Судьба драконов в послевоенной галактике - Страница 1

Никита Елисеев

Судьба драконов в послевоенной галактике

* Часть первая. "Отпетые" *

Глава первая. Скандал в благородном семействе

Стена почти развалилась. Камни превращались в труху, становились землею. Развалины стены заросли травою, кое-где выросли, выстрелили вверх тонкими гибкими стволами кусты и молодые деревья. Летом весело было смотреть на зеленеющую, уже не прямую, волнистую, прерывистую линию стены. Стена стала человечнее, округлее и одновременно природнее. В безжалостности прямой линии, в ее бесконечности есть что-то противное натуре человеческой, хотя прямая линия - создание, измышление человечьего разума, а не природных сил. Человеку страшно на бесконечной прямой так же, как и в замкнутом бесконечном круге...

...Я легко перемахнул через осевшую стену и пошел по пояс в высокой траве, порою срывая травяные метелки или сшибая головки репейников. Потом я выбрался на прогалинку, где трава была не так высока и густа, где было сухо и солнечно, уселся на прогретую солнцем землю и стал ждать.

Мэлори долго не шла. На нее это было похоже, но так она еще не запаздывала ни разу. Я лег на спину и стал смотреть в небо. Мне, распластанному, раскинувшему руки крестообразно, приемлещему в себя тепло лета, отсюда, снизу, были видны пики трав, вонзающиеся в самое небо, и то, как по одному из стеблей туда же, к истаивающему в небе белому плоскому облаку ползет жук.

- Джек, - услышал я голос Мэлори и повернул голову...

-----------------------------------------------------

- А ты не боишься?

- Чего?

- Ну, ты вот ходишь сюда, ну, не боишься?

Голова Мэлори лежала на моей руке, она смотрела на меня широко открытыми, немного удивленными глазами. За этот взгляд я готов был приходить сюда, хотя бы здесь высились настоящие стены, а не эти развалюхи.

- Боюсь, - честно ответил я, - немного боюсь. Но совсем немного...

- Да... Сейчас не так страшно. Воспитательница говорила, что скоро вообще такие заведения отменят...

- Ты верь ей больше... Мне еще отец втюхивал, что, мол, временная мера, а ему...

И тут я осекся. Надо ж было ляпнуть. Про отца и про то, что не отменят эти самые... "инкубаторы".

Искоса я глянул на Мэлори. Но она нимало не испугалась и не обиделась, не расстроилась. Мэлори продолжила:

- А ему дед, да?

Я смешался.

- Дда, - неуверенно выговорил я.

Мэлори прыснула, потом уселась и с удовольствием потянулась.

- Ох, и дурацкий у тебя был вид, когда ты свое "дда" тянул.

Она засмеялась и легонько пихнула меня в бок:

- Кавалер! Рыцарь! Первый пункт устава: "Встречаясь с девушками из орфеанумов, не напоминайте им об их долге. Это может повергнуть их в депрессивное состояние. Беседуя с девушками из орфеанумов, старайтесь избегать упоминаний о семейных отношениях".

Я тоже уселся, зло сказал:

- Гуманисты... Сволочи... Не напоминайте.

Мэлори склонила голову набок и весело спросила:

- Интересно, а что ты предлагаешь: "Встречаясь с девушками из орфеанума, поинтересуйтесь, кто их родители, затем расскажите о своих", так надо написать? Или вот еще: "Беседуя с девушками из орфеанумов, обязательно посетуйте на ожидающую их печальную участь", - так? Да?

Она говорила это без обиды и раздражения. Подкалывала. Я подтянул колени к подбородку, уткнулся в них лицом и пробормотал:

- Я тебя не отдам...

- Что? - изумилась Мэлори. - Что, что? Ой, глядите на него...Ой, "отпетый" из "отпетых". Ну, я помру. Не отдаст.

И Мэлори залилась своим звонким заливистым смехом.

Я недовольно посмотрел на нее.

- Не понимаю, как ты можешь смеяться.

- А что? - Мэлори стерла слезы, выступившие у нее на глазах от смеха. Мы, инкубаторские, в этом выращены, к этому готовимся. Ты же вот знаешь, что когда-нибудь умрешь - и ничего, не ходишь с кислой мордой. Ну? Чего ты? она снова толкнула меня.

Я молчал. С Мэлори всегда было так.

Это я должен был утешать ее, если не мог спасти, ее - черноволосую, худенькую, большегрудую мою Мэлори...

Я замотал головой.

Мэлори вскочила на ноги, воздела руки к небу и замогильным голосом завела:

- Дочери Дракона! Воспитанницы планеты, днем и ночью, бодрствуя и во сне, в играх и занятиях, под открытым небом и под крышей Орфеанума, никогда, никогда, никогда, нигде, нигде, нигде, ни при каких обстоятельствах мы не забудем наш долг перед планетой. Жизнь - этот дар планеты, дар людей...

- Замолчи! - я быстро поднялся и схватил ее за плечи. - Замолчи!

- Фе... - хмыкнула Мэлори, - три раза в день - утром, днем, вечером. И лишний раз не только не возбраняется, но даже рекомендуется... Между прочим, очень помогает, просто спасает. Есть же идиотки, которые бродят целыми днями с горящими глазами и твердят эту молитву. Если кто проскакивает, так только они. Ну, редко, редко. Одна на миллион. Чтобы другим не обидно было. И получается из такой спасшейся зануда-истеричка, вроде нашей Памелы воспиталки. Помело... "Деточки, - передразнила она воспитательницу, - будьте достойны вашего жребия". Я ей однажды врезала: "Что же вы-то, - спрашиваю, оказались недостойны?"

- А она?

- Разревелась. Убежала из классной комнаты. Ревела в сортире белугой. Меня потом к директору вызывали. Помело за меня заступалась. Лопотала: "Я прошу, умоляю, никаких санкций, никаких! Девочка была совершенно права. Совершенно. Я не должна, я не имею права так часто твердить девочкам эту фразу. Я виновата, что проявила несдержанность..." А я и говорю: "Что вы, что вы, Памела Ксеньевна, напротив, это я перед вами виновата... Я готова просить прощения...Это я была несдержанна и груба. Могу только сказать, что толкнула меня на этот шаг зависть, низкая зависть. Я хотела бы, я мечтала бы быть такой, как вы..." Чувиха тут, как бурак, покраснела и заткнулась.

- Ты - жестокая!

- Неа. Я - веселая. Я - сильная.

- А я - грустный и ...слабый!

- Ты? - Мэлори ткнула в меня пальцем. - Ты - слабый? Длинноногий, длиннорукий, ну-ка, догони!

Она бросилась бежать - я кинулся за ней. Она здорово бегала, но ей мешал в беге длинный белый балахон, сковывающий ее движения. Я довольно скоро догнал ее, поднял на руки и понес, прижимая к себе.

- О! - Мэлори ухватила меня за нос. - Слабак! Дохляк! Дохлятина!