Ступени - Страница 17

- Ты как святой, - шепотом сказала Зина. - Ты говорил... я не понимала... Но ты как святой... У тебя сияние...

- Нет, - засмеялся Юрий Дмитриевич, - в древней Иудее не было невропатологов, но были палачи... Впрочем, в тридцать три года Иисус уже страдал гебефренической формой... Он был неизлечим. Больные в этой стадии перестают есть, говорят, что у них сгнили все внутрен-ности, что они уже трупы... Они стремятся к самоубийству, к смерти... - Юрий Дмитриевич внезапно смолк. Большой рыжий кот с ободранным боком смотрел на него из слухового окна.

- Кыш! - крикнула Зина.

Кот фыркнул и исчез.

- Таких юношей, как Иисус, было немало и позднее в черте оседлости, сказал Юрий Дмитриевич, - в грязных местечках... Худые чахоточные мечтатели... Горе родителей... Позор семьи... Иисус мог бы быть одним из героев Шолом-Алейхема, родись он позднее. Но он родился в момент того душевного порыва, когда его народ, сам того не сознавая, приносил себя в жертву, обрек себя на распятие во имя рождения христианской цивилизации... Тут парадокс... Гибель Иудейского храма была предвестником гибели языческого Рима... Да... Христос - вели-кий литературный образ древнееврейской литературы, литературы, которая может возникнуть лишь в моменты сильных душевных сдвигов... Впрочем, я потерял нить, - беспомощно прикоснувшись к вискам ладонями, сказал Юрий Дмитриевич и почему-то виновато улыбнулся.

- Иди ко мне, - сказала Зина и протянула навстречу ему руки.

- Странно как, - сказал Юрий Дмитриевич, - этот чердак, эти трубы, этот кот... Я ведь болен, знаешь... Я пережил страшную ночь... Мне казалось, что мучаются самолеты...

- Иди ко мне, - повторила Зина.

Лицо Зины порозовело, это было лицо любящей счастливой женщины.

- Да, - сказал Юрий Дмитриевич. - К тебе и только к тебе... Ибо ты сейчас так чужда непристойности... Ты на этой ветоши...

Юрий Дмитриевич лег на ветошь рядом с Зиной и, обняв ее, приблизив губы к ее губам, принялся вдыхать ее дыхание, наслаждаясь ароматом и чистотой выдыхаемого ею воздуха. Они пролежали так до вечера. Солнечный луч из слухового окна добрался к противоположному углу чердака, затем вовсе погас, и по крыше защелкало.

- Это дождь, - сказала Зина. - Ты спал, а я смотрела на тебя... Во сне у тебя лицо изменилось... Как у младенца у тебя лицо.

Юрий Дмитриевич встал, потянулся, ударился головой о стропила.

- Полезли вниз, - сказал он.

Пожарная лестница была скользкой от дождя, они осторожно принялись спускаться, каждую секунду ожидая крика. К счастью, вокруг было тихо, в грязный закоулок между домами, очеви-дно, редко кто заглядывал, особенно в дождь. Они пошли по блестящему асфальту, не прячась, теплый дождь освежил их и смыл с их одежды чердачную пыль. В открытых окнах орали радиолы. Мимо, хохоча, пробежала стайка девочек-подростков, шлепая босиком по лужам и держа в руках свои модные туфельки...

- По древнеиндийской медицине в человеческом теле сочетаются три начала - воздушное, слизь и желчь, - сказал Юрий Дмитриевич. - Ныне утверждают, что практика индийской медицины давала хорошие результаты, а теория построена на фантастических предположениях... Но ведь это прекрасно... И это правдиво... Воздушное - это любовь, слизь - это прозябание, желчь - плотское наслаждение... Как просто, как умно...

