Субмарины уходят в вечность - Страница 21

– Вы получили приказ фюрера, из которого следует, что вверенный вам район находится теперь в зоне «Альпийской крепости»? – прорычал Скорцени, буквально вырвав трубку из рук адъютанта.

– Так точно, получил, – услышал он в трубке высокий, козлиный какой-то голосок Шлипера.

– А у моего адъютанта создалось впечатление, что вы этого приказа фюрера в глаза не видели. Или, может, вы не согласны с ним?

– Я не могу себе такое…

– Нет, вы так и скажите: «Меня не интересует мнение фюрера по поводу того, как Баварские Альпы следует превращать в неприступные для врага редуты, последние редуты рейха!» – совершенно сбивал он с толку владельца тоненького козлиного голоска, не позволяя ему при этом и слова молвить в ответ. – Вы слышали, Шлипер: последние редуты. И это не я сказал, это сказал фюрер! И сказал он это о нашей благословенной Богом Баварии, столица которой, Мюнхен, стала родиной национал-социализма. Родиной, а не пристанищем всякого бездельничающего сброда и все еще не повешенных дезертиров. Или вы и с этим тоже не согласны?!

– Вы, очевидно, не так поняли меня.

– Что вы там блеете, Шлипер, как гимназистка накануне первого аборта? Какого дьявола ваша территория забита всяким сбродом, именующим себя беженцами, каждый второй из которых – дезертир?!

– Наши агенты совместно с патрулями полевой жандармерии…

– А я сказал: очистить! Причем самым решительным образом! – громыхал Скорцени в трубку так, что своды кабинета Кройта буквально содрогались от его баса. – И еще. Моя ставка находится сейчас в замке Вальхкофен, и он же, по всей вероятности, в скором времени станет ставкой фюрера. Так вот, комендантом этой ставки назначен оберштурмфюрер Кройт. А я сказал: оберштурмфюрер, – настоял Скорцени, хотя окончательно сбитый с толку Шлипер и не собирался возражать. – Поэтому немедленно подготовьте представление о повышении его в чине, начертав на нем: «По личному приказу личного агента фюрера Отто Скорцени». По личному!

– Представление будет готово сегодня же, – пропел своим странноватым для мужчины, а тем более – для офицера гестапо, голоском гауптштурмфюрер. Но только потому, что Скорцени специально выдержал небольшую паузу, чтобы дать ему пропеть эти заверения.

– И займитесь, наконец, своими прямыми обязанностями, Шлипер! Не заставляйте меня усомниться в целесообразности вашего пребывания в рядах СС. Прямо скажу: вы меня огорчаете, Шлипер! А я никому не советую огорчать меня, слышите, вы, Шлипер или как вас там, – никому! – швырнул он трубку на рычаг и, не обращая внимания ни на Кройта, ни на Родля, вышел из кабинета.

Выходя вслед за ним, Родль снисходительно взглянул на все еще растерянно стоявшего за столом Кройта. Это был победный взгляд режиссера, который гордился талантом буквально из ничего сотворенного им великого актера.

Апрель 1945 года. Германия. Ставка рейхсмаршала Германа Геринга в Баварских Альпах, в районе Берхтесгадена.

Выслушав генерала, Геринг еще несколько мгновений стоял молчаливо, почти всем туловищем наваливаясь на стол, а затем медленно и не сводя глаз со своего представителя в рейхсканцелярии, осел в кресло.

– Вы тоже уверены, что это решение фюрера – окончательное? – И от генерала не скрылось то, как по-охотничьи азартно загорелись глаза бывшего первого аса рейха.

– Возможно, фюрер и изменит свои взгляды на ситуацию, вот только русские своего стремления во что бы то ни стало захватить его живьем – не изменят. В этом можно не сомневаться.

