Стрелец. Сборник № 2 - Страница 15
— Но послушайте, господа, вы думаете, что платье графини — роза, которую нужно поливать удобрением?
Оба вздрогнули, покраснели, и соусник окончательно упал на колени Лоренцы. Все вскочили, дамы бросились вытирать пострадавшую, мужчины смеялись, граф нахмурился, а виконт проворчал, от смущения не вставая с места:
— Сколько шума и разговора из-за какого-то соусника!
Г-жа Сарразен воскликнула, поворачивая Лоренцу как куклу:
— Но ведь платье все испорчено, какая жалость!
— Можно купить новое! — не совсем соображая, что говорит, отвечал де Нарбонн.
— Я вам говорил, графиня, чтобы вы не садились рядом с этим господином! — заметил громко Калиостро.
Виконт вскочил, с треском отодвинув стул и гремя амуницией, шпорами, саблей, цепочками, будто встряхнули мешок с металлическим ломом.
— Вы нахал, сударь, я вас вызываю на дуэль! — закричал мальчик сорвавшимся голосом и покраснел как свекла.
— Я не фехтовальщик. Это ваше дело, — ответил граф спокойно, но побледнел и сжал кулаки.
— Тогда стреляйтесь на пистолетах!
— И этого не буду. Мое дело возвращать людям жизнь, а не отнимать ее.
— Трус.
Лоренца бросилась к графу, крича «Александр», но вдруг тарелка, брошенная виконтом, как диск, мягко поднялась и со звоном разбилась о голову Калиостро. Общий крик, летит стул, по углам чуть не дерутся, споря, кто прав, графа оттаскивают, он растрепан, лицо красно, костюм растерзан, де Нарбонн, громыхая, уходит, хлопает дверью, кардинал для чего-то снял парик, и на его лысину желтым кружком капнул воск с люстровых свечей. Лоренца давно без чувств, испуганные кареты быстро разъезжаются в разные стороны. Мнение многих: вот что значит водиться с неизвестными графами и графинями, которые вам сваливаются «как снег на голову». Кардинал считается колпаком; Сарразены что же? — разбогатевшие еврейские выскочки, а виконт де Нарбонн — мальчик из хорошей семьи с манерами и традициями.
На следующее утро по городу были расклеены памфлеты на графа, графиню и кардинала. Было смешно, смеялись даже те, кто дружил с Калиостро, доктор Остертаг потирал руки. Выкопали какие-то слухи, сплетни, неудавшиеся леченья. Родильница и бабка предъявляли претензии к графу, его собственный слуга и помощник, Карл Сакка, рассказывал по кофейням о хозяине вещи, каких не выдумать бы фельетонистам. Калиостро сократил приемы, хотел уехать, но остался по просьбе друзей, думая этим подтвердить свою невинность. Более скромная жизнь только в кругу философических друзей не была особенно по душе Лоренце, и она была почти рада, когда граф покинул Страсбург. Популярность его не уменьшалась, но шум и блеск его существования убавились; иностранцы не приезжали, некоторых он сам не допускал, жену держал взаперти, молодых людей не зазывал и вообще вел себя очень сдержанно. Виконт де Нарбонн, встречая на улицах Лоренцу, кланялся ей издали, краснел и потуплялся, а граф грозил ему палкой.
Наконец главный друг Калиостро, кардинал де Роган, переехал в Париж, а из Неаполя пришло известие, что кавалер Аквино умирает и хотел бы видеть старинного своего спутника. Все-таки в Страсбурге Калиостро пробыл около трех лет и был знаменит не меньше собора. «Наше солнышко уезжает!» — говорили горожане и поднимали детей, чтобы те видели, как быстро катилась размалеванная с гербами карета, с одной стороны которой кланялся красный граф, а с другой — кивала нарумяненная Лоренца.
Приняв последний вздох и последнее наставление своего друга и покровителя, Калиостро посетил Бордо и осенью 1784 года приехал в Лион.