Потоки воды текли вниз по горбатым улицам, образуя завихрения на булыжных мостовых, журча в желобах... Вдали слабо вспыхивали бесшумные молнии. Возле монастыря, куда Юрий Дмитриевич и Зина приехали на автобусе, дождь еще только начался. Туча шла от центра города, но над речкой и заречными полями небо еще было звездным. Подгоняемые сильным ветром, Юрий Дмитриевич и Зина протиснулись в тугую калитку и торопливо прошли монастырский двор, прислушиваясь к тревожно гудящим листвой дубам. В комнате у Зины горел свет.

- Это папа Исай, - обрадованно сказала Зина. - Вернулся. Как хорошо...

Папа Исай сидел за столом и ел хлеб с солью и горчицей. Он был босой, в расстегнутой рубахе, и портрет Толстого висел прямо на голой груди.

- Папа Исай, - сказала Зина, целуя его. - Я вас сейчас покормлю...

- Я по церквам ходил, - сердито сказал папа Исай, - двести лет по всей Руси под видом ремонта церквей шло разрушение древнецерковного стиля. Вместо семиярусных иконостасов стали устраивать низкие ширмы на западный манер... И образа не русской, а французской школы...

- Вам с моим товарищем поговорить надо, - сказал Юрий Дмитриевич. - Он тоже славянофил.

- А духовенство, - выкрикнул папа Исай, не обращая внимания на замечание Юрия Дмитриевича, - выдыхается духовенство неудержимо, как жидкость в открытом сосуде... Если священнику вверены души, то тем более могут быть вверены и церковные средства... Вот как они говорят... Запросы и нужды, с которыми стоит перед нами православная церковь, как перед своими духовными детьми, они по-своему истолковывают...

Зина поставила перед ним тарелку гречневой каши, разогретой на керогазе, бросила кусок масла, и папа Исай начал жадно есть, сердито посапывая.

- Давайте вернемся к нашему диспуту о христианских догматах, - сказал Юрий Дмитри-евич, усаживаясь на диван, но тотчас же вскочив. - Тут проблема ежедневного добра либо добра-идеала... Давайте обратимся к личности Иисуса, то есть к истории его болезни... По моей гипотезе, анализируя его поступки, можно заключить, что он страдал желчнокаменной болез-нью... Желчнокаменные больные обычно раздражительны и недобры... Особенно в сочетании с воздействием семенной жидкости... Однако, с другой стороны, утверждения последователей Иисуса о кротости его и доброте... Тут противоречие... Вернее, скорей путаница... Если проана-лизировать внимательно даже Евангелие, то можно обнаружить, что многие каждодневные поступки Иисуса не так уж добры... Впрочем, достаточно одного, главного, то есть распятия... В нем все. Об этом, кажется, какой-то крамольный богослов писал... Впрочем, не помню... Разве не блекнет жестокость палача перед жестокостью самого Иисуса, всемогущего Бога, который совершил распятие свое на глазах своей земной страдающей матери... Тут легенда, но в ней отголоски подлинного... Распятие было совершено во имя спасения людей, во имя добра, но как поступок именно того дня, когда оно совершилось, распятие был поступок Иисуса, жестокий и недобрый... И вот тут-то нам на помощь палеопатология приходит... Тут медицина помогает истории и философии... Желчные больные редко бывают добры, но ощущение добра как чего-то недоступного, но манящего и прекрасного, стремление к добру у них бывает развито необычай-но... Пусть подспудно, подчас несознательно... Добро как идеал они чувствуют часто гораздо сильней, чем так называемые добрые люди, которым добро каждый день доступно и в быту утонуло... Я о чем хочу... - Юрий Дмитриевич замолк на несколько секунд, как бы смешав-шись. - Ах, вот о чем... Конечно, в Евангелии много историй, и тут по-разному можно... Но всё ж главное-то распятие... По нему и судить надо об основном постулате христианства... О непротивлении злу... Впрочем, я уже говорил об этом... Просто физиология подтверждает и уточняет философию... Непротивление злу как идеал прекрасно... Как каждодневное правило - нелепо...