Судьба, свобода и душа. В чем смысл жизни? - Страница 10

Поголодав три дня, Ван Гог покупал на сэкономленные деньги краски и холсты. Зная, что он не продал ни одной картины, его младший брат дал денег своему приятелю, которого не знал Винсент, и попросил его пойти и купить у него хотя бы одну картину: «Это его порадует. Бедняга умирает, он весь день рисует, голодая из-за этого, а никто не хочет купить хотя бы одну картину — никто ничего не видит в его картинах». Поскольку для того, чтобы увидеть что-то в картинах Ван Гога, нужен глаз такого же калибра, как у него, не меньше.

Его картины казались людям странными. Он рисовал деревья такими высокими, что они были выше звезд; звезды оставались далеко внизу. Вы бы подумали, что он сумасшедший… Деревья выше звезд?

Вы где-нибудь видели такие деревья? Когда Ван Гога спросили: «Ваши деревья всегда выше звезд?» Он ответил: «Да, потому что я понимаю деревья. Я всегда чувствовал, что деревья — это заветное желание земли достичь звезд. Для чего еще они нужны? Прикоснуться к звездам, почувствовать звезды, подняться выше звезд — вот желание земли. Земля старается изо всех сил, но ей никак не удается осуществить свое желание. Я могу это сделать. Земля поймет мои картины, а понимаете ли вы их — мне все равно».

Такие картины не продашь. Человек, посланный его братом, пришел, и Ван Гог был счастлив: наконец, кто-то пришел купить картину! Но вскоре его счастье обернулось отчаянием, потому что человек просто вошел, взял одну картину и протянул ему деньги.

Ван Гог спросил: «Понимаете ли вы эту картину? Вы взяли ее наугад, даже не посмотрев на остальные, а у меня сотни картин. Вы даже не потрудились посмотреть по сторонам, вы просто взяли первую попавшуюся и все. Подозреваю, что вас послал мой брат. Поставьте картину обратно и возьмите свои деньги. Я не продам картину человеку, который ее не видит. И скажите моему брату, чтобы он больше так никогда не делал».

Приятель брата был озадачен, он не понимал, как Ван Гогу удалось его вычислить. Он сказал: «Вы меня не знаете. Как же вы догадались, что меня прислал ваш брат?»

Ван Гог ответил: «Очень просто. Я знаю, что мой брат хочет меня утешить. Он, наверное, договорился с вами, чтобы вы пришли — и эти деньги принадлежат ему. Но я вижу, что вы слепы к картинам. А я не тот, кто продает картины слепым людям; я не могу воспользоваться слепотой человека и продать ему картину. Что он будет с ней делать?

И скажите моему брату, что он тоже ничего не понимает в живописи, иначе он не прислал бы вас».

Когда брат узнал о случившемся, он пришел извиниться. Он сказал: «Вместо того чтобы немного утешить, я тебя ранил. Я больше никогда так не поступлю».

Всю свою жизнь Ван Гог просто дарил свои картины друзьям. Он мог подарить картину трактиру, в котором питался четыре дня в неделю, или проститутке, которая однажды сказала ему, что он красивый мужчина. Но если честно, он был уродлив. За всю жизнь в него не влюбилась ни одна женщина, это было невозможно. Проститутка просто из сострадания — у проституток порой больше сострадания, чем у ваших так называемых дам, они лучше понимают мужчин, — сказала: «Ты мне очень нравишься». Прежде ему не доводилось слышать таких слов. Он был далек от любви. И даже от симпатии…

Он спросил:

— Правда? Я тебе нравлюсь? А что тебе во мне нравится?

Женщина растерялась.

— Мне нравятся твои уши, — ответила она. — Да, у тебя красивые уши.

Вы удивитесь, но Ван Гог пошел домой, отрезал бритвой ухо, вернулся к проститутке и подарил ей ухо. У него текла кровь…

— Что ты наделал?! — воскликнула она.

— Никому никогда во мне ничего не нравилось. Я бедный человек — как же мне отблагодарить тебя? Тебе понравились мои уши, и я их тебе дарю. Если бы тебе понравились мои глаза, я бы подарил тебе глаза. Если бы тебе понравился я, я бы умер ради тебя.

Проститутка не могла поверить тому, что слышала. Но Ван Гог впервые в жизни был счастлив, он улыбался — кому-то понравилась хотя бы его часть. Эта женщина просто пошутила — разве кого-то волнуют уши? Если людям что-то и нравится, так это глаза, нос, губы, любовники не говорят об ушах друг друга.

