Стратегии счастливых пар - Страница 15

«Вероятно, она не стояла на первом месте в его жизни. Первой была больница. Потом были еще теология, музыка, философия», – говорит Борис Носик о восприятии Альбертом Швейцером жены. Вполне возможно, что именно так все и было. Но ее энергетика и шарм ненавязчиво присутствовали во всех его проектах, что говорит о любви и привязанности не меньше, чем непрестанные объятия и поцелуи. В этом контексте безусловную смысловую нагрузку несет момент замены дочерью умершей матери: Рена была с отцом в его последние дни, словно перенимая из рук старца то великое дело, которое отец и мать начали полстолетия тому. Союз Альберта и Елены не был привычной формой заурядного брака, поэтому подходить к нему с традиционными категориями вряд ли логично. Зато в общем образе семьи явственно проступает, что обширному разуму Швейцера, охватывающему проблемы мирового уровня, никогда не были чужды те милые интимные детали, которые дают близким людям ощущение равновесия и умиротворенности. При всей широте диапазона взглядов целеустремленного и непреклонного в отношении жизни-миссии Швейцера его брак с Еленой Бреслау можно, не кривя душой, назвать гармоничным объединением мужчины и женщины. И вовсе не случайно прах Елены был перевезен в Ламбарене, а сам Швейцер распорядился похоронить себя рядом с женой, «просто и немедленно», как и все, что он делал в своей жизни.

В словах праведника из Ламбарене, вынесенных в эпиграф, отражена вся его сколь могучая, столь и редкая идеология союза мужчины и женщины. Очень немногие пары могут говорить о двойной миссии – высшем счастье,

выпавшем на долю объединившихся мужчины и женщины. Совместное служение некоему великому делу и не только одинаковое понимание самих благ, гармонии и любви, но и активная осознанная деятельность по совершенствованию человека, несомненно, удел очень немногих, возможно избранных. Альберту Швейцеру посчастливилось вдвойне: он жаждал миссии сам и встретил на жизненном пути такую же очарованную душу.

Миссия в Ламбарене за несколько десятилетий расширилась в восприятии человечества настолько, что когда после Второй мировой войны Альберт Швейцер прибыл вместе с Еленой в Соединенные Штаты, он был назван американскими репортерами «тринадцатым апостолом». Еще через несколько лет великого гуманиста XX века нашла Нобелевская премия мира; сам он уже приближался к восьмому десятку и, как изысканно выразился тогда, к «финалу своей жизненной симфонии». Елена снова была с ним; ее выносливость в изнурительной борьбе с собственным разрушающимся здоровьем тоже может считаться частью миссии. Состарившаяся женщина превратилась в усохшее дерево: уже без листьев, но еще не упавшее на землю. Тогда, в Осло, где ее знаменитый муж прочел доклад, Елена, скромная, смиренная и вместе с тем величественная женщина, произнесла ключевые слова, касающиеся ее понимания роли женщины. Вынесенные в эпиграф повествования об этой паре, они очень тонко отражают ее женское естество – делать все, чтобы ее мужчина, ее избранник достиг победы, неминуемо дошел до цели. Именно эту традиционную роль, лишенную отступничества и амбициозного желания выполнять схожую с мужской функцию, лучшие мужчины мира с восторгом воспевали во все времена. Жизнь Елены со Швейцером представляет собой миссию внутри миссии. Оценивая ее, Б. Носик вполне справедливо указывает: «Может быть, ее самоотречение было еще большим, чем его: она была женщина, и она отреклась от себя не только во имя дела, но и во имя мужчины, так, во всяком случае, она представляла себе идеал немецкой женщины». Миссию преданной жены всегда сложнее оценить, чем наполненный достижениями путь целеустремленного мужа. С образом Елены почему-то ассоциируются слова Ивана Ефремова из его «женского» романа «Тайс Афинская», наиболее точно и ясно выражающие идею женской миссии в союзе с мужчиной. Речь идет о том месте в книге, где успешная, постигшая тайны любви-страсти гетера Тайс с изумлением узнает от Праксителя, что у этрусков не было гетер. «Действительно, у них нет гетер! Там все жены – гетеры, вернее, они таковы, как было у нас в древние времена. Гетеры были не нужны, ибо жены являлись истинными подругами мужей». Каждая женщина сама выбирает свою судьбу, в каждой присутствует свое понимание счастья, но в этой короткой фразе об отношениях в первых счастливых семьях отражена природная философия взаимосвязи мужского и женского, взаимоперетекающее Инь и Ян. Елена Бреслау мыслила именно такими категориями; она являлась истинной подругой Альберта Швейцера. И, как кажется, она была счастлива…

