Судьба-Полынь Книга II (СИ) - Страница 4

Балагур находился со всеми вместе и в тоже время словно отсутствовал, держался отчужденно, совсем не участвовал в разговоре, не сыпал привычно шутками. Присев на валун, угрюмо пялился на вершины гор. Но видел ли он их? Чувствуя его настроение и висевшее между ним и Наей напряжение, друзья сообразительно закруглились с прощанием. Быстро обняли девушку, пожелали не лезть больше ни в какие драки и не сгибаться ни под какими бурями и отправились к телегам своих кланов.

Ная присела рядом с Тэзиром. От его молчания хотелось удавиться. «Ну съязви, обругай, нахами, только не молчи. Не молчи так». Но он сказал совсем другое, что уж лучше бы, наверное, молчал.

— Я думал будет легче расстаться, если мы проведем ночь вместе… Но стало только хуже.

— Ты обещал.

— Обещал, — кивнул он. — Но как уехать после того, что было между нами? — балагур резко развернулся к ней, обхватил ладонями лицо девушки. — Поедем со мной! Ведь ты мне почти жена после обряда и этой ночи. Она все изменила, особенно теперь, когда нас не ждет наказание забвением. Поедем!

Ная покачала головой.

— Почему?! Я уговорю Призванного отпустить тебя. Или сомневаешься во мне? Я изменюсь! Клянусь! Перестану шутить, стану серьезнее, таким, каким ты хочешь.

— Но тогда это уже будешь не ты. Не тот балагур, который выводит меня из себя… и который нравится. — Она отвела глаза в сторону. — Эта ночь ничего не изменила, Тэзир. Я по-прежнему отмечена Незыблемой, по-прежнему плачу смертью за любовь. Убивать тебя не хочу и не стану. Хватит того, что этой ночью поступила подло. Не проси стать еще большей сукой, чем я есть.

— Я сам того желал.

— Мы часто желаем того, что ведет нас к гибели, отказываясь понимать это. Ты отмахиваешься от правды, но мне не забыть — кто я. И каждый раз, когда ты станешь прикасаться ко мне и целовать, знание, что я отнимаю твою жизнь, будет жечь меня изнутри. Уж лучше дирк в сердце.

Тэзир понурил голову, замолчал тяжело. Ну как отпустить его такого? Ная качнулась к нему, уткнулась лбом в грудь. Руки балагура обняли ее, губы прижались к макушке. И пусть Коркея с усмешкой смотрит на них с телеги, а другие делают вид, что ничего не замечают. Пусть. Их осудит только глупец, ничего не понимающий в жизни. Да она и сама ничего не понимала ни в ней, ни в любви. И любовь ли это? Может, права Коркея, и это говорит просто ее сучья натура — держать на привязи мужчину? Но почему же тогда самой больно и тяжело?

Затрубил рог. Колдуны расселись по телегам. Тронулся первый возок.

— Тэзир, пора. Отправляемся, — донесся до них крик Арки.

— Зовут. Тебе надо идти.

— Успею.

Он сам отстранил ее, прижав перед этим на миг к себе крепче. Взглянул глазами умирающего пса.

— Ступай, не мучай, — положила Ная ему на грудь руку, принуждая идти. Балагур накрыл ее пальцы ладонью, да так, не отпуская, и шагнул спиной к телегам. Потом еще и еще, увлекая колдунью за собой все дальше и дальше.

— Что ты делаешь?

— Умыкаю тебя. У нас дома существовал обычай: если парень доведет девушку до своего селения, идя спиной, она навсегда будет его, — Тэзир внезапно остановился, отнял от груди ее руку. — Но тебя ведь это все равно не удержит. Уйдешь. — Выдавил кривую усмешку. И зашагал дальше спиной один, следуя старой примете, дабы вновь вернуться к человеку, которого покидал. Дойдя до медленно ползущего каравана, запрыгнул на телегу рядом с Арки. Книгочей что-то сказал ему, но балагур, точно не услышал, продолжал неотрывно смотреть на Наю. Вдруг соскочил с телеги, рванулся обратно к девушке. Подбежав, припал неистовым поцелуем к губам у всех на виду.

— Я не забуду! И не откажусь от тебя! Иначе это уже буду не я. Так и запомни.