– Я придерживаюсь того же мнения, считая, что фюрер подписал себе приговор, – цинично ухмыльнулся Геринг, не проявляя при этом ни капли сочувствия или сожаления. – Так что теперь дни его сочтены. Но это его воля, и никто из нас не вправе…

– А вот что касается переговоров с англо-американцами, то… – Коллер выдержал паузу, еще выразительнее вытянулся по стойке смирно и, одернув френч, уже более тихим, почти вкрадчивым голосом продолжил: – На предложение Бормана о том, чтобы фюрер лично начал эти переговоры, тот ответил: «Это следует поручить Герингу. Пусть он занимается этим. Геринг – более подходящая для таких переговоров фигура, нежели я. Он гораздо лучше умеет обходиться с противной стороной». Понятно, что, услышав это…

– Стоп! Вот здесь уже торопиться не надо. Повторите-ка мне, Коллер, все то, что вы только что сказали. Слово в слово повторите именно то, что произнес фюрер. Надеюсь, вы понимаете, насколько в этом вопросе важны любые нюансы? И еще раз перечислите имена всех присутствовавших при этом разговоре.

Генерал покорно выполнил просьбу Геринга, стараясь как можно точнее воспроизвести всю сцену разговора и перечислить всех присутствовавших, кого ему только удалось запомнить.

Рейхсмаршал нервно потер руки, вновь задумчиво посмотрел в окно, из которого открывался вид на «альпийскую гробницу» и, молитвенно уставившись на нее, произнес:

– А ведь я предчувствовал, что сегодня что-то должно было произойти, явственно предчувствовал.

– И это действительно произошло, – подтвердил генерал, однако Геринг, словно бы не расслышав его, возмутился:

– Что вы опять умолкли, Коллер?

– Понятно, что, услышав эти слова фюрера, я, как ваш личный представитель в рейхсканцелярии, счел необходимым немедленно вылететь из Берлина, чтобы как можно скорее передать волю фюрера и уведомить о той исторической миссии, которая отныне на вас возложена. У меня все, мой… рейхсмаршал, – еле удержался генерал, чтобы не сказать: «Мой фюрер». – Кстати, я побаивался, как бы Борман и Геббельс… не забыли сообщить вам об этом историческом решении фюрера.

– Почему же вы сразу не сказали мне об этом решении? – наконец начал натужно подниматься со своего кресла Геринг, по-привычке одергивая пиджак, словно это был армейский френч, и силясь вытянуться по стойке. – Почему вы тянули, Коллер? Ведь то, что вы услышали от фюрера, совершенно меняет ситуацию, меняет расстановку сил в рейхе. А главное, теперь дорога́ каждая минута.

– Именно поэтому я здесь, господин рейхсмаршал. При этом я помню об указе фюрера, которым вы объявлены были преемником в случае его смерти и полномочным представителем, наместником фюрера «в случае непредвиденных обстоятельств»[17].

– Это хорошо, что вы помните об этом, генерал Коллер, это хорошо. Потому что многие то ли успели позабыть об этом, то ли принципиально стараются об этом не вспоминать. Словно бы такого указа никогда не было или же фюрер когда-либо отменял его. И это тоже оскорбительно, генерал. Это оскорбительно!

– Но им следует напоминать об этом, господин рейхсмаршал, решительно напоминать! – с истинно армейской твердостью произнес генерал.

– Кстати, те, кто присутствовал при этом заявлении фюрера… Как они отнеслись к распоряжению главы нашего государства? – умышленно употребил Геринг термин «распоряжение». – Прежде всего я имею в виду Бормана и Геббельса.

– Это повергло их в смятение. Не преувеличиваю: в полное смятение.

– Привело, говорите?..

– Именно так, господин рейхсмаршал, в смятение. Просто я не знаю, как еще можно определить это состояние. Возразить фюреру они, конечно, не посмели, однако заметно было, что такое распоряжение оказалось для них полной неожиданностью. Они знали о некоторых, скажем так, сложностях, возникших в ваших отношениях с фюрером…

– Это понятно, Коллер, это понятно! – вновь занервничал Геринг. Всякое напоминание о размолвке с фюрером все еще было неприятно ему.

– …Поэтому рассчитывали, что фюрер поручит заниматься переговорами кому-то из них, скорее всего Борману. Так что приказ, именно приказ фюрера о начале ваших переговоров с представителями враждебной стороны остается в силе.

– Именно так, генерал: он остается в силе, – постучал костяшками согнутых пальцев по столу новоявленный наместник фюрера. – Коллер, подберите из числа моих штабистов еще двух офицеров; вместе с адъютантом Ингеном вы составите штаб наместника фюрера.