Стрелец. Сборник № 2 - Страница 16

Калиостро пожал плечами, потом спросил просто:

— Чего же вы хотите?

— Я говорю не от себя. Граф Калиостро, не увлекайтесь честолюбием, не откалывайтесь из желанья самостоятельности, потому что всякий откол — поранение, не вступайте в интриги политические или корыстные, не пускайте пыль в глаза бедным ротозеям, не желайте быть прославленным. Надейтесь только на Того, чье Царство — Сила и Слава.

— А если я не исполню этого?

— Вы будете оставлены.

— Оставлен? Кем?

Незнакомец молчал. Калиостро принялся бегать по комнате.

— У меня есть друзья высоких степеней и могущественных влияний, у меня есть сила, богатство, знание. Кем могу я быть оставлен?

— Старайтесь быть другом Тому, без которого все друзья ничто.

Граф расхохотался:

— Поверьте, я лучше вас знаю все это.

— Граф Калиостро, прошу вас не разговаривать со мной таким тоном и перестать метаться из угла в угол.

— Простите!

— Я говорю не от себя, я вас предупреждаю. Если вы не верите, я вам могу дать знак.

Вокруг гостя странно зареяло какое-то неопределенное сияние, предчувствие света, воздух сделался легче и теплее; казалось, сейчас послышится не то звук, не то запах. Калиостро протянул руку:

— Я верю.

Оба стояли молча.

— Граф Калиостро, может быть, не следует говорить того, что я скажу, но ответственность я беру на себя. Иосиф Бальзамо, не губи себя, прошу тебя послушаться.

Голос незнакомца зазвучал совсем по-другому, он протянул обе руки, и Калиостро бросился к нему на грудь. Больше гость ничего не говорил; обняв последний раз графа, он поклонился, покрыл голову треуголкой и вышел за дверь.

Калиостро долго стоял смущенный, растроганный, не замечая, как по толстым щекам его текут слезы. Проведя рукою по лицу, он заметил, что оно мокро. Будто придя в себя, он бросился к двери, словно думая, что там еще кто-нибудь есть. Потом шлепнулся в кресло, опять вскочил и, сдвинув парик на сторону, принялся бегать, шепча:

— Выдумка! И я хорош: граф Калиостро плачет в объятиях мальчишки! Великий мастер, стыдитесь! Ваша сила, знание — все исчезнет? Глупости! Вот я велю свече потухнуть — и она гаснет (и действительно, свеча на комоде заморгала, заморгала и погасла, будто кто прикрыл ее колпачком), вот велю ей гореть — и она снова светит (правда, свеча снова забрезжила и разгорелась). Ого, наша сила еще не исчезла! А не исчезла сила — и все в порядке! Я буду сильнее всех! Какой восторг! Все люди мне подчинятся, и я им дам то, что им нужно. Царство мое будет царством милости и благости. Бедные братья, хотите вы золота? Золото к вам потечет из моих рук, как из источника. Хотите успеха? Успех идет вам навстречу. Любви, власти? Все вам дастся, только признайте меня. Я беру ваши слабости, ваши грехи на себя; спите спокойно, только поставьте меня вершителем вашей судьбы! Кто может становиться между мною и моим Богом, какие самозванцы в серых плащах? Все это фокусы! Никто лучше меня не знает Его воли, Его желаний, Его путей. Пусть меня оставляют, я не буду оставлен!

Калиостро, закинув голову, поднял глаза, остановился в каком-то неподвижном восторге, как вдруг легкий металлический треск и звяк привели его в чувство. Он прямо бросился к стене, где висела обнаженная шпага. Теперь на гвозде повис только один кусок, прилегающий к рукоятке, остальные два обломка лежали на земле, скрестившись. Калиостро опустился на пол и долго смотрел на мерцающий крест из сломанного натрое лезвия, потом вскочил так порывисто, что свеча потухла, и закричал:

— Графиня! Лоренца, Лоренца!

Жена, вероятно, спала крепко, потому что никто не отозвался на крик Калиостро. Закрыв лицо руками, он прошептал: «Один, один!» — но вдруг выпрямился и, толкнув бренчавшие обломки ногою, произнес торжественно:

— Свет увидит, что может сделать один Калиостро, предоставленный собственным силам!