Не давая колдунье сказать ни слова в ответ, бросился назад к каравану, но на телегу запрыгивать не стал, пошел следом размашистой, уверенной поступью, больше ни разу не оглянувшись назад, будто все для себя окончательно решил.

Зима в этом засушливом краю была бедна на снег, а вот ветрами и ливнями делилась исправно. Ильгар стоял под козырьком дома с заколоченной дверью и курил. Мокрый плащ давил на плечи, в грязных сапогах чавкало от воды. Дождь сек бурое море, некогда бывшее дорогой между двумя второстепенными улицами Сайнарии. Здесь жили успешные ремесленники и средней руки купцы, поэтому кое-где лампы все-таки горели и следить за порядком было проще, нежели в квартале бедняков. Но даже сюда забредали воры и грабители, коих в любом мало-мальски крупном городе хватало.

Он вышел под дождь. Капли оглушающе забарабанили по капюшону, ветер бросил в лицо водяную пыль. Так или иначе, а продолжать обход нужно. Смена скоро закончится, а после этого настанет время ароматного жаркого, кружки пива и горячего очага.

Сегодня было спокойно. Усилившийся ветер разогнал горожан по домам, лавки закрылись раньше обычного, и лишь в трактирах царило оживление.

Он обогнул дом с остроконечной крышей, прошел по переулку, в котором три недели назад обнаружил убитого мальчишку из торговой гильдии, и выбрался к россыпи приземистых домиков: старых, убогих, не пощаженных временем и стихией, но достаточно надежных, чтобы приютить под своими крышами самых бедных жителей Сайнарии.

Здесь участок Ильгара заканчивался. И это стоило улыбки, заигравшей на губах стража. А ведь совсем недавно его работа начиналась как раз здесь, с этих холуп, и тогда казалось, что ему суждено сгинуть среди грязи и отбросов, напоровшись на нож очередного голодного грабителя. Жизнь показала, что безвыходных ситуаций не бывает. Бывший десятник сделал все для того, чтобы вырваться из клоаки. Работал по три ночи кряду, даже в выходные охотно подменял сослуживцев.

В трущобы стражи ходили группами, здесь же смене просто раздавали участки, которые патрулировались поодиночке. Развернувшись, Ильгар направился к таверне «Во Хмелю». Там каждый вечер собиралась компания стражей всех мастей, парни играли в кости, выпивали, грелись и делились последними новостями.

Разжалованный десятник уже не старался выбирать участки дороги посуше — все одно, куда ни встань, угодишь в реку из грязи.

От воспоминаний о трущобах у него сразу испортилось настроение. Рейды, ночные патрули… Это худшая работа, которую могут предложить стражу. Но на иную должность Ильгару хода не было: увольнение из армии, да еще с позором, ставило крест на всех мечтах солдата. А ничего другого он не умел, не становиться же землепашцем или помощником мельника после всех лет, проведенных среди жнецов?

Трактир трещал по швам. За столами, где обычно сидело по пять-шесть человек, теснилось десять-двенадцать. Тут были не только стражи, но и обычные горожане, решившие провести ненастный вечер в компании. Ильгар с трудом нашел себе место.

Повесил на колышек рядом с очагом плащ и дубинку. Попросил у хозяина жаровню с углями, мясной похлебки и сыру. Пива как-то расхотелось, а вино пить лучше дома.

Усевшись, Ильгар вытащил из-за пояса и положил на стол обломок меча, который носил с собой больше восьми месяцев. Страж не стеснялся его, обломок служил своеобразным напоминанием: не важно, хорошим или плохим ты считаешь свой поступок; важнее то, как его оценят люди, в чьих руках твоя судьба в данный момент. Но это не повод постоянно оглядываться и переступать через себя. Он по-прежнему был твердо уверен в том, что поступил верно. И сделал бы то же самое снова.

Временный союз с темным божеством из топей спас жизнь не только ему, но десятку жнецов, жрецам и эйтарам. Под каким углом ни глянь. Но его поступок сочли трусостью и предательством. Почему? Ильгар не мог понять. Его отправляли на разведку — он разведал, что и как. Более того, побывал в плену и на пыточном столе, но сумел сбежать…

Пальцы сжали рукоять. Вновь накатила злость, что больше похожа на смертельную обиду. Но Ильгар заставил себя успокоиться. Надо жить дальше. Может, оно и к лучшему. Теперь он не один. С ним Рика, и они будут вместе несмотря ни на что.