Его огорчали разделения между масонами, различие и соревнование, ложь, диспуты и распри: он хотел всех братии собрать под одно крыло, как добрая наседка цыплят, всех привести к «египетскому» согласу, встать во главе и… голова кружилась от мысли, что было бы дальше! Что венценосцы, что святейший отец был бы тогда в сравнении с ним, Калиостро?! Теперь его главным занятием было леченье и организация обществ. В Лионе была уже двенадцатая ложа; кроме того, там были последователи Сведенборга и ученики «неизвестного философа» — мартинисты. Там была известна страсбургская деятельность графа, и его прибытия ждали с сердечным волнением. В тот же день в честь приезда Калиостро было устроено факельное шествие, перед гостиницей «королевы», что держали дамы Форэ, была исполнена серенада, девочки в белых платьях поднесли по букету графу и графине; их наперерыв приглашали на обеды и засыпали подарками. Лоренце этот почет казался скучноватым, и она вздыхала, вспоминая не только варшавские праздники, но и Петербург, и даже недавно покинутый Страсбург. Банкир С. Костор вполне заменил графу базельского Сарразена, выдающиеся и влиятельные в духовном отношении люди не только относились благосклонно, но заискивали у нового учителя, и звезда Калиостро засветилась мирным, но большим и светлым огнем. Но сам мастер тоже не радовался. Надоела ли ему тихая и спокойная работа, питал ли он более честолюбивые мечты, смущали ли его сомнения или он просто устал, но все печальнее и как-то тяжелее становилось его лицо, лишь глаза горели и воспламеняли по-прежнему. Ложа «Победительной мудрости» была уже устроена, открылась подписка на сооружение здания «храма» в Бротто за рекой, никакого разделенья не предвиделось, время шло благочестиво и достойно. Верх мирной славы графа произошел в среду 24 ноября 1784 года, когда на собрании братьев Калиостро вызвал тень недавно скончавшегося Проста де Ронэ; и она всем была ясно видима, говорила со всеми и всех благословила. Прост де Ронэ умер в полной бедности, все свое огромное имущество раздав бедным и обществам. Братья были взволнованы до слез появлением почтенной тени; все обнимались, плакали, бросались к ногам Калиостро и даже, выходя на улицу, сообщали свою радость прохожим. Граф пришел домой поздно, долго прощаясь на улице со своими учениками. Лоренца, по-видимому, уже спала, все было темно. Войдя в свой кабинет, граф почувствовал, что в комнате кто-то находится. При этом не было холодка, как от присутствия духов, а теплый комнатный воздух был тих и душен. Значит, находился человек. Может быть, вор? Калиостро громко сказал в темноту:
— Кто здесь?
Ответа не было. Слабое мерцанье неподвижно стояло там, где были стол и книжный шкап.
— Кто здесь? Я знаю, что здесь кто-то есть, — повторил Калиостро.
— Граф Калиостро, зажгите огонь. Пусть будет свет! — раздался мужской голос.
Граф несколько раз стукал кремнем, наконец зажег свечу на комоде. У стола стоял молодой человек в простом темном платье, но с ярко-розовою перевязью через плечо. Калиостро не нужно было вглядываться, он сразу узнал того незнакомца своего детства, того человека с прекрасным лицом, и даже не удивился, видя его совершенно неизменным. Граф не очень любил воспоминанья детства, предпочитая воображать себя существом, взявшимся неизвестно откуда, но теперь в этой комнатной ночной тишине, с глазу на глаз с таинственным гостем, его сердце тепло и мягко раскрылось. Еще минута, и он бросился бы на шею незнакомому юноше. Тот смотрел печально и строго, словно сожалея.
— Граф Калиостро, я пришел вас предупредить.
— Мне грозит опасность?
— Да, но от самого себя. Граф, проверьте свое сердце, вспомните вашу деятельность и, только если найдете, что она никогда не была продиктована корыстью, тщеславием, гордостью или властолюбием, только тогда ее продолжайте.
— Моя совесть чиста, я не имел ни одного из перечисленных вами побуждений.
Гость помолчал, потом ясно выговорил:
— Это неправда.
Калиостро вскочил.
— Как неправда? Что же, вы лучше меня знаете мои побуждения?
— Лучше.
— Чего же тогда спрашивать, тогда объявляйте, приказывайте.
— Я пришел не приказывать, а предупреждать.
— Я не знаю, теперь все командуют. Митавские девочки шлют мне наставленья, и не насчет того, как играть в куклы.
— Анна-Шарлотта одушевлена лучшими стремлениями, и она вас не наставляла, а умоляла.