Насколько мог любить свою семью загадочный для окружающего мира человек, к которому, как к сказочному доктору Айболиту, стекались не только больные люди, но и антилопы, обезьяны, пеликаны? Он демонстрировал по отношению ко всему живому спокойное уважение, источал умиротворение и любовь. И естественно, что это чувство распространялось на жену, дочь, а несколько позже – и на четырех внуков. Но вместе с тем дело для него, как для мужчины, стремящегося к активной самореализации, всегда было на первом месте. Мудрость Елены порой в том и проявлялась, что она отчетливо понимала макроуровень своего мужа, двигавшегося космическим маршрутом кометы с широким, незабываемым для потомков следом. Поэтому иногда сознательно выбирала удаленность от Швейцера, чтобы не мешать ему, не отвлекать постоянными проблемами со здоровьем, по злой шутке Всевышнего обострявшихся именно в душных тропиках Ламбарене. Она приняла его целиком таким, каким он был – и великим, и слишком одержимым, чтобы постоянно оглядываться. Он же старался относиться к жене с неослабевающим чувством признательности, отдавая должное тем жертвам, на которые Елена пошла ради него и их общего дела. Ибо в пространстве его ценностей семье была отведена одна из определяющих, самых почетных ролей. Альберт Швейцер так соизмерял семью и дело: «Делайте все, что в ваших силах. Недостаточно просто существовать. Недостаточно сказать: “Я зарабатываю, чтобы поддерживать семью. Я хорошо выполняю свою работу. Я хороший отец. Я хороший муж. Я добрый прихожанин”. Все это хорошо, но вы должны делать еще нечто… Каждый человек должен собственным путем искать возможность стать еще благороднее и реализовывать свое истинное человеческое достоинство». Разумеется, Швейцер намекал на могущественную идею, подобную его собственной, способную приковать внимание миллионов. Но в данном случае главное не это. Бросается в глаза, что семья не исчезает из общей стратегии, хотя неизменно стоит за делом, как бы в тени идеи.

Имело ли место в жизни Альберта Швейцера подавление чуждых семье импульсов? Чтобы попытаться ответить на этот вопрос, стоит вернуться к тем вехам на пути знаменитого миссионера, которые определяли всю его жизненную стратегию и основные черты личности. Он ко всему долго примерялся, словно охотник, не решающийся выбрать дичь для преследования. Его главное решение – выполнить миссию служения Живому – вызревало доброе десятилетие, почти десяток лет отделили и знакомство от женитьбы, при этом дочь Швейцеров родилась, когда они по всем меркам переступили порог почтенного возраста – через семь лет после свадьбы. Кажется, этот человек все слишком тщательно взвешивал, рассчитывал каждый шаг. Можно вспомнить, с каким остервенением он накинулся на расчеты перед первым путешествием в Африку: он все без исключения пропустил через свое тонкое, освященное небывалой верой сознание, как через фантастический фильтр. Он сформировал мир своих истинных ценностей как бы на краю, в удаленности от остального человеческого муравейника, трепетно следя за тем, чтобы всегда держать эту дистанцию. Может показаться удивительным, но именно с удаленной площадки очарование его принципов становилось наиболее ярким, приобретало наиболее притягательную харизму. Любое нелепое внедрение в созданную им необычную систему жизни могло бы не только нарушить нерасторжимую связь Швейцера с глобальной идеей духовного возрождения, но и осквернить ее. Обладая тонким чутьем, Швейцер хорошо понимал суть своей человеческой миссии. Непрерывная позитивная деятельность имела для него такое великое значение, обладала такой могущественной сдерживающей силой, что могла вытеснить из сознания любые другие желания. Поэтому представляется очень маловероятным, чтобы Альберт Швейцер мог отвлечься на что-либо, не имеющее прямого отношения к реализации этой идеи.