Судьба Томаса, или Наперегонки со смертью - Страница 8

– Не так чтобы уникальная. Вы же слышали о Чистилище, в которое верят католики. Что ж, возможно, следующая жизнь и есть это Чистилище… только без беготни, прыжков, криков и демонов.

– Это логично, – кивнула она.

Удивленный, сколь быстро она согласилась с идеями Сторми, я спросил:

– Правда?

– В восемьдесят шесть лет, дитя, я уже знаю, что мир куда более загадочное место, чем осознает большинство людей, и каждый момент жизни полон смысла и значения. Собственно, я узнала все это в двадцать шесть лет, одной безумно жаркой ночью в маленьком городке Одинокий Опоссум.

– Одинокий Опоссум? Никогда о нем не слышал.

– Одинокий Опоссум, штат Аризона. Не многие о нем слышали. Но придет день, может, и скоро, когда его название будут знать все люди этого мира.

Мысль о том, что Одинокий Опоссум приобретет мировую известность, порадовала ее, потому что она широко улыбнулась, отчего на обеих щеках появились ямочки, а потом удовлетворенно выдохнула, как случалось в ресторане после того, как посетители добивали тарелку приготовленного мною хаша с ростбифом.

– И что случилось одной безумно жаркой ночью шестьдесят лет тому назад в городе Одинокий Опоссум?

Она подмигнула.

– Не твоего ума дело.

– А почему все живущие в этом мире когда-нибудь будут знать название этого города?

– Когда ты побудешь моим водителем месяц или два и мы получше узнаем друг друга, я тебе расскажу.

– Я не ваш водитель, мэм.

– Называй меня Эди.

– Да, мэм.

Продвигаясь на юг, мы поднялись на холм и помчались вниз по длинному пологому склону, когда мимо нас в северном направлении проехал патрульный автомобиль Калифорнийской дорожной полиции. Я слишком поздно убрал ногу с педали газа. Патрульный затормозил, включил мигалку, переехал через разделительную полосу и скоро уже мчался следом за нами.

– Он не засек тебя радаром или чем-то там еще. Доказательств у него нет. Его слово против твоего, ничего больше.

– Но я превысил разрешенную скорость.

– Ни в чем не признавайся, дитя.

– Я не могу лгать полисмену, мэм. Разве что если он продажный, или маньяк, или что-то в этом роде. Плохишу можно и солгать.

Когда я свернул на обочину, миссис Фишер повернулась ко мне:

– Тогда позволь вести разговор мне.

– Водитель – я. Он пожелает услышать мои ответы.

– Нет, если ты глухонемой.

– Еще одна ложь. И потом, они могут разрешить сесть за руль немому, но вот насчет глухого я не уверен.

– Тогда ты будешь просто немым. И тебе не придется лгать. Я скажу, что ты немой, а твое дело – молчать.

Опустив стекло, наблюдая в боковое зеркало, как позади останавливается патрульный автомобиль, я ответил:

– Это плохая идея.

– Никто не отправится за решетку, дитя. Если только полиция не разыскивает тебя.

– Разыскивает, но они не знают моего имени, и у них нет фотографии, только приметы.

На ее лице отразилось недовольство, но не тем, что меня разыскивала полиция. «Одди, для твоего же блага нельзя быть таким правдивым. Я же не спрашивала, в розыске ты или нет. Незачем выдавать такое добровольно».

– Извините, мэм. Я думал, вы хотите это знать.

– Дитя, ты сам сказал, что плохишу можно и солгать. Может, я плохой человек?

– Только не вы, мэм.

– Внешность может быть обманчивой. Может, я самый плохой человек, которого тебе довелось встретить за всю твою жизнь. Может, я демон.

– Нет, мэм. Мне встречались плохиши. Вы слойка с кремом.

В боковом зеркале мужчина, который вылез из патрульного автомобиля, габаритами мог дать фору Геркулесу. Не вызывало сомнений, что завтракает он дюжиной яиц, фунтом бекона и запивает все это дымящейся кружкой стероидов.

Миссис Фишер приумолкла после того, как я назвал ее слойкой с кремом, но тут снова подала голос:

– Я собираюсь солгать полисмену, дитя. Разве из-за этого я не становлюсь плохой?

