Страж ночи - Страница 17

— Что вам сказал Тициан?

— Что вы э… что Лаура произвела на вас впечатление.

— Какая Лаура?

Аретино усмехнулся и погрозил Сандро пальцем.

— Друг мой, я измеряю ваш интерес тем, сколь упорно вы демонстрируете его отсутствие. Вас можно читать, как открытую книгу. Вы без ума от нее, Сандро!

— Не будьте смешным! Она же совсем ребенок.

— Но в высшей степени манящий и привлекательный, разве нет? Ладно, знаю, вы горите желанием узнать мое мнение обо всех этих картинках, поэтому пощажу ваше достоинство: можете не спрашивать!

Он похлопал себя по животу, похожему на бочку.

— Твердый как арбуз!

Поэт по самому себе поаплодировал еще раз, идя вдоль стены.

— То, что Петрарка сделал для Лауры в стихах, Тициан делает для ее тезки в живописи. Над этими полотнами он трудился несколько месяцев. Как видите, Лаура вдохновила маэстро, как никакая другая натурщица.

Аретино задержался возле пышной Венеры.

— Слюнки текут, а?

Обнаженная богиня, лежащая в томной неге, вызывала в теле Сандро значительно более сильный отклик, нежели простое слюноотделение. Оторвав от картины взгляд, он стал созерцать облик Флоры, нежной, как согретый солнцем спелый персик. На соседнем полотне Леда предавалась любви с лебедем. Выражение ее лица неприятно напомнило Сандро о том, какое лицо было у Лауры в объятиях Марка-Антонио. Откашлявшись, он перевел глаза на Цирцею, обращающую животных в людей. И все эти женщины на полотнах маэстро были Лаурой. В жизни же она не была ни одной из них.

«Нет, — вспомнил Сандро. — В первую встречу она показалась мне богиней!» В каждом образе, изображенном Тицианом, было что-то реальное, земное, но сквозило и нечто божественное, невозможное на земле, Глаза такие искренние, простодушные, в то же время казались полными тайн.

— Довольно… мило, — сказал Сандро. Аретино разразился смехом.

— Какой же вы бездарный актер, но критик из вас… еще бездарнее! Боже, ну признайте же это! Тициан выразил в этих картинах весь свой гений, неужто не видите? Они столь великолепны, что даже пугают.

— Что же маэстро намерен с ними делать? — наморщил лоб Сандро. Он представил себе толпы ценителей прекрасного, умоляющих художника продать им эти шедевры.

Аретино вздохнул:

— Я не знаю, кажется, маэстро пока не решил ничего определенного. Будучи деловым человеком, я бы должен посоветовать ему продать эти картины, ведь они принесут целое состояние, и все-таки не решаюсь это сделать.

Сандро приподнял бровь, и его лицо приобрело сардоническое выражение.

— Это не похоже на вас, старина! Кажется, вы стали подвержены сомнениям?

— Никогда еще сомнения меня не одолевали! — воскликнул Аретино. — Все дело в том, что Тициан недоволен картинами.

Кавалли всматривался в глаза влекущей и застенчивой Цирцеи. Такой Лаура была, когда представляла его своим друзьям в публичном доме. Невероятно, что может не нравиться в картине Тициану?

— Маэстро уверен, что не добрался до глубин души натурщицы, не смог проникнуть в ее тайны.

— Почему вы считаете, что у девушки есть какие-то тайны? — с деланным удивлением спросил Сандро.

Пьетро обвел руками галерею.

— Смотрите сами.

Кавалли пришлось согласиться. Сколь бы неотразимы не были полотна, в них присутствовало нечто неуловимое, что не сумел бы распознать даже самый наметанный глаз. Как глубоко ни проник Тициан в характер молодой женщины, он не смог до конца раскрыть все его грани.

— Знаете, чего недостает всем этим картинам? — спросил Аретино, по школьной привычке закладывая руки за спину. — Тициан не изобразил аромата девушки!

— Конечно, не изобразил! — хмуро согласился Сандро. — Аромат нельзя нарисовать на холсте.

— Так же, как и душу! — заключил Пьетро. — Чувствуешь, что она где-то здесь, а ухватить не можешь. Я готов предположить, что аромат Лауры похож на ее душу — густой, соблазнительный и… неуловимый!

Сандро вспомнил неотразимый аромат волос юной натурщицы Тициана. Ему казалось даже сейчас, по прошествии нескольких дней, что он ощущает чудный запах. Но все портило другое, более свежее воспоминание: образ растрепанной, беспутной девушки в объятиях сына.

