Мы неторопливо занимались любовью. И то, как мы это делали, кого-то могло бы разжалобить. Но нам было просто хорошо. С нами были воспоминания, и долгие годы ожидания, и все это исходило от нас и окутывало нас, и не существовало ничего, кроме этого мгновения, насыщенного тем, что сбылось, и тем, что уже никогда не сбудется. Время исчезло. Только я и Бекс - и никакого расставания между нами.

Мы уснули на старой кушетке, а проснулись тусклым полуутром. На западе поднимался Фицджеральд, а небо краснело, как угли в моем камине.

Через два месяца я сидел в баре у Тредмартина, и вошла Бекс, и лицо у нее было злое. Мы привыкали друг к другу постепенно, не спеша, и чем больше времени проводили вдвоем, тем лучше понимали: перемены коснулись только частностей, а главное осталось прежним. Бекс приходила ко мне на ранчо, а я провел пару ночей в гостинице - Ферли Бекстер подыскал для меня удобный номер. Отец Бекс был человек старомодных взглядов, макиннонит. Мужчины и женщины, считал он, должны жить порознь, а встречаться только по делу или для совокупления. Но ко мне он относился неплохо, и когда я настаивал на оплате своего проживания в гостинице, Ферли нашел лазейку в «Трактатах Макиннона»: мол, совместное проживание разнополых в гостиницах и общежитиях - явление вполне допустимое.