Отъезд графа 28 января 1785 года, обставленный полною тайною, для всех был большой неожиданностью; впрочем, Калиостро любил такие неожиданности, окружая иногда неважные поступки туманом, чтобы они не отличались для непосвященного взгляда от таких, которые действительно требовали таинственности. Лионские масоны надеялись, что мастер вернется к 20 августа, когда предполагалось торжественное открытие обновленной ложи, и предполагали, что в Париж графа вызвали масонские дела, так как в феврале там должен был быть съезд разных лож под названием «Филалеты». Может быть, Калиостро и думал принять участие в заседаниях «филалетов», может быть, скорее хотел броситься в кипучую парижскую жизнь, бороться, блистать, удивлять и властвовать, убедиться, что сила его не потеряна, уверить себя на деле и — скорей, скорей, А может быть, на его отъезд повлияли письма г-жи де Ла-Мотт, писавшей ему время от времени. Он так хорошо помнил эту приятельницу карнавала, с которой он познакомился еще в Соверне! Она была мила, небольшого роста, с каштановыми волосами, вздернутым носом, голубыми глазами и слишком большим ртом. Происходя из обедневшей дворянской семьи, выросшая почти в нищете, пока ее не взяла на свое попечение маркиза Бугэнвиль, Жанна де Ла-Мотт, уже скоро пять лет, была замужем за жандармским офицером, толстым г. де Ла-Мотт, имела свой салон в Марэ и пользовалась влиянием у королевы. Злые языки уверяли, что маленькая Ла-Мотт просто сняла в Версале комнату и сидела там иногда без еды, просто для вида, когда слуги важно заявляли, что госпожа поехали ко двору. Но, как бы то ни было, многим лицам она оказывала протекцию и доставляла места, разумеется, за плату деньгами или товарами, потому что она могла выхлопотать и поставки. Она оказала некоторые услуги родственнику де Роган, что еще больше скрепило ее дружбу с кардиналом. Калиостро она легкомысленно и туманно писала, что его присутствие было бы очень полезно, так как ни она, ни добрый кардинал не могут решиться на какое-то дело.

В Париж граф приехал в начале февраля и, очевидно, собирался устроиться на широкую ногу, так как, проведя всего несколько дней в отеле, где платил по пятнадцати луидоров в день, он снял особняк маркизы д'Орвилье, по соседству с г-жей де Ла-Мотт, в том же Марэ, и обставил его очень быстро богатою мебелью.

«Филалеты» действительно рассчитывали на участие Калиостро в их заседаниях, но граф заставлял себя упрашивать, предъявлял разные требования, чтобы пригласили непременно г. Лаборда, чтобы уничтожили архив «филалетов», чтобы раньше признали обязательным «египетское посвящение», так что братья увидели, что, пойдя на уступки, они тем самым предрешают исход совещаний, и оставили его в покое. Кажется, Калиостро ожидал других результатов от своей требовательности, но представился вполне довольным и занялся устройством собственной ложи.

Кардинал ждал его с нетерпением. Ему столько же нужен был совет Калиостро, сколько хотелось просто рассказать про необыкновенное приключение. Спросив мельком про дела графа, кардинал с таинственным и лукавым видом произнес:

— Ну, граф, нам нужна ваша помощь.

— Вы знаете, что мои знания и способности всегда к вашим услугам.

— Знаю, но тут нужно совсем особое, непригодное к другим случаям искусство. Речь идет о слишком высокопоставленном лице.

— Что вы, мой друг, говорите? Как будто не знаете, что для всех людей действуют одни и те же правила?

— Мне нужно узнать, получила ли королева ожерелье.

— Какая королева? Мария-Антуанетта?

— Ну да, Мария-Антуанетта. Видите ли, милый граф, вы, конечно, только что приехали и не знаете, что тут происходило. Это тайна, но вам я могу открыть.

— Тем более если вы ищете совета.

— Полгода тому назад мне нужно было передать королеве прошение. Мне устроила свиданье наша добрая маленькая фея, г-жа де Ла-Мотт. Это было летом в саду Трианона. Незабываемые минуты! Ну, хорошо, дело было сделано, все вышло как нельзя лучше. Теперь, месяца два тому назад, та же де Ла-Мотт пишет мне, что королева в большом затруднении, г. Бемер сделал специально для нее ожерелье, но королева сейчас не имеет должной суммы и ищет кого-нибудь из друзей, кто в тайне от короля, разумеется, помог бы ей устроить это дельце. Я очень благодарен г-же де Ла-Мотт, что она меня известила. Мне было стыдно не поспешить помочь нашей обожаемой королеве, когда у меня кружева на праздничной сутане стоят сто тысяч франков и когда я принужден держать четырнадцать дворецких. Четырнадцать! Я только на днях это узнал. Иначе не обойтись. Тем более что с г. Бемером мы условились, что платежи будут производиться частями, как обещала и королева возмещать затраты.