Только в древних индуистских писаниях по сексологии, в Камасутре Ватсайяны… Это единственная из известных мне книг, которая как-то связана с тем, что произошло с Ван Гогом, потому что только Ватсайяна говорит: «Немногие люди осознают, что мочки ушей — это невероятно сексуальная и чувствительная часть тела. Любовники должны играть с мочками ушей друг друга».

Так что эта проститутка, наверное, знала об этом… Проститутки знают многие вещи, о которых обычные женщины и мужчины даже не подозревают, потому что они общаются с большим количеством людей. Вполне возможно, что она знала, что уши имеют сексуальное значение. А это так и есть. Ватсайяна — один из величайших экспертов в этой сфере. Фрейд, Хавелок, Эллис и другие сексологи — просто пигмеи по сравнению с Ватсайяной. Он знает, о чем говорит.

Всю свою жизнь Ван Гог прожил в бедности. Он умер, рисуя. Незадолго до смерти он сошел с ума, поскольку целый год постоянно рисовал солнце — он сделал сотни рисунков, но ему никак не удавалось изобразить солнце так, как он хотел. И все же он продолжал стоять целыми днями под палящим солнцем Франции, в Арле — разве можно нарисовать то, что не испытал на собственном опыте? В конце концов, он написал солнце, но сошел с ума. Жара, голод… Тем не менее, он был бесконечно счастлив и, даже потеряв рассудок, продолжал рисовать. И те картины, которые он написал в сумасшедшем доме, сейчас стоят миллионы.

Ван Гог совершил самоубийство по той простой причине, что нарисовал все, что хотел нарисовать. Рисовать было больше нечего, он оказался в тупике. Ему больше нечем было заняться. Продолжать жить означало занимать чье-то место, а это казалось ему безобразным.

Вот что он писал в письмах своему брату: «Моя работа завершена. Я прожил удивительную жизнь, я жил так, как хотел. Я рисовал то, что хотел. Сегодня я закончил свою последнюю картину и теперь собираюсь прыгнуть из этой жизни в неведомое, чем бы оно ни было, так как в этой жизни для меня больше ничего не осталось».

Вы сочтете такого человека гением? Вы посчитаете его умным, мудрым? Нет, скорее всего, вы бы подумали, что он сумасшедший. Но я не могу этого сказать. Его жизнь и живопись не были двумя отдельными вещами: живопись была его жизнью, в ней заключалась вся его жизнь. Поэтому всему миру его уход кажется самоубийством, но только не мне. Мне это кажется естественным концом. Картины завершены. Жизнь реализовалась. У него не было других целей; ему было все равно, получит ли он Нобелевскую премию, и будет ли кто-нибудь ценить его картины.

При жизни никто не ценил его работу. При жизни ни одна галерея не принимала его картин даже бесплатно. После смерти, постепенно, благодаря его жертве изобразительное искусство начало меняться. Без Ван Гога не было бы Пикассо. Все художники, появившиеся после Ван Гога, в неоплатном долгу перед ним, так как он полностью изменил направление живописи.

Постепенно, по мере изменения живописи, его картины начали цениться. За ними начали охотиться. Когда-то люди оставляли его картины в пустых домах или бросали их в подвалы, думая, что они бесполезны. Потом они ринулись в свои подвалы, отыскали его картины и очистили их от пыли. На рынке появились даже подделки работ Ван Гога. Сейчас существует лишь около двухсот его картин, он же написал их, наверное, тысячи. Любая художественная галерея, имеющая хотя бы одну картину Ван Гога, гордится этим, потому что этот человек вложил в картины всю свою жизнь. Они написаны не красками, а кровью, дыханием, в них бьется его сердце.

Не спрашивайте такого человека: «Есть ли в твоих картинах смысл?» Он сам целиком и полностью в своих картинах, а вы спрашиваете: «Есть ли в твоих картинах смысл?» Если вы не видите в них смысла, в этом ваша вина.

Чем нечто выше, тем меньше людей, способных это увидеть. Когда нечто достигает высшей точки, очень трудно найти хотя бы несколько человек, видящих это. Когда человек достигает конечной, предельной точки, своего пика, только он сам способен осознать, что с ним произошло; он не может найти ни одного другого человека, способного увидеть это. Вот почему Будда был вынужден сам заявить, что он достиг просветления. Никто другой не мог этого признать, потому что, чтобы признать просветление, надо самому его испытать. Иначе разве можно его увидеть? Его невозможно увидеть, так как оно слишком высоко.