— Что с вами? Вы так побледнели! — удивился Аретино.

— Помолчите, Пьетро!

— Я никогда не молчу, потому что молчать не умею. Заткнуть мне рот пытались и папа Римский, и император Карл, но безуспешно.

Поэт вновь устремил взор на изображение Венеры.

— Знаете, я бы с удовольствием пополнил этой красавицей свой небольшой гарем.

Сандро чуть не поперхнулся. Он вскинул голову, пальцы сами собой сжались в кулаки.

Аретино хихикнул.

— Успокойтесь, дружище! Я всего лишь пошутил! Связывать себя с Лаурой было бы с моей стороны непростительной ошибкой.

— Восхитительно! У вас, я вижу, появилось в последнее время немного здравого смысла.

— Но, отбросив все шутки в сторону, признаюсь, я бы охотно взял эту девушку под свое покровительство, — отчетливо произнес поэт, — все мои любовницы очаровательны, их разнообразие помогает мне любить жизнь. В случае же с Лаурой пришлось бы возложить на себя исключительные обязанности. Брак — опасная штука, да? Пьетро Аретино женат! Ну, нет! Счастлив тот, кто наслаждается благами супружеской жизни лишь умозрительно и в действительности не связывает себя брачными узами.

Сандро вспомнил своих любовниц. Почему-то они потеряли для него свою прежнюю привлекательность. Кавалли уже не тянуло ни к одной из них, скорее, наоборот — он стал избегать встреч. Из чувства справедливости Сандро решил назначить им приличное содержание, наделить приданым и подыскать со временем всем четверым мужей.

— Совершенно с вами согласен на этот раз, Пьетро, но простите, я должен удалиться. Мне нужно повидать Тициана.

— Идите! А я останусь в этой галерее, чтобы побыть еще немного с Лаурой наедине.

Аретино принюхался к полотну и рассмеялся.

— Ах, жасмин! Я предпочитаю видеть эту девушку запечатленной на холсте. В жизни она слишком уж непоседлива! Добиваться от Лауры, чтобы она посидела спокойно, все равно, что пытаться, махая руками, разогнать туман над лагуной.

Он бросил на Сандро хитроватый взгляд и усмехнулся:

— Но уж если кто и способен ее усмирить, так это Страж Ночи Венеции!

— Что, черт побери, вы имеете в виду? — потребовал Кавалли ответа.

— Думаю, только этой девушке по силам сделать из вас человека! Может, тогда вы станете умолять меня описать вашу жизнь, — поэт блаженно улыбнулся, — и воспеть в стихах красоту избранницы вашего сердца.

«Ну и дела!» — Кавалли покачал головой, вышел из «гарема» и, постучав в дверь, вошел в студию.

К нему уже летел клубок темного меха.

— О, Боже! — Сандро устремил свирепый взгляд на щенка, уцепившегося за его сапог. — Уберите от меня это отродье!

Тициан, вытиравший испачканную краской кисть, изумленно уставился на гостя.

Маэстро пересек комнату и, взяв собачонку на руки, сунул ее под мышку. Песик заскулил, и Тициан принялся поглаживать щенка.

— Вы же знаете, никто из художников не любит, когда их отрывают от работы.

Кавалли бросил недовольный взгляд на поцарапанный сапог.

— Минутой раньше меня не пускала к вам другая ваша сторожевая собака.

— Пьетро еще здесь?

— Все двести фунтов! По совести говоря, маэстро, не знаю, как вы переносите этого человека!

Художник пожал плечами.

— Он находит для меня заказчиков, и к тому же мне нравится его образ мыслей. Пьетро, в отличие от многих других, не ищет в жизни никакого смысла, объясняя самой жизнью цель существования.

Тициан почесал щенка за ухом.

— Правда, Фортунато?

— Это я так называю щенка, — скромно одетая Лаура появилась из-за ширмы, вид у нее был неприветливый, Ее отношение задело Сандро. Ведь это же она смертельно оскорбила его, попытавшись соблазнить Марка-Антонио, а смотрит так, словно он какое-то насекомое на кончике ее носа! Но невероятнее всего показалось Кавалли чувство вины, овладевшее его душой, будто он обидел девушку, хотя, на самом деле, все наоборот — это она заслужила презрительное отношение к себе, причинив ему огромную боль своим недостойным поведением. Но все слова вылетели у Стража Ночи из головы.