– Это неправильно, – попытался я задобрить ее, опасаясь, что мое сравнение ее обидело. – Это нехорошо, но, по большому счету, ничего очень уж плохого в этом нет.

– А теперь молчи. Остальное предоставь мне.

Мгновением позже громадный коп возник у моего окна, закрыв собой солнце, как при затмении. Он наклонился и заглянул в салон, хмурясь и сощурив серые глаза, словно «Мерседес» воспринимал аквариумом, а меня – плавающей в нем экзотической рыбкой, какую он никогда раньше не видел.

Я обратил внимание, что коп – симпатичный парень, в этом ему не откажешь, пусть и с головой, размером не уступающей колоде мясника. И серые глаза, не тусклые – яркие, оттенком больше напоминали не пепел, а серебро. Взглядом он легко сдирал кожуру обмана, обнажая сердцевину: вину.

– Ты знаешь, с какой скоростью ты ехал? – спросил он. Этот вопрос они задавали всегда, предоставляя возможность сказать правду и признать себя виновным или солгать копу и нарваться на более суровый приговор.

Я забыл, что по легенде немой, но, прежде чем успел заговорить, миссис Фишер спросила:

– Энди Шефорн, это ты?

Его режущий взгляд сместился с меня на нее и разом смягчился: лезвие из нержавеющей стали превратилось в плюшевого кролика.

– Эди Фишер, чтоб мне жить и дышать, – мне показалось, что в его улыбке слишком уж много зубов, больших и белых, как клавиши пианино. – Сколько прошло лет?.. Четыре! И вы не постарели ни на день.

– Да ладно, я выгляжу на десять лет старше. Сколько теперь у вас с Пенни детей? Насколько я помню, тогда было пять.

– Семь, – ответил он, – но мы намерены остановиться на восьми.

– Думаете, это самое лучшее число? – спросила она, и они рассмеялись.

Хотя коп стоял у моего окна, а его голова находилась в считаных дюймах от моей, я для него не существовал.

– Далеко не все торопятся заводить детей, поэтому кто-то должен заботиться об этом.

– Мне бы хотелось снова взглянуть на твоих детей… и на двух новых.

– Подъезжайте к обеду.

– Обязательно подъеду, как только закончится это маленькое приключение.

– А где Оскар? Спит в салоне?

– Дорогой, боюсь, Оскар отошел в мир иной четыре дня тому назад.

Слезы потекли из глаз Энди Шефорна. Такие же большие, как и все остальное, размером с виноградину, и он не пытался их вытирать.

Миссис Фишер, увидев его печаль, воскликнула:

– Дорогой, его конец не был ужасен, совсем нет. Мы с ним сидели в прекрасном ресторане. Только что отменно пообедали. Оскар доел восхитительный десерт, крем-брюле, какого мы никогда не пробовали. А когда положил ложку, его глаза широко раскрылись, и он сказал мне:

«Ох, я думаю, пришла пора попрощаться!» – и мертвым откинулся на спинку стула.

Шефорн наконец смахнул слезы.

– Он был чудесным человеком. Если бы не он, я бы никогда не встретил Пенни.

– Он знал, что она станет тебе идеальной женой.

Я ощущал соль в его слезах, клянусь, ощущал, и от форменной рубашки шел запах крахмала, выделялся под действием тепла его тела. В кабине становилось влажно, она все более напоминала прачечную на колесах.

– Между прочим, – продолжила миссис Фишер, – этот молодой человек – мой новый водитель, Томас.

Патрульный Шефорн не протянул мокрую от слез руку, которая как минимум вдвое превосходила размером любую из моих.

– Приятно познакомиться, Том.

Вжимаясь в спинку сиденья, чтобы оставить побольше места его огромной голове, я ответил:

– И мне, сэр.

Мой голос чудесным образом вернулся ко мне, я уже мог не изображать немого.

– Тебе будет непросто заменить Оскара.

– Мне это известно, сэр.

– И оказаться под крылышком Эди Фишер – это царский подарок судьбы. – Прежде чем я успел ответить, Шефорн спросил у моей пассажирки: – Том уже выглажен?

– Еще нет, – ответила она. – Он со мной еще меньше часа. И он еще не полностью синий. Но он куда более синий и более выглаженный, чем любой другой молодой человек его возраста, с которыми я когда-либо сталкивалась. Он станет полностью синим и выглаженным очень скоро.